Далеко уже отойдя от Круглян, в густом ельнике они набрели на тропинку. Кажется, неподалеку должен был начинаться Гриневичский лес – знакомые безопасные места, их партизанская вотчина. Стало спокойнее, о погоне уже не думали. В лесу стоял крепкий, почти спиртовой настой волглой весенней прели и смолы; на влажной мшистой земле лежали пестрые от солнечных бликов тени; разлапистые ветви елок, сонно покачиваясь, шумели вверху.
Едва заметная в моховище тропинка вывела их на старую заброшенную делянку с когда-то наготовленным да так и не вывезенным кругляком – с краю широкой поляны расположилось несколько длинных приземистых штабелей обросшей мохом рудстойки. Сопревшая кора на чурбаках разлезлась, в потемневших от времени торцах желтели выдолбленные дятлами ямки.
На делянке пригревало солнце, они все вспотели, и Бритвин, несший перекинутую через плечо шинель, решительно бросил ее под ноги.
– Привал!
– Фу, тепло! – согласно отозвался Данила и как был, толстоватый и неуклюжий по такому теплу в телогрейке, задом сунулся в тень под штабелем. Бритвин снял ремень, расстегнул пуговицы на гимнастерке, затем плюхнулся на шинель и, сопя, стянул сапоги.
Степка, помедлив, тоже присел под штабель.
– Далеко еще топать? – спросил Бритвин.
– Не так, чтоб далеко. Немного пройдем до Ляховина, потом еще лесничество миновать, – начал прикидывать разомлевший Данила.
– Так сколько километров? Пять, десять?
– Это... Если Ляховино по правую руку оставить, чтоб крюка не дать. Но как оставить: мост там...
– Так сколько все-таки километров?
– Километров? Чтоб не солгать... Не так много осталось.
Бритвин осуждающе повертел головой.
– Ну и арифметика у тебя! Много, немного... Давай сумку да перекусим.
Данила с подчеркнутой готовностью перекинул через голову скрученную лямку сумки и сразу же вынул оттуда бутылку с бумажной затычкой. Осторожно укрепил ее на неровной мшистой земле между собой и Бритвиным. Степка старался не смотреть туда – делал вид, что занят пальцем на ноге, до крови сбитым о корень. Есть ему расхотелось, на жаре донимала жажда, и он думал, что, передохнув, первым делом надо поискать ручей.
– Ну что ж, тогда дернем! – сказал Бритвин.
– Заработали, – ухмыльнулся в бороду Данила.
Бритвин потянул сумку.
– А там же и закусь была. А ну доставай, что наготовил полицаев сынок.
Степка легонько вздрогнул – так просто и буднично было сказано это. Он недоуменно вскинул голову, ожидая что-то увидеть на лице Бритвина. Однако на упругом, тронутом свежей щетиной лице того было лишь сдержанное выражение удовольствия от предстоящей закуски с выпивкой.
Данила вынул самодельный, с деревянным черепком ножик, развернул белую холстинную тряпицу. Толстый ломоть домашнего хлеба, кусок мяса и четыре крашеных пасхальных яйца заставили их украдкой сглотнуть слюну. Они уже не могли оторвать взглядов от больших рук Данилы, который принялся делить закуску: разрезал на три части хлеб, мясо, разложил яйца, два из которых оказались сильно помятыми, наверно, в дороге. Бритвин одной рукой сразу же взял бутылку, другой сгреб свою порцию закуски.
– Ну а Толкач что? Не проголодался?
Степка слегка нахмурился: слова Бритвина прозвучали таким тоном, что стало понятно: если он откажется, они упрашивать не будут. Именно по этой причине он решительно встал и, вразвалку подойдя ближе, забрал оставшуюся на сумке пайку – вторая была уже в руках у Данилы.
Бритвин тем временем сделал несколько поспешных глотков из бутылки, поморщился.
– Отрава! И как ее полицаи пьют?
– А пьют. И полицаи и партизаны. И ничего. Говорят, пользительно, – заулыбался Данила, перенимая бутылку.
Последнее время он стал разговорчив, не то что вчера, и Степка подумал: с чего бы это? Данила тоже выпил. Может, и не столько, как Бритвин, но также немало – едва не всю. Подняв бутылку, посмотрел, сколько осталось.
– Ну а тебе не надо. Мал еще, – сказал он Степке как будто шутя, но и в самом деле отставил бутылку в сторону.
Степка перестал жевать.
– Кто малый, а кто старый. Дай-ка сюда!
– Сопьешься еще. Пьяницей станешь.
– Не твое дело. Дай бутылку!
– Это пусть командиру, – вдруг осклабился Данила. – Командир, он голова. Смотри, как все устроил!
– Ладно, дай и ему! – с полным ртом великодушно позволил Бритвин.
Данила еще раз прикинул, сколько в бутылке – там было не больше чем с полстакана, – и отдал. Степка хотя и не испытывал к водке большой охоты, теперь, наверно со зла, вытянул все до капли.
– Гляди ты! – удивился Данила. – А-я-я, вот молодежь пошла.
Энергично работая челюстями, Бритвин с каким-то затаенным смыслом косил на него глазами, а Степка, полуотвернувшись, сосредоточенно ел. Мяса ему досталось немного, он скоро проглотил его, оставался кусок хлеба и маленькое, словно голубиное, слегка надтреснутое на боку пасхальное яичко, которое он приберегал на потом. Ему было наплевать, что о нем думали эти двое, он не уважал их и не чувствовал никакой благодарности за выпивку. Он едва сдерживал растущее в себе негодование, все определеннее сознавая, что в этой довольно удачной истории с мостом они все-таки сподличали. То, что всю дорогу и теперь Бритвин упрямо обходил в разговоре Маслакова и Митю, только укрепляло его подозрение, и это не могло не отозваться в нем прежней неприязнью к ротному.
– Ни уважения тебе, ни уступки! Вот молодежь! – ворчал между тем Данила. – Раньше было не так.
– Что бы вы делали без этой молодежи? – резко сказал Степка, почувствовав, как с катастрофической неизбежностью в нем нарастает гнев. – Блох по хатам плодили?
Обычно сдержанный, флегматичный Данила в этот раз из-под нависших бровей недобро нацелил в него узенькие щелочки глаз.
– А ты нам не указ! Не командир, значит, чтоб указывать!
– Очень ты командиров любишь! Все чтоб командовали! Небось без команды и в лес не пошел! Ждал, пока с печи стащат!
– Мое дело! Не тебе упрекать старших. Сопляк еще!
– Будет, не заедайтесь! – прикрикнул Бритвин. – Толкач хоть и злой, но смелый. Молодец!
Степка внимательно посмотрел на Бритвина, но тот невозмутимо выдержал его взгляд. Степка улыбнулся одними губами – нет, на такую дешевую приманку его не возьмут.
– Хвалите? Как и его хвалили?
– Это кого?
– Митю, кого!
Бритвин неопределенно хмыкнул.
– Ну, знаешь! Надо было, так и хвалил.
– А теперь не надо? Теперь меня надо? – отрывисто спрашивал Степка и перестал жевать. Кусок хлеба во рту жестко выпирал за его щекой.
Бритвин нахмурился.
– А ты что, недоволен?
– Доволен!
– Слава богу! А то я подумал: в обиде. Оттого, что, как вчера Маслаков, на мост не погнал.
«Ах вот что!» – мелькнуло в голове у Степки. Может, Бритвин еще начнет упрекать его за неблагодарность? Действительно, на мост не погнал, дело сделали, и все наилучшим образом. Даже взрывчатку сэкономили – на стороне достали. И все-таки до Маслакова ему далеко.
– Маслаков не гнал! – срываясь, выкрикнул Степка. – Маслаков вел. Это ты гнал!
– Кого это я гнал?
– А Митю! Вспомни!
Распоясанный босой Бритвин вдруг вскочил на ноги, придерживая руками сползавшие темно-синие бриджи.
– Ах ты сопляк! Оговорить хочешь! У меня вон свидетель! А ну, пусть скажет: гнал я или он сам?
– Сам, сам! – охотно подтвердил Данила. – Просил Христом-богом. Чтоб, значит, за батьку оправдаться.
– Понял? Полицая сынок к тому же! Учти!
Степка молчал, несколько растерявшись от столь неожиданного поворота ссоры. Да, тут они правы. Просился, это верно. И что сын полицейского – тоже правда. Но что же тогда получается?
– Выходит тогда, что сын полицая мост взорвал? А не мы? Так?
– Нет, не так! – твердо сказал, как обрубил, Бритвин. – Мы взорвали. Мы организовали и руководили. Я руководил. Или ты не согласен с этим?
Он не знал почему, но с этим он действительно был не согласен, хотя и ругаться больше не стал. Что-то в его захмелевшей голове перепуталось – не разобраться. Только какой-то самой упрямой и самой ясной частицей души он чувствовал, что все-таки Бритвин не прав, и он никак не мог примириться с ним.
Данила желтыми редкими зубами драл кусок мяса и с полным ртом говорил:
– Это самое... Если бы не они, – кивком бороды он показал на Бритвина, – если бы не они, все пропало.
Степка поднял голову и, почувствовав что-то загадочно-важное в этих словах, поглядел на Данилу.
– Ага. Когда конь подбрыкнул на мост, они бабахнули – и готово. Аккурат посреди моста.
– Кого? Коня?
– Ну. Того Рослика. Вот снайпер, ай-яй! – низким голосом невозмутимо гудел Данила.
В шумной и шаткой голове Степки блеснула запоздалая догадка. Ослепленный ею, он минуту не мог произнести ни слова и только переводил ошеломленный взгляд с Бритвина на Данилу и обратно. Но мало-помалу все становилось на свои места, и он совершенно определенно понял, почему не побежал с моста Митя, – подросток бросился спасать Рослика. А ему, дураку, показалось тогда, что в коня стрелял полицай.
