Каблуки начищенных ботинок мерно отбивали ритм по асфальтовой дорожке. Надменная бетонная махина наступала на человека. Покачивалась в такт шагам кожаная папка, сжатая вспотевшей рукой. Зашипели автоматические двери. Порог. Прохлада услужливых кондиционеров обволокла тело. Стас подавил в себе позыв оглянуться. Мраморная лестница звала вперед и вверх…
* * *
— Аза, дай нам поговорить.
Женщина согласно прикрыла черные раскосые глаза и осторожно встала из кресла. Большой непропорциональный живот доставлял ей неудобства.
— Слушай, по-моему, ей лучше не ехать с нами на базу, — Стас тревожно оглянулся на закрывшуюся дверь.
— Ерунда. Проскочим. И вообще, не оставлять же ее тут. Черт его знает, что у нас получится, — Филипп оторвался от терминала.
— Она неважно выглядит. Ты в клинике ее показывал?
— После того, что мы сделали? Очумел? Это моя формула ДНК! Это я нашел разгадку отцовского чипа! Даже наш генетик не знает деталей. А ты мне предлагаешь выдать результаты каким-то бестолочам из института? Когда она родит, я представлю обществу суперчеловека!
Стас тяжело вздохнул. Филипп зашел очень далеко, даже не осознавая, что нарушает не только закон, но и все нравственные нормы. Составляя отчеты для заинтересованных лиц, обеспечивших продвижение проекта, Стас всякий раз с дрожью в руках подбирал слова и выражения. Впрочем, этическая сторона проблемы патронов не интересовала, как он быстро убедился.
Когда Аза согласилась зачать от Филиппа ребенка и позволила испробовать на зародыше экспериментальный генотип, Стасу показалось, что мир кусками ссыпается в бездну. Он уехал из столицы и неделю не давал о себе знать, хотя доктор Жулавский обрывал все известные телефоны. Но буря противоречивых чувств улеглась, и он вернулся, осознав, что сбежать от собственной совести не сможет никогда. Камень прочно застрял в сердце, и слабенькую надежду на лучшие дни подогревала единственная мысль: кто-то должен быть рядом, когда родится человек. Ни Аза, ни Филипп, ни тем более циничный генетик Генрих Васильевич не способны отдать изуродованному существу теплоту души. Он решил принести в жертву себя и тем самым частично искупить вину перед рожденным «суперменом», поскольку его роль в бесчеловечном проекте была отнюдь не последней.
Выдержав паузу, Стас сообщил:
— Группа на месте. Там все готово.
— Отлично, — спокойно кивнул Филипп, задумался и вдруг крутанулся на стуле, как на детской карусели. — А ведь вышло все-таки! Эй, скажи, скажи честно: как тебе это удалось?
— Не бери в голову. Мне повезло, меня выслушали.
— Ну, нет! Так слишком просто!
— Хорошо, хорошо. У меня завелись полезные связи. Доволен?
— Вполне. Ты — магистр деловых контактов! Твой вклад в создание суперчеловека история оценит, клянусь ястребоголовым Гором!
Стас возблагодарил этого самого «ястребоголового Гора» за то, что новых вопросов не последовало. В конце концов, зачем Филиппу знать, кто и каким образом финансировал реконструкцию обветшавшего военного объекта? Филипп получил личную лабораторию, пятьдесят штатных сотрудников и полную свободу действий. Чем черт не шутит, возможно, его приятель-математик прав, и погрязшую в безнравственности цивилизацию в ближайшее время ожидают неслыханные катаклизмы. Тогда гений доктора Жулавского и его будущих жрецов окажется весьма кстати.
Шаткий компромисс нисколько не успокоил. Стас отвернулся. За окном виднелась стройплощадка, где неутомимая инженерная мысль руками послушных рабочих возносила над землей новый небоскреб. Вершина рвалась в облака, а где-то внизу остались трехэтажные строения с романтической лепкой на старинных фасадах. На память пришел кадр из какого-то западного видеофильма: землетрясение превращает в прах шикарный город — не то Нью-Йорк, не то Лос-Анджелес. «Вот так и получится, — он поймал себя на некоторой доле злорадства. — Эта вершина цивилизации рухнет в две секунды, а те старички будут беспомощно стоять на руинах технического прогресса. Вот вам и жрецы знаний: ни старого не помним, ни о будущем не заботимся. Лишь бы куда-то вверх».
* * *
Трижды золотое покрывало обнимало землю. Трижды приходили снега. Трижды звенела капель, и тело ласкали весенние ручьи.
Довольно. Настала пора идти.
Куда? Зачем?
Искать горизонт.
Я не живу.
Ты просто спишь. Поднимайся, тебя зовут…
Оцепенение медленно уползало прочь. Мысли выбрались из забвения и поплыли без цели и смысла. Запах юной травы и другой — неестественный и грубый — пробились в ноздри, и аналитический модуль вяло принял данные.
Он оборвал анализ, осознав, что отвратительный дух источает его же тело, покрытое отмершей желеобразной массой свернувшейся крови. В памяти возникло белое и алое. И острое чувство невосполнимой потери.
Настала пора идти.
Глеб мучительным усилием разлепил веки. Полутьма. Он лежал в позе эмбриона в протухшей луже, оставшейся от весеннего паводка. Свет сочился в узкую щель, бывшую когда-то жерлом бетонной трубы. Еще год или два, и оплывшая с дороги глина навеки закрыла бы рукотворный грот.
Сознанием завладел беспричинный страх. Едва передвигая члены, путаясь в собственных движениях, Глеб пополз наружу. Прочь отсюда. Прочь из одинокой капсулы! Он рвался на свет.
Впадая в анабиотическое состояние, вызванное многочисленными ранениями, индивид не успел установить биологический таймер. Тело зажило достаточно быстро, но сознание пребывало в бездействии неопределенное время. Сколько месяцев минуло? Или лет? Аналитический процесс с натугой обработал доступные данные и выдал приблизительный результат: два — два с половиной года.
Ивар. В области сердца скопилась неподдающаяся диагностике тяжесть. Тогда была ранняя осень. Теперь… Он с трудом сфокусировал взгляд. Солнце гордо сияло в небе, а юный зеленый луг пестрел желтыми головками одуванчиков.
— Здравствуй.
Глеб приподнялся на локте.
— Здравствуй, — еле слышно ответил он девочке в синем простеньком платьице.
— Возьми, — подросток протянула ему свежий букет.
Он удивленно, а потому почти автоматически, поднял руку и онемевшими пальцами сжал мягкие стебельки.
— Как тебя зовут? — девочка склонила голову на бок, внимательно разглядывая лежащего.
— Глеб.
Она задумалась.
— Правильно. Ты Глеб. Ты каменный. Но у тебя внутри живет цветок.
Глеб нашел в себе силы принять сидячее положение и активизировал визуальную диагностику среды. Анализ не срабатывал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
