– Куда нам жаловаться? Где власть? Где этот Кадыров?
И другой старик, в серой папахе, сухой, как палка в его руке, отвечает:
– Кадыров – хуже, чем русские. Все знает – ничего не делает.
Власть
В «спецоперации», согласно официальной информации, принимали участие:
– бойцы внутренних войск МВД РФ и ФСБ (постоянно дислоцированные в Ханкале, на главной военной базе в Чечне);
– сотрудники спецназа ГРУ МО РФ (так называемые «летучие отряды» или «эскадроны смерти»);
– представители Курчалоевской районной военной комендатуры и временных же районных отделов внутренних дел;
– лично генерал-лейтенант Молтенской, командующий Объединенной группировкой войск и сил.
Интересно, что официально зафиксировано присутствие в Цоцан-Юрте и сотрудников прокуратуры – как положено, в соответствии с приказом Генпрокурора России. Но на сей раз, как военные священники, прокуроры лишь благословляли кровавое военное безумство и погромы, и не воспротивились ничему.
Но есть и вторая часть «власти». И это о ней говорили цоцан-юртовские старики. Так где же был «этот Кадыров», глава администрации Чеченской республики? Куда делся Тарамов, глава администрации Курчалоевского района?
В течение всех новогодних праздников все те, кто является гражданской властью в Чечне, уехали из Чечни на каникулы – отдыхать. Гражданские власти оставили свой народ на съедение военной власти. Бросили свой народ. Я не верю, что они не знали о готовящихся «новогодних спецмероприятиях». Или хотя бы не узнали о них уже 30 декабря. Но, узнав, не вернулись, чтобы защитить тех, кого бросили. Еще чуть позже, когда праздники
миновали, Кадыров был явлен своему народу лишь по телевизору – видом из Кремля, как он сердечно жмет ручку президенту.
Под занавес – пара штрихов.
Первый – о выплаченных накануне новогодних праздников зарплате и пенсиях. Во время цоцан-юртов-ской «зачистки» федералы уничтожили по домам все зерно, которое сотрудники совхоза получили в качестве зарплаты за летние труды. А также «зачистили» все пенсии у стариков, включая инвалидные пособия, выданные накануне. А также уничтожили всё оборудование мебельной мастерской, начавшей работать в селе.
И – второй штрих. Он демонстрирует не случайность цоцан-юртовских событий, а их системность, и специальный идеологический подход военной власти. «Практика», подобная цоцан-юртовской, продолжилась и в Аргуне, куда, как известно, перебрались «зачищающие» из-под Цоцан-Юрта и где «спецоперация» имела место быть уже с 3-го по 9 января. Там военные, к примеру, разгромили сахарный завод, тоже уже заработавший. Теперь, конечно, завод прекратил свою деятельность – военные увезли станки. А мешки с сахаром – готовую продукцию, тоже «зачищенную», – позже продавали в соседних селах по 180 рублей за мешок, при рыночной цене на сахар в Чечне раза в три выше… И те, кто это увидел, не смогли дозваться прокуроров для ареста «продавцов» с поличным.
В этом материале нет ни одной фамилии тех цоцанюртовцев, которые согласились свидетельствовать о том, что случилось в их селе. Слишком часто федералы уничтожают тех, кто «открывает рот».
Старые Атаги . «Зачистка» № 20
Что такое «зачистка»? Это слово ввела в наш обиходный словарь вторая чеченская война – а точнее, генералы Объединенной группировки войск и сил на Северном Кавказе. Из Ханкалы – главной военной базы Группировки под Грозным – транслируются их телевизионные отчеты о ходе так называемой «антитеррористической операции». Обывателей уверяют, что «зачистка» – это не что иное, как «проверка паспортного режима». А на самом деле?
Конец 2001-го и начало 2002-го стали самым жестоким периодом этой войны. «Зачистки» прокатились по Чечне, сметая все на своем пути: людей, коров, одежду, мебель, золото, утварь… Шали, Курчалой, Цоцан-Юрт, Бачи-Юрт, Урус-Мартан, Грозный, опять Шали, опять Курчалой, снова и снова Аргун, Чири-Юрт. Многосуточные блокады, рыдающие женщины, семьи, всеми правдами и неправдами увозящие своих подрастающих сыновей куда угодно, только прочь из Чечни, генерал Молтенской, то бишъ наш командующий Группировкой, в орденах и звездах – и непременно на фоне трупов оказавших сопротивление при «зачистке» – по телевизору, как главный герой нынешнего этапа покорения Чечни, и всякий раз после «зачисток» рапортующий о «значительных успехах» в ловле «боевиков».
С 28 января по 5 февраля 2002 года такая «зачистка» прошла в селе Старые Атаги (двадцать километров от Грозного и десять – от так называемых «Волчьих ворот», входа в Аргунское ущелье на языке военных). Для Старых Атагов она стала «зачисткой» № 20: 20-й с начала второй чеченской войны и 2-й – с начала этого года.
15 тысяч человек (Старые Атаги – одно из самых больших сел Чечни) в 20-й раз оказались заблокированы несколькими кольцами бронетехники не только внутри села, но и поквартально, поулично, подомно… Что творилось внутри?
Салют по Павликам Морозовым
– Я обрадовался, когда нас повели на расстрел. – У Магомеда Идигова, 16-летнего десятиклассника 2-й староатагинской школы, – ясные глаза взрослого человека. При подростковой комплекции и угловатой возрастной нескладности это выглядит парадоксально. Как и то, как спокойно Магомед рассказывает о случившемся, – во время 20-й «зачистки» его пытали электротоком во «временном фильтрационном пункте», организованном на окраине села, наравне со взрослыми арестованными мужчинами. 1 февраля, утром, в самый тяжелый по последствиям день «зачистки», Магомед был арестован у себя дома на улице Нагорной, закинут в военный КамАЗ, как бревно, и потом подвергнут пыткам прямо на глазах у генералов-командиров. Где-то поблизости вроде бы маячил сам генерал Молтенской – по крайней мере, Магомеду так показалось.
– Ты? Обрадовался? А как же родители? Ты подумал о них?
Брови Магомеда по-детски ползут вверх домиком: он все-таки силится не заплакать:
– У других ведь тоже погибают.
Виснет пауза. Рядом стоит отец Магомеда, офицер Советской армии в отставке. Он поминутно разводит руками и повторяет: «Да что же это делается… Я же… сам… в армии… был… За что?»
– Было холодно, – продолжает Магомед. – На несколько часов нас поставили на «стенку» – лицом к стене, руки вверх, ноги расставить. Куртку расстегнули, свитер подняли, вещи стали сзади резать ножом. До тела.
– Зачем?
– Чтоб холоднее было. Все время били. Кто мимо идет – тот колотит чем попало. Потом меня отделили от остальных, положили на землю и за шею таскали по грязи.
– Зачем?
– Просто так. Овчарок привели. Стали натравливать на меня.
– Зачем?
– Чтобы унизить, думаю. Потом повели на допрос. Трое допрашивали. Они не представились. Список показали и говорят: «Кто из них – боевики? Знаешь? Где они лечатся? Кто – врач? У кого спят?»
– А ты?
– Я ответил: «Не знаю».
– А они?
– Спросили: «Помочь тебе?» И стали пытать током – это и значит «помочь». Подсоединят провода и крутят ручку прибора, как телефонный аппарат. Самодельный приборчик, из телефонного аппарата. Чем сильнее крутят, тем больше тока через меня. Во время пытки спрашивали, где мой старший брат ваххабит.
– А он ваххабит?
– Нет. Просто он – старший, ему восемнадцать, и отец отправил его отсюда, чтобы не уничтожили, как многих молодых парней в селе.
– И что вы им отвечали?
– Я молчал.
– А они?
– Опять током.
– Больно было?
Голова на тонкой шее ныряет вниз – ниже плеч, в острые коленки. Магомед не хочет отвечать. Но этот ответ нужен мне, и я настаиваю:
– Так очень больно было?
– Очень.
– Магомед не поднимает голову и говорит так тихо, что это почти шепот: рядом отец, Магомеду неудобно быть слабым при нем.
– Поэтому ты и обрадовался, что повели на расстрел? Магомеда передергивает, будто это судороги при высокой температуре. У него за спиной – батарея медицинских склянок с растворами для капельниц, шприцы, вата, трубки.
– Это чье?
– Мое. Почки отбили. И легкие.
Вступает Иса – отец Магомеда, худой человек с лицом в глубоких морщинах-каньонах:
– В предыдущие «зачистки» забирали старшего сына, избили, отпустили – и я решил его отправить подальше отсюда, к знакомым. В эту «зачистку» – среднего искалечили. Самому младшему – одиннадцать сейчас. Скоро за него примутся? Ни один из сыновей не стреляет, не курит, не пьет. Как нам жить дальше? Скажите!
Я не знаю, «как». Я только знаю, что это не жизнь. И еще знаю, почему это получилось: как вся наша страна, а с нею Европа и Америка в начале XXI века дружно дозволили пытки над детьми в одном из современных европейских гетто, ошибочно именуемом «зоной антитеррористической операции». И дети из гетто никогда больше этого не забудут.
– Был рад познакомиться, – говорит Магомед. Он прекрасно воспитан и, кажется, точно бы прищелкнул каблуками на прощание, если бы… Если бы не Старые Атаги за темными окнами. Да «зачистка», которой на все наплевать.
