Эта история свидетельствует об эпохе, когда даже римских граждан за убийство наказывали позорной смертью на кресте. В данном случае речь идет о распятии, при котором преступника не прибивают к кресту, чтобы он умирал медленной смертью (как мы обычно представляем себе распятие); здесь мы встречаемся с едва ли не более жестоким методом, запрещенным при императоре Нероне, когда осужденного засекали до смерти. Преступника раздевали, покрывали ему голову, а на шею клали рогатку (furca). О том, как выглядела рогатка, мнения расходятся. Некоторые считают, что это была просто поперечина, к которой привязывали руки осужденного. Другие полагают, что это была деревянная рогатина, которую клали на плечи преступнику так, чтобы его голова попадала в развилку, а руки привязывали к концам рогатины, и таким образом он не мог избежать ударов бича.
Такой способ применялся при любой порке, даже не до смерти. Цицерон рассказывает о рабе, которого обвели вокруг цирковой арены с рогаткой на шее, только что отхлестав его розгами («О дивинации», i, 26, 55). Если осужденного приговаривали к порке до смерти, его секли непрерывно, пока он не умирал. Такой тип наказания впоследствии назывался more maiorum («по обычаю предков»). Однако в ранние годы империи его уже так редко применяли к свободным людям, что Нерон, узнав, что Сенат собирается казнить его именно таким образом, не знал, что это значит (Светоний. Нерон, 49). Что касается порки до смерти, такой тип распятия достаточно часто встречается в исторические времена, особенно по отношению к соблазнителям дев-весталок. Ливий сообщает, что во время войны с Ганнибалом некий Кантилий, писец жреца, обесчестил весталку Флоронию; его до смерти засекли розгами на форуме по приказу великого понтифика (Ливий, xxii, 57).
Но если порка лишь предшествовала той казни, которую мы обобщенно называем распятием, применялось другое орудие, называвшееся patibulum. Это была деревянная колодка, которая раскрывалась, закреплялась на шее и запиралась. Иногда это орудие могло удушить своего носителя, и это, конечно, был самый милосердный способ распятия. Однако обычно казнь проводилась по-другому: колодка закреплялась так, чтобы не задушить осужденного. Его руки либо веревками, либо гвоздями закреплялись на концах бруса. Затем жертву, висящую на брусе, поднимали на столб, врытый в землю; брус становился поперечиной креста.
Наконец, ноги жертвы прибивали к столбу и оставляли осужденного висеть, медленно умирая, или же в конце концов ускоряли его смерть, переломив ему бедренные кости. Различие между patibulum и настоящим крестом описывается у Исидора Севильского («Начала», 27, 34): «Наказание на patibulum менее жестоко, чем на кресте, потому что patibulum мгновенно убивает повешенного на нем человека, а человек, прибитый к кресту, мучается долго». Но постоянное использование слова affigere не оставляет сомнений, что осужденных гораздо чаще прибивали, чем вешали на patibulum.
Это был ужасный способ казни; но иногда и его было недостаточно. Всегда находятся люди столь жестокие, что они изобретают особые пытки. Например, невинного римского гражданина Вера исхлестали розгами по лицу. У Цицерона мы читаем, что рабов могли казнить, разрывая раскаленными докрасна щипцами. В любом случае метод казни осужденных рабов выбирал сам палач. Об этом говорится у Сенеки («Утешение к Марции», 20, 3): «Я вижу кресты, не одного вида, а разнообразные, каждому – свой крест. На некоторых жертвы повешены головой вниз, к другим прибиты за гениталии колом, на третьих висят, раскинув руки вдоль перекладины. Я вижу веревки и бичи, вижу машины, которыми можно истязать каждый член и каждый сустав».
Но разнообразные способы казни в Риме не исчерпывались обезглавливанием и распятием. В Двенадцати таблицах упоминается сожжение заживо как наказание за поджог. Позже это стало очень широко распространенным наказанием в армии за измену и дезертирство («Дигесты», xlviii, 19, 8, 2). Этот жестокий метод казни стал особенно частым при цезарях; к нему же относятся знаменитые «живые факелы» Нерона, о которых у нас имеется больше сенсационных россказней, чем достоверных свидетельств. Сенека описывает, «как напитывают горючей смолой тунику из горючей ткани» («Письма к Луцилию», 14); Марциал упоминает tunica molesta («мученическую рубаху»); Ювенал (i, 155) убеждает сатириков не нападать на Тигеллина, известного фаворита Нерона, иначе «ты засветишься, как факел, стоя, ты будешь пылать и с пронзенною грудью дымиться». Даже если следовать школе выдающегося философа Дрю и считать, что весь отрывок из Тацита, описывающий казнь христиан при Нероне, – позднейшая вставка, мы не можем сомневаться в реальном существовании казней на костре в духе «факелов Нерона». Этой казни, как и всякой другой, предшествовала порка.
Другим не менее древним способом казни было утопление в мешке. Ее назначали за убийство свободного человека или женщины, особенно родственника. В Двенадцати таблицах записано, что ворующий зерно подлежит распятию, а убийца – утоплению в мешке. При этом способе осужденного сперва секли с крайней жестокостью – четко предписывалось («Дигесты», xlviii, 9, 9) сечь его sanguineis virgis (окровавленными розгами), а затем засовывали в мешок из воловьей шкуры вместе со змеями, петухом, собакой или обезьяной. После этого мешок зашивали и бросали в Тибр или в море.
Из речи Цицерона («Речь в защиту Секста Росция», 25) мы узнаем кое-какие идеи, которыми обосновывалось это наказание: «Насколько мудрее были наши предки! Понимая, что на свете нет такой святыни, на которую рано или поздно не посягнула бы человеческая порочность, они придумали для отцеубийц единственную в своем роде казнь, чтобы страхом перед тяжестью наказания удержать от злодеяния тех, кого сама природа не сможет сохранить верными их долгу. Они повелели зашивать отцеубийц живыми в мешок и бросать их в реку. О, сколь редкостная мудрость, судьи! Не правда ли, они устраняли и вырывали этого человека из всей природы, разом отнимая у него небо, свет солнца, воду и землю, дабы он, убивший того, кто его породил, был лишен всего того, от чего было порождено все сущее. Они не хотели отдавать его тело на растерзание диким зверям, чтобы эти твари, прикоснувшись к такому страшному злодею, не стали еще более лютыми. Они не хотели бросать его в реку нагим, чтобы он, унесенный течением в море, не замарал его вод, которые, как считают, очищают все то, что было осквернено… Отцеубийцы, пока могут, живут, обходясь без дуновения с небес; они умирают, и их кости не соприкасаются с землей; их тела носятся по волнам, и вода не обмывает их; наконец, их выбрасывает на берег, но даже на прибрежных скалах они не находят себе покоя после смерти»[42].
С незапамятных времен рабов за кражу и свободных граждан за измену и переход на сторону врага сбрасывали с Тарпейской скалы. Ливий (xxiv, 20) рассказывает, как 370 плененных перебежчиков высекли на Форуме, а затем сбросили со скалы. Следует помнить, что подобное ужасное событие являлось одновременно жестоким зрелищем, и тогда мы поймем, что лишь маленький шаг отделяет такую казнь от гладиаторских боев.
Последние в наше время могут рассматриваться как самый причудливый и самый садистский способ казни, одновременно являющийся публичным зрелищем. Но прежде чем рассмотреть их более пристально, следует привести краткий обзор положения того класса, который во все времена был наиболее беззащитен перед проявлениями жестокости – рабов.
4. Рабство
Когда Шопенгауэр («Parerga», xi, 217) говорит, что есть множество старых и новых свидетельств в поддержку «убеждения, что человек превосходит тигра и гиену в жестокости и безжалостности», немало подобных свидетельств он мог найти в рассказах об обращении римлян с рабами. Известный ученый Бирт приложил много усилий, чтобы доказать, что в целом жизнь раба в Риме была не слишком ужасной. Но мы должны сделать вывод, что нарисованная им картина, пусть и корректная, все же страдает односторонностью. Нам не следует совершать такую же ошибку, но с противоположным знаком, поэтому мы обязаны признать справедливость всего, что говорилось о лучших сторонах римского рабства, которое иногда, возможно, было вполне необременительным. Но сейчас мы покажем другую сторону жизни раба в Риме.
Конечно, очевидно, что такую ценную собственность, как раба, никто не стал бы мучить и пытать непрерывно – и меньше всего в древние времена, когда у каждого человека было несколько рабов, рядом с которыми протекала вся его жизнь. Установлено, что первыми рабами в Риме были военнопленные. Возможно, как считает Моммзен, отсюда берут начало узы священных обязанностей, связывающие хозяина и раба. Так, рабу никогда не позволялось давать показания против своего хозяина. С другой стороны, государство всегда защищало хозяина от рабов, отправляло должностных лиц на поиск беглых рабов и приговаривало всех рабов в доме к смерти, если один из них убивал хозяина. Об этом идет речь в знаменитом пассаже из Тацита («Анналы», xiv, 42), и мы должны рассмотреть его подробно, так как он освещает истинное отношение закона к рабам, как бы мягко к ним ни относились их хозяева. Вот этот отрывок: «Префекта города Рима Педания Секунда убил его собственный раб, то ли из-за того, что, условившись отпустить его за выкуп на волю, Секунд отказал ему в этом, то ли потому, что убийца, охваченный страстью к мальчику, не потерпел соперника в лице своего господина. И когда в соответствии с древним установлением всех проживавших с ним под одним кровом рабов собрали, чтобы вести на казнь, сбежался простой народ, вступившийся за стольких ни в чем не повинных, и дело дошло до уличных беспорядков и сборищ перед Сенатом, в котором также нашлись решительные противники столь непомерной строгости, хотя большинство сенаторов полагало, что существующий порядок не подлежит изменению».
