– Какой вы милый! – Вот тут она и окунулась: это был голос почти наступившего оргазма. – До встречи, мой дорогой! Мой гений! – Она громко чмокнула в телефонную трубку.
Красивая дура!
Я работал до тех пор, пока не заснул прямо за столом.
Мне приснилось, как кто-то в предрассветных сумерках от скамейки в сквере шел к крыльцу, к двери в мастерскую. Сон был настолько реален, что слышался даже скрип гравия на дорожке; я как бы увидел свое крыльцо чужими глазами, глазами того, кто все ближе и ближе к нему подходил.
Вот он сделал несколько шагов по асфальту. Вот споткнулся, выругался сквозь зубы, начал подниматься по ступеням крыльца, остановился возле двери. Он что-то искал в карманах. Нашел, но это что-то зацепилось за подкладку и никак не хотело вытаскиваться наружу. Он вновь выругался, потянул сильнее. Раздался треск ткани, какой-то черный предмет с металлическим лязгом упал на бетонную ступень.
Тут я проснулся, с трудом поднял голову. Руки затекли, затылок вспотел. Я тяжело поднялся со стула и, раздеваясь по пути, перебрался в спальню. Упал на постель. И тот же сон, только что виденный, продолжился.
Человек был уже в мастерской, он стоял над рабочим столом, на котором почему-то горела лампа – ведь я ее выключал! – и в ее свете ярко бликовал негатив с групповой фотографии хозяина ресторана. Человек наклонился к столу, отодвинул снимок в сторону. Из-под него показалась фотография Минаевой, оба негатива – старый, испорченный незадачливым фотографом, и новый, сделанный мной.
Фигура на старом негативе была снята моим скальпелем.
Снившийся выпрямился, огляделся, подошел к стеллажу, выдвинул сначала один ящик, потом другой, начал перебирать конверты с проставленными моей рукой датами, вытащил конверт с фотографиями Андронкиной. Совсем рядом с домом громко засигналила машина. Снившийся бросил конверт в ящик, с грохотом его задвинул, а я проснулся вновь, встал с постели, вышел из спальни и зажег свет.
На столе лежала новая фотография Минаевой.
Я посмотрел на металлический шар, и мне показалось, что кроме меня в нем отражается кто-то еще. Я резко обернулся и с облегчением выдохнул: никого, никого в мастерской не было.
Я положил фотографию Минаевой в новый конверт, конверт спрятал в ящик стола, погасил свет, вернулся в спальню и до того, как меня разбудил звон будильника, уже спал без сновидений.
Все-таки сон не прошел для меня бесследно: снившийся, словно состоявший из тумана человек преследовал меня. Стоя под душем, я как бы видел его смазанное лицо, пытался определить, кто он, понять, откуда он взялся, почему забрался ко мне не для того, чтобы поживиться аппаратурой, а чтобы стоять над рабочим столом, перебирать сделанные мною фотографии.
Я верил – и верю до сих пор, – что сны не возникают из пустоты, что для каждого сна есть свое неповторимое основание.
И поэтому, когда я вышел из ванной и увидел, что за рабочим столом кто-то сидит спиной ко мне, я даже не испугался. Тем более что в следующее мгновение узнал проникшего ко мне в мастерскую.
Это была Алина.
Неслышно ступая, я подошел к столу – Алина неотрывно смотрела на негатив с фотографии владельца ресторана – и положил руку ей на плечо.
– О! – Она вскочила. – Ты меня напугал! Ходишь, как индеец! Виннету!
– Приехала за сладким? – обхватывая ее за талию, спросил я.
– Гена! Гена! – Она попыталась выскользнуть, но я поймал ее руки, завел их ей за спину, крепче прижал Алину к себе.
– Извини! Ну извини! – сказал я, пытаясь поцеловать ее в губы.
Она дернулась, мой поцелуй пришелся в шею.
– Отпусти! – с недовольной гримасой проговорила она.
Я ее, конечно, отпустил.
Она обошла рабочий стол, остановилась напротив. В ее взгляде появилось нечто новое, да и сама она уже не была похожа на прежнюю Алину, на ту, что прибилась ко мне совсем недавно. Я снял висевшее на шее полотенце, начал вытирать волосы.
– Что-то устал я в последнее время, – сказал я. – Все в тумане. Руки дрожат. Путаю день и ночь.
Приглядевшись к негативу, казавшемуся безупречным ночью, я отметил, что штриховка заползла на лица людей, стоявших рядом с убранными парнями.
– Видишь – испортил. – Я наклонился к негативу. – Придется переделывать. Давно такого не было.
– И этого – тоже.
– Ты о чем?
Она взяла негатив с Минаевой.
– Вот этого! Эта красотка сюда приезжала, да? Далась она им, Кулагину и Алине, эта Минаева!
– И ты ревнуешь?
– А кто еще? – удивилась она.
– Кулагин.
– Ты меня с ним не объединяй! – Алина резко рубанула воздух ладонью. – Я не ревную! К кому?! К чему мне ревновать?! Кто я тебе?! Но ты не просто устал в последнее время. Ты свихнулся. Сбрендил! – И она ловко, досылая движением всего тела, запустила негатив летать по мастерской.
Я проследил за ним взглядом, дождался, пока он опустился на пол, посмотрел на нее.
– Сбрендил? – повторил я.
– Да! – Она покрутила пальцем у виска. – Сбрендил!
Я отбросил полотенце, начал медленно обходить стол. Алина пошла в том же направлении. Я побежал. Алина тоже перешла на бег. Я резко остановился, побежал в противоположном направлении, но и она его поменяла. Я остановился.
– Ты думаешь, я сумасшедший? – спросил я.
– Конечно! – ответила она. – Конечно! Ты в этом сомневаешься?
Я стоял перед ней голый. Дряблые мускулы, почти безволосая грудь, бледная кожа. Она усмехнулась, я поднял полотенце, обернул вокруг бедер. Она усмехнулась вновь: не этого она ждала.
– Тебе не понять! – Я сел на стул и теперь смотрел на ее лицо снизу вверх: подбородок, нос, ресницы – великолепный ракурс. – Этого не объяснить. Я чувствую: с ними со всеми что-то происходит. Они не хотят. Их отпечаток, их след – это их, принадлежащее им и больше никому. А я – два-три движения скребком – и человека нет. Он исчезает. Погибает. Я причина гибели.
– Так и исчезает? – спросила она с плохо скрываемым раздражением.
– Да, с негатива. Я закрашиваю освободившееся место.
– А ты не пробовал на это место подрисовать другого? Какого-нибудь такого… – Она начала гримасничать.
– Зачем?
– Чтобы стать окончательным злодеем. Ты говоришь: «Я причина гибели». Так стань причиной жизни. – Продолжая гримасничать, она обошла стол, наклонилась ко мне и быстро поцеловала. – Наплоди всяких монстров. Подрисуй на освободившееся место, они оживут, придут к тебе в гости. Поблагодарить создателя!
– Ничего смешного! – сказал я. – Я тебе говорил – у меня такое ощущение. Вот Андронкина, соседка, которую я сам и заснял и соскоблил. Прошло несколько недель, а меня просят сделать фото ей на памятник! Совпадение? Возможно, но таких совпадений… Кофе хочешь?
Вместо ответа она взяла в руки скребок, быстро поднесла его к негативу с Минаевой.
– Хочешь попробовать? – Я вскочил, схватил ее за запястье. – Но у тебя ничего не получится. А делается это так. – Завладев скребком, я убрал Минаеву, а потом начал соскабливать одну за другой фигуры на негативе хозяина ресторана.
Алина вырвалась, и я спокойно довершил начатое.
– Теперь остается только подождать. Результаты не замедлят сказаться, – обернулся я к ней.
– Ты больной! – сказала она, пошла к выходу из мастерской, остановилась у двери. – Лечись!
В ресторан я прибыл поздним вечером.
Бедняга Минаева, наверное, не знала, что и подумать, но восстановление испорченного заняло немало времени, а кроме того, мне хотелось ее помариновать, хотелось заставить Минаеву ждать.
Эта женщина меня уже совершенно не интересовала, но я повиновался какой-то инерции, заставлявшей продолжать начатое, катиться дальше. Мне, если честно, уже никто не был нужен. Только… – столь неожиданно появившаяся у отца повзрослевшая Лиза. Татьяна.
При подъезде к ресторану, на дороге через парк, мне пришлось принять вправо и пропустить две идущие навстречу машины. Они промчались мимо на большой скорости, битком набитые разгоряченными молодыми людьми с бритыми затылками. «Хорошо погуляли, наверное», – подумал я. Поставил свою машину на стоянку, взял новую фотографию в раме и конверт с новой фотографией Минаевой, вышел из машины, поднялся по ступеням, потянулся к кнопке звонка и тут заметил, что окошко в двери, через которое на посетителей обычно взирал вышибала-швейцар, мой сосед, чуть приоткрыто.
Я толкнул окошко – оно открылось полностью.
Попытавшись через него заглянуть вовнутрь, я обнаружил, что не закрыта и дверь. Я нажал на нее плечом, вошел, а дверь, повинуясь пружине, захлопнулась за мной.
В холле ресторана было непривычно, совсем не по-вечернему тихо. И вокруг – никого. Я отметил, что освещение было включено не полностью: горели только бра над столиком справа от двери.
Сделав первый шаг к дверям, ведущим в зал ресторана, я на что-то наступил. Я отнял ногу: на полу лежала стреляная гильза.
Я поднял гильзу. Она свежо пахла порохом, была даже теплой. Приглядевшись внимательнее, я заметил, что весь пол усыпан гильзами.
