И тут он подумал об отце. Он смутно надеялся, что его, быть может, поймет отец, ведь он тоже чаще всего был молчалив, погружен в себя и невесел. Без сомнения, он стоит сейчас, как всегда, в своей большой, тихой мастерской и пишет свои картины. Вообще-то мешать ему не следует, но он же сам недавно сказал, что Пьер может приходить к нему в любое время. Может быть, он уже забыл об этом, все взрослые очень быстро забывают свои обещания. Но почему бы не попробовать. Ах, Господи, что же делать, когда тебе так скверно, а утешения ждать неоткуда!
Сначала медленно, затем, подгоняемый вспыхнувшей надеждой, все быстрее и быстрее он пошел по тенистой аллее к мастерской. Взявшись за дверную ручку, он замер, прислушиваясь. Да, папа был там, Пьер слышал, как он фыркает и откашливается, слышал, как мелко постукивают деревянные ручки кистей, которые он держал в левой руке.
Он осторожно нажал на ручку, бесшумно открыл дверь и заглянул внутрь. В нос ударил резкий, противный запах скипидара и лака, но широкая сильная фигура отца пробудила в нем надежду. Он вошел и закрыл за собой дверь.
Когда хлопнула щеколда, художник, с которого Пьер не сводил взгляда, передернул широкими плечами и обернулся. Пронзительные глаза смотрели сердито и недоуменно, открытый рот не сулил ничего хорошего.
Пьер не шевелился. Он смотрел отцу в глаза и ждал. Вскоре взгляд художника стал ласковее, лицо смягчилось.
– Смотри-ка, Пьер! Мы не виделись целый день. Тебя прислала мама?
Мальчик покачал головой и дал себя поцеловать.
– Хочешь немного побыть со мной и посмотреть, как я работаю? – ласково спросил отец, снова поворачиваясь к своей картине и примериваясь заостренной маленькой кистью к определенной точке на холсте. Пьер стал смотреть. Он видел, как художник вглядывается в полотно, как напрягаются и сердито застывают его глаза, как нацеливается тонкой кистью его сильная, нервная рука, видел, как он морщит лоб и прикусывает нижнюю губу. При этом мальчик вдыхал терпкий воздух мастерской, который он не любил никогда и который сегодня был ему особенно противен. Глаза его потухли, он застыл у дверей, точно парализованный. Все это было ему знакомо – и этот запах, и эти глаза, и эти гримасы напряженного внимания. Он понял, что ошибся. Глупо было надеяться, что сегодня все будет не так, как всегда. Отец работал, он смешивал свои остро пахнувшие краски и не думал ни о чем другом, кроме своих дурацких картин. Глупо было приходить сюда.
Лицо мальчика поникло от разочарования. Он ведь знал все заранее! Сегодня для него нигде не было прибежища, ни у мамы, ни тем более здесь.
С минуту он рассеянно и печально смотрел, ничего не видя, на большую картину, мерцавшую еще не высохшей краской. Для этого у папы есть время, только не для него. Он снова взялся за ручку двери и нажал на нее, собираясь незаметно уйти.
Но Верагут услышал легкий звук. Он обернулся, пробормотал что-то и подошел ближе.
– Что случилось, Пьер? Не убегай! Разве тебе не хочется побыть немножко с папой?
Пьер снял руку со щеколды и слабо кивнул.
– Ты что-то хотел мне сказать? – ласково спросил художник. – Пойдем сядем, и ты мне расскажешь. Как вчерашняя прогулка?
– О, было очень мило, – учтиво ответил мальчик.
Верагут погладил его по голове.
– Ты плохо себя чувствуешь? Вид у тебя немного заспанный, мой мальчик! Тебе случайно вчера не дали выпить вина? Нет? Ну, и чем же мы сегодня займемся? Будем рисовать?
– Я не хочу, папа. Сегодня так скучно.
– Вот как? Ты наверняка плохо спал сегодня? Хочешь, займемся немного гимнастикой?
Пьер покачал головой.
– Не хочу. Я просто хочу побыть с тобой, понимаешь? Но здесь такой ужасный запах.
Верагут снова погладил его по голове и засмеялся.
– Да, просто беда, когда сын художника не переносит запаха красок. Значит, ты так и не станешь художником!
– Нет, да я и не хочу.
– Кем же ты хочешь стать?
– Никем. Мне бы лучше всего стать птицей или чем-нибудь в этом роде.
– Недурная мысль, но скажи мне, сокровище мое, чего же ты хочешь? Видишь ли, мне нужно еще поработать над этой большой картиной. Если хочешь, можешь остаться здесь и немножко поиграть. Или будешь рассматривать картинки в книжке?
Нет, это было не то, чего ему хотелось. Чтобы отделаться от отца, он сказал, что пойдет кормить голубей, и от него не ускользнуло, что отец вздохнул с облегчением и был рад его уходу. Поцеловав Пьера, художник выпустил его из мастерской и закрыл за ним дверь. Пьер снова остался один, на душе у него было еще хуже, чем прежде. Не разбирая дороги, он пошел напрямик по газонам, хотя это ему запрещалось, рассеяно и грустно сорвал несколько цветков и равнодушно смотрел, как его светлые желтые ботинки покрываются в мокрой траве пятнами и темнеют. В конце концов, не в силах совладать с отчаянием, он бросился на газон, зарылся головой в траву и разрыдался, чувствуя, как промокают насквозь и прилипают к телу рукава его светло-синей блузы.
Только когда его стал пробирать озноб, он, успокоившись, встал и робко прокрался в дом.
Скоро его хватятся и тогда увидят, что он плакал, заметят его мокрую грязную блузу и влажные ботинки и станут бранить. Он настороженно прошмыгнул мимо кухонной двери: ему не хотелось ни с кем встречаться. Лучше всего было бы уехать куда-нибудь далеко-далеко, где тебя никто не знает и никто о тебе не спросит.
В дверях одной из комнат, в которых изредка останавливались гости, торчал ключ. Он вошел, закрыл за собой дверь, закрыл и распахнутые окна и, не снимая ботинок, устало забрался на незастланную постель. Там он и остался, отдавшись своему горю, то плача, то впадая в дремоту. И когда, много времени спустя, он услышал голос матери, упрямо зарылся еще глубже в постель. Голос матери то приближался, то удалялся и, наконец, затих, а Пьер так и не мог заставить себя откликнуться. Вскоре, весь заплаканный, он уснул.
В полдень, когда Верагут пришел обедать, жена сразу же спросила:
– Ты не привел с собой Пьера?
Его удивил ее слегка взволнованный голос.
– Пьера? Я ничего о нем не знаю. Разве он не был с вами?
Госпожа Адель испугалась и заговорила громче:
– Нет, после завтрака я его больше не видела! Когда я искала его, девушки сказали, что видели, как он шел в мастерскую. Разве он не был у тебя?
– Да, был, но очень недолго и сразу же убежал. Неужели никто в доме не смотрит за ним? – с досадой добавил он.
– Мы думали, что он у тебя, – обиженно сказала госпожа Верагут. – Пойду поищу его.
– Пошли кого-нибудь! Нам пора обедать.
– Начинайте без меня. Я пойду искать сама.
Она быстро вышла из комнаты. Альберт встал и хотел последовать за ней.
– Останься, Альберт! – крикнул Верагут. – Мы за столом!
Юноша сердито посмотрел на него.
– Я пообедаю с мамой, – упрямо сказал он.
Отец, глядя в его взволнованное лицо, иронически улыбнулся.
– Как хочешь, ведь ты хозяин в доме, не так ли? Кстати, если у тебя опять появится желание бросить в меня ножом, пожалуйста, не обращай внимания на какие-то там предрассудки!
Сын побледнел и резко отодвинул стул. Отец впервые напомнил ему о той вспышке гнева детских лет.
– Ты не смеешь так говорить со мной! – взорвался он. – Я этого не потерплю!
Верагут, не отвечая, взял кусок хлеба и стал есть. Он налил в стакан воды, неторопливо выпил ее и решил сохранять спокойствие. Он делал вид, будто он один в столовой. Альберт нерешительно подошел к окну.
– Я этого не потерплю! – выкрикнул он еще раз, не в силах унять гнев.
Отец посыпал хлеб солью. В мыслях он видел себя поднимающимся на борт корабля и уплывающим по бескрайним неведомым морям как можно дальше, прочь от этого непоправимого безрассудства.
– Ладно, – почти миролюбиво сказал он. – Я вижу, ты не любишь, когда я с тобой разговариваю. Хватит об этом!
В этот момент послышался удивленный возглас и поток взволнованных слов. Госпожа Адель обнаружила мальчика в его укрытии. Художник прислушался и быстро вышел из столовой. Похоже, сегодня все идет вкривь и вкось.
Он нашел Пьера в комнате для гостей, тот лежал в грязных ботинках, с сонным, заплаканным лицом и спутанными волосами на смятой постели, рядом растерянно стояла удивленная госпожа Верагут.
– Послушай, Пьер, – наконец воскликнула она, и в ее голосе перемешались тревога и досада, – что все это значит? Почему ты не отвечаешь? И почему лежишь здесь?
Верагут приподнял мальчика и испуганно заглянул в его помутневшие глаза.
– Ты болен, Пьер? – ласково спросил он. Мальчик растерянно покачал головой.
– Ты здесь спал? Ты уже давно здесь?
– Я не виноват, – слабым, несмелым голосом отвечал Пьер, – я ничего не сделал… У меня очень болела голова.
Верагут взял его на руки и отнес в столовую.
– Дай ему тарелку супа, – сказал он жене. – Тебе надо поесть горячего, мой мальчик, и ты сразу почувствуешь себя лучше, вот увидишь. Ты и в самом деле заболел, бедняжка.
