– Конечно, весь вопрос в этом, – сбивчиво продолжал я, словно меня подгоняло задумчивое и выжидательное молчание Луизы. – Откуда мне знать, может, лучше будет, как бы это сказать, лучше будет для нас даже разъехаться на какое-то время, как считаешь? Конечно же, не навсегда, только на время – поспешил я уточнить, то ли испугавшись того, что услышал, то ли потому, что неосознанно желал сохранить путь к отступлению. (Естественно, это я сейчас так думаю: тогда, скорее всего, сработала привычная трусливая реакция.) – Я хочу сказать, что, наверное, жизнь врозь на какое-то время пойдет нам на пользу, позволит по-другому взглянуть на многие вещи, не знаю, мне кажется, это нам не повредит.
– Я не стану сразу отказываться, – произнесла Луиза после паузы, показавшейся мне бесконечной.
Я успел снова вернуться к стеллажу и достать другой роман, кажется, в тот раз это был томик Рут Ренделл. Слова Луизы принесли мне чувство облегчения и досады. Первое представлялось вполне разумным, в отличие от второго. Я могу объяснить свое огорчение лишь тем, что в глубине души каждый мужчина остается ребенком с неисправимо высоким самомнением, и этот ребенок обиделся, что Луиза не принялась возражать или скандалить в ответ на мое робкое предложение.
– Не буду лукавить, Томас: я тоже много раз об этом думала.
Я был ошеломлен. Отведя взгляд от книги, я посмотрел на Луизу. В тот момент она докурила и потушила сигарету в пепельнице. Я переспросил:
– О том, что нам надо разойтись?
– Да.
– И когда ты об этом подумала?
– Неважно когда, – невозмутимо объяснила она. – Важно, что я об этом подумала. Подумала и решила отказаться от этой мысли. Мне казалось, что мы сможем жить дальше, что стоит попытаться. И я считаю, что была права. В конце концов, все шло не так и плохо, правда?
– Я и не говорю, что мы плохо жили, – уточнил я. – Я только говорю, что мы могли жить лучше. Особенно в последнее время.
– Вот здесь ты прав! – Она улыбнулась, снова откинулась на спинку дивана и спокойно посмотрела мне в глаза. – Знаешь, как давно мы уже не занимались любовью?
Я не удержался и покраснел.
– Это к делу не относится, – ответил я и с такой силой раскрыл книжку на какой-то странице, что переплет жалобно пискнул.
– Естественно, относится, – произнесла Луиза. – Чудо, что мне удалось забеременеть. Да, кстати, о беременности, – почти легкомысленно добавила она, что еще больше меня разозлило. – Честно говоря, Томас, мне не кажется, что сейчас самый подходящий момент, чтобы расходиться. Даже на время.
Направляясь к столику, чтобы погасить сигарету, я обдумывал ответ. Я потушил сигарету, вернулся опять к стеллажу, прислонился к нему, снова раскрыл роман и, пожав плечами, заметил:
– Ты забеременела тоже не в самый подходящий момент.
– Дело в том, что это уже случилось, не так ли? Кроме того, ведь мы с тобой говорили. Все вышло случайно, с каждым может произойти. Диафрагма предохраняет не на сто процентов.
– Ты уверена?
Не успев произнести эти слова, я тут же раскаялся. Луиза ответила вопросом на вопрос:
– Что ты имеешь в виду?
Я закрыл роман Рут Ренделл и поставил его на полку. В полном унынии я прищелкнул языком и засунул руки в карманы, снова принимаясь разглядывать ромбики на полу.
– Ничего, – выдавил я.
– Как это ничего, а? Ты ведь хотел что-то сказать, правда? Как это, уверена ли я? Конечно, уверена.
Жестом я попытался отказаться от своих слов.
– Я совсем не это хотел сказать.
– В таком случае, что ты собирался сказать? – продолжала давить Луиза. – Разве ты не намекаешь, что я специально не поставила диафрагму, так? Нет, ты не способен на это!
– К черту, Луиза, я ни на что не намекаю, – ответил я, снова забегав по комнате. – Кроме того, ты права: все это мы уже обсуждали, я не понимаю, зачем нужно опять приниматься за старое.
– Не забывай, ты первый начал.
– Я лишь сказал, что сейчас, по-моему, не самый подходящий момент, чтобы заводить ребенка.
– Подходящих моментов не бывает, Томас, – произнесла она, и я подумал, что уже слышал подобное сотни раз. – Всегда для кого-нибудь это оказывается некстати.
– Некстати, в основном, для меня. – Я остановился у окна и невидящим взглядом посмотрел на улицу, погруженный в свои мысли.
Обернувшись к жене, я продолжал:
– Знаешь, Луиза, я тебе уже говорил, что я думаю по данному поводу. Мне кажется, что слишком рано заводить ребенка, вот если бы через какое-то время…
– Через какое-то время будет невозможно, – твердо ответила она. – По крайней мере, для меня.
– Ты неправа. Возможно, прежде действительно так было, но сейчас все не так. Многие женщины рожают после сорока, ничем не рискуя. И кроме того, – добавил я, – я вообще не уверен, что хочу ребенка. Для чего? Только из-за того, что все хотят иметь детей? По крайней мере, ты же не станешь отрицать, что следует дважды подумать, прежде чем приводить в этот мир еще одну жертву. Нельзя из-за минутной прихоти или желания потешить свое самолюбие…
– Томас, бога ради, – прервала меня Луиза, – не вздумай сейчас доставать меня своими псевдоинтеллектуальными рассуждениями!
– Ну, конечно, мои рассуждения всегда псевдоинтеллектуальные, – вспылил я, словно вдруг передо мной оказалась не Луиза, а кто-то неизвестно откуда взявшийся и незнакомый. Охватившее меня нервное беспокойство сменилось злостью. – Зато твоими устами всегда глаголет мудрость, не так ли? Тебе никогда не приходило в голову, как тошно, когда тебя целыми днями поучают?
– Я никогда не пыталась тебя поучать.
– Ну, естественно, в открытую нет, это было бы ниже твоего достоинства. – Меня влекла за собой волна уже неконтролируемой ярости. – Сдержанность прежде всего, сдержанность избранных, которые никогда не позволят себе скатиться до уровня простых смертных. Сколько раз тебе говорили, какая ты умная? Сколько? В конце концов, я даже сам поверил, черт побери! – На сей раз я не дал себя перебить. – Нет, нет: уроки должны быть более деликатными. Небольшая поправочка тут, уничижительный комментарий там, а здесь легкий намек, и все в тщательно выверенных дозах, чтобы, не дай бог, бедный мальчик не обиделся. Ведь если разобраться, он обычная посредственность и звезд с неба не хватает, не так ли? И поэтому логично, что все решения принимаешь ты, незачем лишний раз рисковать. Да что и говорить, если я даже не могу вспомнить, что испытывает человек, когда самостоятельно чего-то добивается или, напротив, ошибается.
– Томас, пожалуйста, не пори чушь.
– Я говорю то, что хочу. И кроме того, это правда, твою мать! Если я даже в собственном доме не могу передвинуть стул, чтобы не чувствовать себя виноватым! – Еще сильнее распалившись от собственной речи, я закончил: – Мне осточертело каждую ночь ложиться в постель с женщиной, которая целыми днями утверждает свое превосходство.
После этих слов воцарилось молчание, нарушаемое лишь тревожным звуком сирены скорой помощи неподалеку, и я, почти физически ощущая, как нарастает в моем желудке чувство вины, направился к стеллажу в другом конце гостиной. Оттуда я взглянул на Луизу: она по-прежнему' сидела на диване, очень прямо, зажав в пальцах только что прикуренную сигарету и уставившись на выключенный экран телевизора. Она с силой прикусила слегка дрожавшую нижнюю губу. Повинуясь неясному побуждению, я подошел к дивану и сел рядом с Луизой. Но прежде чем я решился взять назад свои слова, Луиза раздавила сигарету в пепельнице и прямо посмотрела мне в глаза с такой жесткостью, какой я в ней никогда прежде не замечал.
– Знаешь, что я тебе скажу? – процедила она, намеренно растягивая слова, чтобы я успел прочувствовать их смысл.
Это был не вопрос, а утверждение, подкрепленное неистовой яростью, горящей в ее глазах.
– Пошел ты к черту, дерьмо!
Луиза встала и вышла из гостиной, не дав мне времени ответить. Я чуть было не собрался пойти за ней, но передумал. «Вот, докатились», – сказал я себе. Я попытался успокоиться. Налил еще чашку остывшего кофе, добавил туда коньяка, выпил ее, потом зажег сигарету. Почему-то я испытывал необыкновенное облегчение, пусть и был изрядно смущен: в голове не укладывалось, что это я наговорил Луизе столько гадостей. Однако, хотя упреки и казались мне справедливыми, я все же чувствовал, что вел себя с ней жестоко. И почему-то мне было страшно. Я поймал себя на том, что стараюсь изобрести мысленные оправдания. «Даже не знаю, как из всего этого выпутаться, – подумал я с тоскливой обреченностью, ощущая собственное бессилие, подобно человеку, который стремится выбраться из замкнутого круга, но вновь и вновь натыкается на непроницаемые стены. – Она всегда добивается того, что в конечном итоге я себя чувствую виноватым». Во мне все еще боролись злость и раскаяние, когда вернулась Луиза.
– Скажи мне одну вещь, Томас.
– Прости меня, Луиза, – прервал я ее, покорно сгибаясь под грузом вины. – Я не это хотел этого сказать.
