Илл. 7. «Груда праха» в Мукдене. Источник: Ассамблеи Бога, Департамент зарубежных миссий, «Свет Евангелия в Маньчжоу-го» [Assemblies of God 1937: 19]
В ответ на критику директор Совета по общим вопросам Маньчжоу-го[118] Хосино Наоки, в полной мере осознавая дурную славу, которую завоевала Монополия, заявил в 1936 г., что его правительство признает, что вред от опиатов перевешивает их пользу[119]. Официальные лица рьяно отвергали обвинения по поводу того, что государство получало от существования Монополии какую-либо выгоду, и настаивали, что доходы от последней составляли даже по самым высоким оценкам менее 10 миллионов юаней в год[120]. Эта цифра, доказывали они, не слишком значительна, ведь ежегодный объем реализации опиатов в Маньчжоу-го составлял примерно 180 миллионов юаней[121]. К тому же, по официальным данным, налоги на алкоголь приносили в государственную казну больше. Чиновники приводили подсчеты, показывающие, что ликвидация зависимости от опиатов позволит высвободить на промышленное развитие до 300 миллионов юаней в год, и провозглашали свое намерение добиваться достижения этой цели. Их критиков, впрочем, все эти доводы не останавливали. Комментаторы не прекращали говорить, что продолжение прибыльной наркоторговли под руководством японцев – свидетельство планов режима претворять в жизнь геноцид. Потребление опиатов стало, как никогда прежде, крайне политизированной темой.
К хору критиков присоединились и голоса с Запада, которые также порицали производство и торговлю опиатами в Маньчжоу-го. В 1934 г. известный американский синолог Эдгар Сноу поделился своими впечатлениями о ситуации в Маньчжоу-го на страницах Saturday Evening Post. Сноу подчеркивал, что Монополия «активно потворствовала как производству, так и потреблению» опиатов [Snow 1934: 84], и обвинял японцев в том, что «некогда прекрасный» Харбин превратился в «обитель живых мертвецов» [Ibid.: 81]. В 1938 г. итальянский секретный агент и наемник Веспа Амлето отмечал, что в Харбине «нет улицы, где не было бы опиумных притонов или магазинов по продаже наркотиков» [Amleto 1938: 102][122]. По его оценке, в Харбине действовало 56 «опиумных притонов» и 194 «лицензированных наркомагазина» [Ibid.: 102][123]. Хотя 250 специализированных заведений – значительная цифра, особенно для города с населением в полмиллиона с лишним человек, сомнительно, что такие притоны или магазины работали буквально на каждом шагу. Желая подтвердить свою аргументацию о намерении японцев «отравить весь мир», Амлето цитирует буклет, распространявшийся военным командованием Японии:
Таким высшим расам, как японцы, негоже потреблять наркотики. Лишь такие недостойные расы, как склонные к декадентству китайцы, европейцы и восточные индусы, демонстрируют склонность к потреблению наркотиков. Именно поэтому им суждено быть нашими слугами и с течением времени просто исчезнуть[124].
Подобная расистская риторика находит место и в публиковавшемся японцами «Ежегодном альманахе Маньчжоу-го», на страницах которого утверждалось, что маньчжуры и монголы в равной мере «исторически унаследовали» зависимость от курения опиума. В 1943 г. французский писатель русского происхождения Александр Перников указывал, что японцы стремятся к «моральному уничтожению» Маньчжурии посредством распространения наркотиков среди крестьян бесплатно или по искусственно заниженным ценам (в том числе «наркотики на пробу» для собственников и «юниорские дозы» для детей, которые были более доступны, чем хлеб), а также за счет дешевой проституции и разрушения семей [Pernikoff 1943: 105]. Перников уверяет, что такая тактика был «изощреннее и эффективнее» тюремного заключения, пыток и расправ [Ibid.: 173]. В 1949 г. писатель Фрэнсис Джонс замечал, что, несмотря на «благовидную обеспокоенность о здоровье и улучшении условий жизни народов, которые оказались подчинены их армиями», именно доходы от опиума были «основной целью» чиновников Монополии [Jones 1949: 134–135]. Джонс заявляет, что
частые уклонения от уплаты налогов со стороны фермеров и торговцев, работавших вне Монополии, необходимость извлечения прибыли и возможности для официальных лиц «Маньчжоу-го» получать личную выгоду приводили к тому, что опиум по-прежнему выращивался повсеместно и был так же широко доступен, как и раньше [Ibid.: 132].
Критики указывают, что «Маньчжурию медленно травили и доводили до смерти под надзором и при потворстве японских вооруженных сил, которые гребли с этого огромные барыши» [Pernikoff 1943: 106]. На фоне утверждений, что Япония на тот момент производила 90 % нелегальных наркотиков в мире, большую часть членов Консультативного комитета по опиуму при Лиге наций удалось убедить, что Монополия Маньчжоу-го существовала «для поощрения, а не контроля злоупотреблений наркотиками» [Jennings 1997: 77, 89].
Однако СМИ все же превозносили отдельных официальных лиц за неукоснительное исполнение закона «Об опиуме». Отмечается, что в 1936 г. Сунь Ин из города Фэнчэн настаивал на одинаковом статусе для всех точек розничной торговли опиумом и на отсутствии вмешательства в их деятельность [Shengjing shibao 1936b: 12]. Сунь требовал проведения незамедлительного следствия и судопроизводства в отношении нарушителей. Официально зарегистрированные торговцы опиумом благодарили Суня за скорую расправу над людьми, которые работали нелегально или обходили законодательство посредством личных связей. В сентябре 1936 г. директор Лю Юйань и руководитель его службы безопасности Ай Цзинпу в Синфэне провели встречу с розничными торговцами и обозначили жесткие правила в отношении опиумных заведений, от которых требовалось поддерживать отвечавшую санитарным требованиям инфраструктуру для раздельного потребления наркотиков мужчинами и женщинами. Резко пресекались осуществление открытой торговли опиумом, сторонние сделки, реализация дополнительных объёмов и снабжение клиентов инструментами [для потребления наркотиков] [Shengjing shibao 1936g: 12]. Следовало своевременно предоставлять ежемесячные отчеты по продажам. Нарушителям закона грозило юридическое преследование. В августе 1938 г. 80 сотрудников полицейской службы Харбина были уволены по причине употребления опиума – поразительно драматическое подтверждение действенности мер по соблюдению нормативных положений [Nagashima 1939: 21]. Искренние устремления таких официальных лиц, как Сунь, Лю и Ай, а также беспокойство по поводу ситуации, высказываемое медицинскими работниками (о них мы более подробно поговорим в следующей главе), позже будут решительно отвергнуты критиками как голословные утверждения по поводу недостатков Монополии, которая воспринималась как придаток японской армии и источник дохода от наркоторговли для некоторых японцев.
Негативный информационный фон вокруг Монополии потребовал от реформаторов и официальных лиц, стремившихся к сокращению или усилению контроля над опиумной промышленностью, внесения поправок в закон «Об опиуме». Изменения расширили систему государственного контроля, чем еще более упрочили доминирование японского присутствия в отрасли. В декабре 1937 г. был издан Имперский указ № 487, который учредил Государственную систему розничных продаж для искоренения «чрезмерных спекуляций», которые имели место в частной торговле. Контроль над опиумом, кокаином, героином и морфином был передан в ведение властей на уровне муниципалитетов, уездов и хошунов[125]. Уменьшение площади земель, предусмотренных для выращивания опиумного мака, должно было привести к соответствующему снижению количества наркозависимых[126]. Ключевым достижением обновленной программы под контролем государства
