— Значит, Марта знала все… про тебя? — спросила она.
— Да, она часто ухаживает за мной. Сиделка любит уходить от меня, и тогда Марта приходит.
— Я тут пробыла очень долго, — сказала Мери. — Уйти теперь? У тебя глаза сонные.
— Я бы хотел уснуть, прежде чем ты уйдешь, — робко сказал он.
— Закрой глаза, — сказала Мери, придвинув свой стул поближе, — и я сделаю то, что, бывало, делала моя айэ в Индии. Я буду гладить твою руку и спою тебе что-нибудь совсем тихонько!
— Это было бы, пожалуй, хорошо, — сказал он полусонным голосом.
Почему-то Мери было очень жаль его. Ей не хотелось, чтобы он лежал, не засыпая, и, прислонившись к постели, она стала поглаживать его руку, тихо напевая монотонную индусскую песенку.
— Это хорошо, — сказал он еще более сонным голосом. Она продолжала петь и гладить его руку, но когда взглянула на него, то увидела, что его черные ресницы опущены и глаза закрыты. Он крепко спал. Она тихо встала, взяла свою свечку и бесшумно вышла из комнаты.
Глава XIV
Когда наступило утро, степь была скрыта в тумане и дождь не переставал лить. О том, чтобы выйти, не могло быть и речи. Марта была так занята, что Мери никак не удавалось поговорить с нею, но после обеда она попросила ее прийти к ней в детскую посидеть. Марта пришла, захватив с собой чулок, который всегда вязала, когда ей больше нечего было делать.
— Что с тобой такое? — спросила она, как только они уселись. — У тебя такой вид, как будто ты хочешь что-то рассказать!
— Хочу. Я узнала, что это был за плач! — сказала Мери.
Марта уронила вязанье на колени и смотрела на нее испуганными глазами.
— Нет! — воскликнула она. — Никогда.
— Я услышала плач ночью, — продолжала Мери, — я встала и пошла посмотреть, откуда он слышится. Это был Колин. Я его отыскала.
Лицо Марты с испугу даже покраснело.
— О! Мисс Мери! — сказала она, почти плача. — Этого не следовало делать… не следовало! Ты меня доведешь до беды. Я тебе никогда ничего не рассказывала про него, а теперь беда будет… Я потеряю место… И что тогда будет делать мать?
— Ты не потеряешь места, — возразила Мери. — Он был рад, что я пришла. Мы говорили и говорили. Он сказал, что рад, что я пришла.
— Рад? — воскликнула Марта. — Правда? Ты не знаешь, какой он бывает, когда ему что-нибудь не по вкусу. Он слишком велик, чтобы плакать, как младенец, но когда он рассержен, он вопит только чтобы напугать нас. Он знает, что мы пикнуть не смеем.
— Он не был сердит, — сказала Мери. — Я его спросила, уйти ли мне, но он велел мне остаться. Потом он стал задавать мне вопросы, и я уселась на большой табурет и стала рассказывать ему про Индию, про сады, про малиновку. Он не хотел отпускать меня. Потом он показал мне портрет своей матери. А прежде чем уйти, я убаюкала его… песней!
Марта так и ахнула от изумления.
— Я не могу тебе поверить! — заявила она. — Ведь это все равно что войти прямо в львиное логовище! Если бы он был такой, как всегда, он бы взбесился и поднял весь дом. Ведь он не позволяет чужим даже посмотреть на себя!
— А мне позволил! Я все время глядела на него, а он на меня!
— Не знаю, что и делать! — воскликнула встревоженная Марта. — Если миссис Медлок узнает об этом, она подумает, что я не послушалась ее приказаний и рассказала тебе все, и тогда меня отошлют назад к матери.
— Он пока ничего не расскажет про тебя миссис Медлок. Это сначала будет как будто тайна, — твердо сказала Мери. — И он говорит, что все должны делать, как ему угодно!
— Это-то правда! Скверный мальчишка! — вздохнула Марта, отирая лоб передником.
— Он говорит, что миссис Медлок тоже должна. И он хочет, чтобы я приходила к нему каждый день; ты должна будешь передавать мне, когда я ему буду нужна.
— Я! — воскликнула Марта. — Я потеряю место, наверняка потеряю!
— Этого не случится, если ты будешь делать, что он захочет, а всем ведь приказано повиноваться ему, — убеждала Мери.
— Да неужели он был ласков с тобой! — воскликнула Марта, широко раскрыв глаза.
— Я думаю, что я ему понравилась, — ответила Мери.
— Ну, так ты, должно быть, околдовала его, — решила Марта, глубоко вздохнув.
— Ты думаешь, что это волшебство? — спросила Мери. — Я слышала про волшебство в Индии, но я не умею этого делать. Я просто вошла к нему в комнату и так удивилась, когда увидела его, что осталась на месте и все глядела на него. А потом он обернулся и стал глядеть на меня. Он думал, что я призрак или сон, а я это же думала про него… И все это было так странно, что мы были одни, среди ночи, и даже не знали друг о друге, мы и начали задавать друг другу вопросы… А потом, когда я спросила, хочет ли он, чтобы я ушла, он сказал, что нет.
— Видно, конец света наступает, — вздохнула Марта.
— Да что с ним такое? — спросила Мери.
— Никто не знает наверное, — ответила Марта. — Когда он родился, мистер Крэвен точно помешался. Доктора думали, что его надо будет отправить в… сумасшедший дом… и все потому, что миссис Крэвен умерла… Я уже тебе говорила. Он ни за что не хотел поглядеть на младенца. Он все кричал, что он вырастет горбатым, как он сам, и что ему лучше умереть…
— Разве Колин горбатый? — спросила Мери. — Он не похож на горбуна…
— Нет еще, — ответила Марта, — только у него все началось как-то не так… Моя мать говорит, что в доме было столько горя и гнева, что любой ребенок испортился бы… Они все боялись, что у него спина слаба, и все ухаживали за ним — заставляли его лежать, не давали ему ходить. Раз ему даже надели железные помочи, но он так раскапризничался, что заболел… Потом к нему приехал важный доктор и заставил их снять. А с другим доктором он говорил так строго… хотя вежливо. Он сказал, что мальчику давали слишком много лекарств и слишком много воли, чтоб делать все по-своему.
— Я думаю, что он очень избалован, — сказала Мери.
— Хуже его нет на свете! — воскликнула Марта. — Конечно, он почти всегда хворает — то простуда, то кашель… Раза два он чуть не умер. И лихорадка у него была, и тиф… Уж и испугалась тогда миссис Медлок! Он тогда бредил, а она разговаривала с сиделкой, думая, что он ничего не понимает. «Теперь он уже, наверное, умрет, — говорила она, — и это будет самое лучшее и для него, и для всех». Посмотрела она на него, а он лежит и смотрит на нее своими большими глазами, да так осмысленно… Она не знала, что и подумать, а он поглядел на нее и говорит: «Дайте мне воды и перестаньте разговаривать».
— А ты думаешь, он умрет? — спросила Мери.
— Моя мать говорит, что нельзя выжить такому ребенку, который не бывает на свежем воздухе и ничего не делает, только лежит на спине, принимает лекарства да смотрит в книжки. Он очень слаб, терпеть не может, когда его выносят на свежий воздух, и так легко простуживается, что потом говорит, что будто от воздуха…
Мери сидела и смотрела на огонь.
— А я думаю, — медленно сказала она, — что ему, может быть, хорошо бы выходить в сад и смотреть, как все растет.
— Однажды его взяли к фонтану, где растут розы, — продолжала Марта. — А он прочел в какой-то газете, что иногда люди заболевают какой-то «розовой лихорадкой»; потом он начал чихать и кричать, что у него эта самая лихорадка. А тут еще один новый садовник, который не знал правил, прошел мимо и поглядел на него как-то странно… Он взбесился и стал кричать, что садовник поглядел на него потому, что у него растет горб. Он столько плакал, что потом всю ночь был болен.
— Если он когда-нибудь рассердится на меня, то я к нему никогда больше не пойду, — сказала Мери.
— Он заставит тебя прийти, если захочет, — сказала Марта, — так ты и знай.
Скоро послышался звонок, и Марта сложила свое вязанье.
— Это, небось, сиделка. Она хочет, чтобы я с ним посидела немного, — сказала она. — Надеюсь, что он в хорошем настроении духа.
Она вышла из комнаты и вернулась минут через десять с недоумевающим выражением лица.
— Да ты, должно быть, приворожила его, — сказала она. — Он сидит на диване со своими книжками, а сиделке велел уйти до шести часов. Я должна буду сидеть в смежной комнате. Как только ушла сиделка, он позвал меня и говорит: «Я хочу, чтобы Мери Леннокс пришла ко мне; но помни, чтоб никому не рассказывать! Иди скорее!»
Мери сейчас же отправилась к нему.
Когда она вошла в комнату, в камине пылал яркий огонь, и при дневном свете она увидела, что комната была очень красива. Ковры, драпировки, книги и картины на стенах были ярких, светлых цветов, и комната имела блестящий, уютный вид, несмотря на серое небо и дождь. Колин сам тоже был похож на картину. Он был закутан в бархатный халат и сидел, прислонившись к большой глазетовой подушке. На щеках его горели яркие пятна.
— Войди же! — сказал он. — Я все утро думал о тебе.
— Я тоже думала о тебе, — ответила Мери. — Ты не представляешь, как Марта испугалась; она говорит, миссис Медлок подумает, что она рассказала мне про тебя, и ее отошлют домой.
