— Спеть? — Виглаф сделал вид, что прочистил уши, чтобы лучше слышать.
— Точнее, не для меня, а для него. И погромче. Чтобы заглушить молот Тора.
— П-п-п-петь? — спросил подошедший к Пиглафу Олаф. — П-п-п-песню п-п-п-петь?
— Помните, что этот хорек Унферт сказал? Что Грендель приходит на их веселье.
— Мы поем, и это чучело подтягивается на шум, — подхватил Виглаф.
Беовульф кивнул и снова закрыл глаза.
— Не совсем я понимаю, но, видать, звуки людского веселья этому бедняге не в радость. Как соль на открытую рану. Что ж, я ему сочувствую.
— Была у меня однажды жена такая, — подхватил закончивший возиться с лебедкой Хандскио. — А потом ее медведь задрал.
— Ра-ра-раньше в-в-волк е-е-её д-драл, — заметил Олаф.
— Ну, волки съели. Не помню. Неважно. Терпеть не могла она, когда кто-то пел, орал, веселился. Она сразу зверела. Но на овчине хороша была. Тоже зверь. Вроде была она из вандалов[46].
Беовульф приоткрыл один глаз и сверкнул им в сторону Хандскио.
— Ты как ни в чем не бывало похваляешься, что жил с дикой кошкой-вандалкой, и обижаешься, когда бедолага Олаф обвиняет тебя в любви к кротким овечкам.
— А может, она шведка была, — увильнул Хандскио.
— Короче, ты лежишь голый, как грудной ребеночек, а мы поем тебе и этому Гренделю колыбельную, — повторил задачу Виглаф. — Тебе наша песня нравится, ему нет, и он приходит высказаться о нашем исполнении.
— Так я это представляю, во всяком случае, — подтвердил Беовульф.
— Ну, все слышали? — обратился Виглаф к команде. — Давайте споем, ребята.
Тринадцать гаутов все еще смотрели недоуменно.
— Поем! — крикнул Виглаф.
— И веселее, — добавил Беовульф. — Сдуiой. И погромче.
— Чтоб молот Тора заглушить. — Виглаф прокашлялся, отхаркнулся. —Я, в общем, запеваю.
Беовульф закрыл глаза в третий раз и поудобнее устроился на жестких досках. Сразу явился перед ним незваным гостем образ королевы Вальхтеов, ее молочная кожа и золотые волосы, заносчивая величавость королевы и небрежная девичья краса.
«Что бы Виглаф сказал о моей сосредоточенности?»— подумал он. Песня уже зазвучала, кошмарные вирши Хандскио о том, как дюжина дебелых девиц, пригласив к себе в гости дюжину доблестных танов, осрамила их, обманула и опозорила, лишила денег и достоинства. Варварская разухабистая мелодия сотрясала воздух и стены, и Беовульф понадеялся, что Виглаф был уверен в его сосредоточенности на предстоящем сражении.
Олаф допевал первый куплет, по крайней мере не заикаясь при пении, таны подхватыпали один за другим, перевирая и добавляя слова, ухая и гикая.
— Повезло тебе, Хандскио, что ты с мечом обращаться умеешь, — бормотал сам себе Беовульф, улыбаясь песне и образу королевы Вальхтеов. — Потому что, клянусь бородой Одина, протянул бы ты ноги с голоду, если бы виршами своими на кусок хлеба зарабатывал. А если б мечом так же работал, как мозгами, то мозги бы тебе давно вышибли.
Так лежал он, вполуха внимая песне, прислушиваясь к треску костра, вспоминая последний шторм, вспоминая прошлые свои приключения, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из-за стен Хеорота. Все эти воспоминания проходили на фоне светившегося в сознании немеркнущим светом личика королевы данов.
— Что ж, я жду тебя, — прошептал он, обращаясь сразу и к сияющему образу Вальхтеов, парящему перед его внутренним зрением, и к неведомому Гренделю. — И ждать готов всю ночь...
9 Поединок
Грендель сидел, одинокий, там, где лес обрывался к бездне. Внизу, под скальным обрывом, простирались болота и пустоши, а далее стены, валы и ворота укреплений Хродгара. Над головой лунный диск беззаботно играл в пятнашки с облаками, но Грендель не обращал внимания на небо. Ждать помощи от Мани бесполезно. В венах Гренделя есть доля гигантовой крови, но жалок он, выродок бедный. Великаны с Гренделем нe общаются, все вопросы и просьбы его без ответа оставляют, ни разу не снизошли до вмешательства в его печали. Он скорчился скорбно, сжал голову, желая, чтобы они отвели этот ужасный шум мягкотелых от его ушей и не дали нарушить данного матери обещания. Но он уже одолел долгий путь, дошел почти до жилищ людских, он чуял запах мягкотелых, почти ощущал вкус их плоти... Он уже нарушил обещание.
И вот началось превращение. Может быть, это то, что он унаследовал от гигантов, эта страшная, мучительная трансформация, преобразующая дух его и тело, наполняющая сверхъяростью и сверхненавистью. Никакое обещание, данное сыном матери, не могло сдержать роста мышц, перерождения костей, увеличения объема тела. Какая-то адская забава троллей, взаимная издевка враждующих богов и гигантов.
— Я сдержу слово, мать... сдержу... — Как хотелось бы ему вдруг увидеть родительницу, чтобы она увела его обратно в пещеру, к тихому озерцу. — Я послушный... — Боль одолевала его, он более не мог говорить, рот изменял очертания. Но вопли мягкотелых не переставали терзать, неслись к нему, неслись во все стороны от уродливого, как и всё созданное мягкотелыми, сооружения из камня, дерева и соломы, калечили природу, нарушали ее гармонию, противоречили здравому смыслу.
Хрустели суставы Гренделя, лопалась и кровоточила кожа от слишком быстрого роста, и вот уже плечи его раздвинули ветви, которые только что нависали над головою. Это колдовство, это проклятие недоступно его пониманию. Хотел бы он расти и расти, не останавливаясь, чтобы достать равнодушный лунный диск с ночного неба и грохнуть его на крышу Хеорота. И воцарилась бы в мире вечная тишина, вечнее не бывает, и яркий глаз луны перестал бы издеваться над ним.
Преобразование завершилось, Грендель выпрямился, покрытый ссадинами и кровоподтеками, достойный источник ужаса, внушаемого данам. Он повернул голову назад, к дому, прищурился... С такого расстояния и сквозь дымку ничего, конечно, не разглядеть, по он знал, где его родная пещера, где мать его свернулась в своем подводном покое, окруженная угрями-альбиносами, водными растениями и водяными духами. Грендель решительно отвернулся от дома и направился по души мягкотелой мрази.
* * *
— Может, еще что-нибудь споем? — спросил осипший Хандскио, жалея, что не успел сотворить еще пару-другую стишков. Таны сидели за столом, глотки их отдыхали, но зажатые в кулаках кружки лупили стол, выбивая из него грохот и случайные мелкие щепки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
