Восточное крыло дома было совсем другим. В окнах виднелись цветы в горшках. Перед дверью лежал коврик, а медная ручка двери была начищена так, что сияла на солнце не хуже драгоценного камня.
В двери седельной комнаты рядом с седлом пристроился мужчина лет пятидесяти с покрасневшим от жары и усилий лицом. Он чинил седло. Его бесформенное сомбреро было сдвинуто на затылок, на носу красовались очки, постоянно сползавшие вниз, потому что по лбу и носу сбегал пот. Он так энергично сдувал его, что очки каждый раз едва не сваливались, останавливаясь на кончике носа. Мужчина не переставая проклинал их, но работы не прекращал.
— А вот и папа, — сказал Чарли Ди.
Райннон за свою жизнь встречал немало странных людей. Он достаточно насмотрелся на чудаков. Но подумал, что Оливер Ди, самый богатый человек в холмах, заслуживал того, чтобы отнести его к новому классу, отдельно от всех других оригиналов.
Оливер Ди носил рабочие брюки, которые от попеременного ношения и стирки превратились на коленях в почти белые. Они поддерживались не ремнем или подтяжками, а передником, начинавшимся у пояса — совсем по моде каких-нибудь итальянских рабочих.
На нем были старые сапоги из коровьей кожи, которые гораздо лучше послужили бы старателю, но не всаднику. Его рубашка была из древней красной фланели, однако на плечах и спине красный цвет полинял до бледно-коричневого. На шее висел шейный платок, в складках которого собирался пот.
По сложению он был одним из тех толстяков, которые в молодости отличались худощавостью. Даже неуклюжий покрой сапогов не мог исказить строения маленькой ноги, а его бедра до сих пор оставались узкими, несмотря на вместительный объем корпуса. Движения его также все еще были быстрыми, свидетельствуя о молодости духа, обремененной горой плоти.
— Привел браконьера, папа, сказал сын.
— Я упеку его в тюрьму на полжизни, — пообещал разгневанный родитель. — Где он, черт его подери?
Подняв голову, он мигнул.
— Это Джон Гвинн, — сказал Чарли Ди. — Он у ручья завалил крупного, жирного оленя.
— Почему ты не охотишься на своей земле? — спросил Оливер Ди. — Если у тебя не хватает ее, чтобы выращивать своих оленей, прикупи еще. Я не собираюсь разводить скот, чтобы все, кому ни вздумается, приезжали со всей округе и его убивали. А мне нужно заполнять мясом кладовую, да еще подвал.
— Не обращайте на него внимание, — посоветовал Чарли Ди. — Он может болтать так бесконечно.
— С какой стати ты говоришь о бесконечности? — спросил Оливер Ди. — Когда только ты вырастешь и обзаведешься мозгами, кургузый и голенастый недомерок?
— Я вас представил, — терпеливо сказал Чарли. — Это Джон Гвинн. Мой отец, Оливер Ди.
— Вам надо выращивать своих собственных оленей, — снова заявил Оливер Ди. — Это не справедливо. Вырастить оленя стоит мне больше, чем корову. А все потому, что они больше бегают и своими острыми копытами вытаптывают траву. А вы заявляетесь и убиваете их. И с чем я в результате окажусь?
На едином дыхании он добавил:
— Рад с вами познакомиться, Гвинн. Садитесь и отдохните.
— Куда он сядет? На землю? — спросил Чарли.
— А разве рядом со мной мало места? — вопросом на вопрос ответил папаша. — А ты мог бы сходить и принести мне пару стульев, для него тоже. От твоего хотения стулья не вырастут!
— Где мне взять стул? — спросил Чарли Ди.
— Черт возьми, мальчик, разве их не полно в доме?
— Конечно, полно, — ответил Чарли, беззаботно облокачиваясь рукой о стену дома. — Но разве у матери допросишься хоть одного?
Оливер Ди взорвался проклятьем.
— Тогда сходи и сделай его, — сказал он.
Сын исчез.
— Им до всего есть дело, — сказал Оливер Ди. — Им обязательно нужно влезть во все, что человек делает или что ему хочется сделать. Я о женщинах. Взгляните сюда. Кто хозяин этого дома? Кто платит по счетам? Я! Но с той секунды, как я вхожу за порог, я должен вытирать ноги, умываться и причесываться и должен разговаривать тихо, это я-то. Должен смотреть, куда наступаю, а если на кресле оставлю пыльное пятно, то на месяц адская жизнь мне обеспечена!
Он говорил отчасти в гневе, отчасти жалея себя, а потом появился Чарли Ди с двумя коробками от сухарей в руках. На одну из них сел Райннон, чувствуя себя удивленно и настороженно. Он никогда не видел семью, похожую на семью Ди.
— Проваливай, — сказал отец сыну. — Ты мне не нужен, и я тебя не звал. Рад познакомиться с вами, Гвинн. Восхищаюсь тем, как вы поработали над старой фермой. Я там с удовольствием побывал. Хочу ее купить. Сколько вы просите?
— Она не моя, — ответил Райннон. — Ее хозяин — шериф, мистер Ди.
— Ха! — воскликнул Оливер Ди. — Сколько мне лет?
— Пятьдесят, — предположил Райннон, стараясь не замечать странностей разговора.
— Этого достаточно, чтобы меня не надуть? — спросил мистер Ди.
— Наверное, достаточно, — сказал Райннон и улыбнулся. А он редко улыбался!
— Наверное? Конечно, достаточно! Я спросил вас, сколько вы хотите за ферму?
— Я же говорю, шериф…
— К черту шерифа! — сказал Оливер Ди. — Он был ее хозяином года два. Ничего там не сделал. Отдал в аренду. Ничего не получил. Тут появляетесь вы. И посмотрите на нее теперь. Ничего подобного в холмах нет!
Райннон снова едва заметно улыбнулся. Похвала от этого старого чудака была удивительно приятна.
— Всего за несколько месяцев! — сказал скотовод. — Вода и навоз — это боги для таких фермеров как вы. Вода и навоз! Риск, везение и вечная бешеная скачка — это удел скотоводов!
Он почти с яростью посмотрел на Райннона, словно тот осмеливался возражать, но тот слегка кивнул и промолчал. Он чувствовал неясное удовлетворение, глядя на этого потрепанного временем миллионера. Он чувствовал реальность. Не выносил суждений о том, что люди хорошие или плохие, но определенно не был скучным. У него были свои принципы. Отсюда — эта пародия на патио. Отсюда — эта одежда, абсолютно заношенная и абсолютно удобная. Дом по философии Оливера Ди — это место, которым пользуются. А одежду делают для того, чтобы ее носить, чтобы защищать от жары и холода.
— Ну? — рявкнул ранчер.
— Можете мне не верить, — сказал Райннон. — Но я говорю, что хозяин фермы — шериф. Мне принадлежит лишь часть.
— Большая часть? — спросил Ди.
— Половина, наверное.
— Половина! Он нагрузил вас такой работой и отдал только половину? Ну и жмот! Клянусь Богом, все валлийцы — жмоты. Вы валлиец?
— Да, — сказал Райннон.
— Да ну! — восхитился его собеседник. — Не может быть. Не чистокровный.
— Нет.
— Я так и знал. У вас есть примесь дурачества. Глупости. Вы позволили ему провести себя! Вот что я вам скажу. Берите винтовку и двигайте за ним. Он вас ограбил!
