После этого вступления мы перейдем к отдельным фазам развития римского садизма, если его можно так назвать. Было бы бессмысленно давать полный обзор бесчисленных свидетельств, так как в итоге получилась бы история морали, представлявшая собой антологию из объемистого труда Фридлендера. Наша цель – привести лишь некоторые характерные примеры.
Древний римлянин, каким мы его знаем, смотрел на внешний мир главным образом как его покоритель и враг. Однако враг может быть великодушным; он может удовольствоваться покорением тех, кто противится его воле, в то же время обращаясь с ними милосердно. Римляне же с самого начала своих завоеваний были суровы, а порой жестоки и грубы. Не случайно поэтому, что внешними символами римской власти были ликторские fasces – связка прутьев с топором посередине. Но это был не только официальный символ, но и средство наказания. Так, например, Цицерон увидел во сне юного Августа: «Будто отрок с благородным лицом спустился с неба на золотой цепи, встал на пороге Капитолийского храма и из рук Юпитера принял бич» (Светоний. Август, 94). Ювенал (x, 109) также говорит, что Цезарь, покорив римлян, привел их к плети.
1. Образование
Образование в Древнем Риме проходило под бичом, символом властолюбия. В каждом человеческом сообществе существует неизменная связь между идеалом, которому подчинено сообщество, и методом обучения детей, поскольку в конечном счете их обучают, чтобы они воплощали этот идеал. Народ, чей девиз – власть, следовательно, будет воспитывать своих детей в соответствии с этим девизом, то есть жестко, безжалостно, не принимая во внимание истинные задатки каждого отдельного ребенка. Если воля ребенка направлена на другие предметы, она должна быть подавлена; поэтому такое обучение должно включать в себя наказания – суровые, даже жестокие, если словесные увещевания не достигнут цели. Под суровым обучением мы должны понимать не только обучение средствами наказания: ребенок незамедлительно вводится в сферу деятельности, в которой имеются наилучшие условия для приобретения желаемых навыков и их практического применения. Риму были нужны закаленные воины и крепкие земледельцы – и, значит, все остальное оказывалось ненужным и, в сущности, нежелательным. По крайней мере, таким этот старинный метод воспитания, казавшийся римлянам идеальным, виделся в последующие эпохи. Вспомним наставления Горация в знаменитых «Римских одах», этих предостережениях упадочнической эпохе («Оды», iii, 2):
Военным долгом призванный, юношаГотов да будет к тяжким лишениям;Да будет грозен он парфянамВ бешеной схватке копьем подъятым.Без крова жить средь бранных опасностейПусть он привыкнет[31].
И в другом месте («Оды», iii, 6, 37 и далее):
То были дети воинов-пахарей,В полях ворочать глыбы привыкшиеКиркой сабинской и по словуМатери строгой таскать из лесаВязанки дров[32].
У Дионисия Галикарнасского («Римские древности», ii, 26) мы читаем: «Римский законотворец дал отцу полную власть над сыном в течение всей его жизни. Отец мог держать сына в заключении, пороть его, заставлять, как раба, трудиться в поле и убить его. Все это он мог сделать, даже если сын уже занимался политикой, получал высокую должность или успел прославиться своим общественным духом. В силу этого закона часто случалось, что знаменитых людей, выступавших с трибуны против Сената и за народ, отцы стаскивали с трибуны и подвергали такому наказанию, какое выбирали сами».
Этот отрывок говорит о безоговорочном праве наказывать и даже убивать ребенка. Отец, как абсолютный повелитель в семье, обычно имел право наказывать любого члена семьи, вплоть до вынесения им смертного приговора. Такое абсолютное владычество более чем подходит для государства, построенного на принципе власти и завоевания.
Вполне понятно, почему наши источники редко упоминают физические наказания, которым отцы могли подвергать сыновей. Такие наказания были повседневным событием, вполне банальным и считавшимся само собой разумеющимся; фиксировались только особенно вопиющие случаи. Так, Светоний пишет в жизнеописании императора Отона, что в молодости тот был «такой мот и наглец, что не раз бывал сечен отцом».
Но хотя мы мало знаем о применении этих наказаний в римской семье, о наказаниях в римских школах до нас дошло гораздо больше сведений. Невозможно с точностью сказать, когда в Риме была основана первая школа. Согласно мифу, Ромул и Рем ходили в школу в Габиях. Ливий и Дионисий говорят о школах в Фалериях и Тускуле. Ясно, что в те древние времена учителя обучали детей навыкам чтения, письма, счета и основам законодательства. Через какое-то время после войн с Ганнибалом к обучению начали привлекать грамматиков или литтератов. Эти термины означали греческих грамматистов, которых сперва содержали лишь немногие процветающие или особо заинтересованные семьи. Светоний говорит («О грамматиках», I): «Грамматика [под чем он подразумевает полный курс языка] в Риме в прежние времена не пользовалась не только почетом, но даже известностью, потому что народ, как мы знаем, был грубым и воинственным и для благородных наук не хватало времени. И начало ее было скромным: древнейшие ученые, которые в то же время были поэтами и наполовину греками (я говорю о Ливии и Эннии, которые, как известно, учили в Риме и на родине на обоих языках), только переводили греков или же читали публично собственные латинские сочинения».
Так называемые грамматисты, вероятно, впервые попали в Рим в качестве частных учителей в знатных семьях, а позже, очевидно, обзаводились постоянно расширяющимся кругом юных учеников, который в конце концов превращался в школу. Государство не обращало внимания на эти школы, поскольку посещать их было необязательно. Тем не менее в более поздние времена в Риме, очевидно, этих школ было столько, что они конкурировали друг с другом, и ученики переходили от дорогих учителей к более дешевым.
Наказания в этих школах обычно были очень суровыми, если не сказать – жестокими. В этом отношении сходятся все доступные нам источники. Светоний рассказывает о знаменитом учителе Орбилии, с розгой которого был хорошо знаком юный Гораций: «Нрава он был сурового, и не только по отношению к соперникам-ученым… а и по отношению к ученикам»; о том свидетельствует и Гораций, называя его «драчливым», и Домиций Марс, когда говорит: «Те, которых Орбилий бивал и линейкой и плеткой».
Орудиями наказания, упоминавшимися в наших источниках, были, во-первых, ferula – связка прутьев, отчасти из березовых ветвей, подобно розгам XIX века, отчасти из ветвей одного южного кустарника; во-вторых, flagrum или flagellum – плетка из кожаных полос, в основном применявшаяся только для наказания рабов; и, наконец, scutica – тоже плетка, но с менее сильным ударом, сделанная из более мягкой кожи, чем flagellum из крепкой и прочной воловьей шкуры. У Горация («Сатиры», i, 3, 117) мы читаем, что эти орудия классифицировались по их силе:
Нужно, чтоб мера была, чтоб была по проступку и кара,Чтоб не свирепствовал бич, где и легкой хватило бы розги.Впрочем, чтоб тросточкой ты наказал заслужившего больше,Этого я не боюсь![33]
Не сталкиваемся ли мы здесь с намеком на садистскую идею: «Ты, конечно, всегда предпочтешь назначить наказание посуровее»?
Наконец, была fustis, трость, аналогичная нашей, но которая, похоже, реже использовалась для наказания учеников. В послании Авсония (22) мы находим интересное описание школьных наказаний в поздний период римской истории, которые в этом отношении, кажется, нисколько не отличаются от более ранней эпохи.
Поэт адресует послание своему отпрыску, чтобы подбодрить его перед поступлением в школу. Он пишет:
Есть и у Муз забавы свои, мой маленький внучек……не всегда нависаетВластный учительский крик и пугает немилая строгость.Время занятий и время досуга идет чередуясь… Не был кентавр фессалийский Хирон Пелееву сынуПугалом; не был Атлант, потрясавший лесною сосною,Страшен Амфитриониду; о нет! По-доброму кротки,Ласковой речью они сердца покоряли питомцев.Так не тревожься и ты, свистящие слыша ударыВ школе и над собой седины свирепые видя.Страх обличает того, кто слаб; а тебе ведь боятьсяНечего – будь же тверд: когда просыпаешься утром,Пусть не смущают тебя ни всхлесты, ни вскрики, ни страхи,Ни потрясаемый жезл тростяной, ни открытые розгамСпины, ни плетка, предательски скрытая в ножнах…Все это лишь показной и вовсе не надобный ужас[34].
Этот отрывок интересен по нескольким причинам. Добрый дедушка не отрицает того факта, что в каждой школе имеются различные орудия наказания – не только обыденные розги, но и ужасная кожаная плетка, которая в данном случае была, очевидно, сделана из более мягкого материала, нежели крепкая воловья шкура, чтобы уменьшить жестокость наказания. Тем не менее, поэт называет ее fallax (предательской), потому что ее удары все равно достаточно болезненны. Ранний комментатор этого отрывка отмечает, что данный инструмент состоял из деревянной рукоятки, к которой прикреплены три полосы шириной в палец человека, и использовался для порки ad nates (по ягодицам).
