— Он скоро будет. Идите в комнату. И не выходите.
Сидя в ожидании, Соболев забеспокоился: «Не выходите…» Он что, арестованный? Может, чего доброго, сочтут его за сообщника этого шпиона да посадят? Нет, не должно бы — он ведь пришёл сам. Как же так?» Он уж совсем потерялся было в сомнениях, когда Ойуров вернулся наконец. Внимательно перечитав исписанные листки, он сказал:
— Ладно, всё. А теперь идите к себе и работайте по-прежнему. О том, что были у нас, — никому ни слова. Сейчас вас проводят в задние двери.
— А как… с Такыровым?
— Встречайте его, как обычно.
— Хорошо…
Прощаясь, Ойуров подал руку:
— Спасибо, Эраст Константинович. До свиданья.
«До свиданья, — повторил про себя Соболев, выйдя через заднюю дверь на другую улицу. — Хорошо бы никаких больше свиданий с вами…»
Назавтра весь день ни о чём другом, кроме вечерней встречи, он думать не мог. «Встречайте его, как обычно…» Что это значит? И откуда он знает, как я этого Такырова встречал?
Вернувшись со службы, Соболев то сидел за столом, уставившись в окно, то расхаживал — успокоение не приходило. Уж совсем завечерело, а гость всё не появлялся. «Может, уже арестован, — обнадёживал себя Соболев. — Хорошо бы так! Но почему тогда гепеушник велел встретить его по-обычному?» Истомившись в ожидании, Соболев лёг, накрылся шинелью и незаметно уснул. Он обнаружил это, лишь когда внезапно сдёрнули с него шинель и чья-то холодная с морозу рука крепко встряхнула его.
— Скорей! Я опаздываю. Где обещанное?
— Нету… — только и смог пролепетать Соболев, ошалело хлопая глазами и дивясь тому, что уснул.
— Как это нету? Вы что, шутки шутите?
— Не вышло нынче, — пришёл в себя Соболев. — Но завтра будет обязательно.
«Проклятые гепеушники! — чертыхался он про себя. — Нарочно тянут, чтобы этот сукин сын прикончил меня».
— Подлый трус! — чуть было не взвыл от отчаяния Аргылов. — Почему завтра? Может, и завтра не будет?
— Нет, завтра будет, — уверенно возразил Соболев. — Всё уже на мази.
Уверенный тон несколько обнадёжил Аргылова. Он испытующе глянул сбоку на Соболева и тряхнул его ещё раз за грудки.
— Ну, смотри у меня, пень трухлявый! Ещё раз обманешь, считай, что жить тебе осталось до завтра.
И тут произошло то, чего не только Аргылов не ожидал, но даже Соболев, который с минуты на минуту караулил этот момент. Внезапно рывком распахнулась дверь, и несколько человек с револьверами загородили собою дверной проём.
— Руки вверх!
Аргылов выпустил Соболева и, схватившись за карман, стремительно обернулся. Чёрные дула револьверов смотрели ему прямо в сердце. Аргылов начал медленно поднимать руки, но вдруг, оттолкнув плечом ближнего чекиста, ринулся к выходу. Второй ловко подставил ногу, и Аргылов, запнувшись, с размаху грохнулся лицом вниз. Он не успел и чертыхнуться, как его со связанными назад руками вытолкали вон.
Ойуров, это он дал подножку, подошёл к Соболеву, всё ещё сидящему с поднятыми руками:
— Опустите руки… — И добавил чуть тише: — Завтра в двенадцать дня придёте к нам.
Вот и всё. Всего лишь с десяток секунд потребовалось на то, чтобы дать поворот судьбе. Когда, за ушедшими хлопнула калитка, Соболев перекрестился.
На следующий день в условленный час Соболева препроводили в комнату Ойурова. Скоро привели и Аргылова. Войдя, он ожёг своего компаньона таким взглядом, что Соболев поник и его недавнее торжество тоже угасло.
— Гражданин Соболев, повторите свои показания.
Соболев, мямля и не договаривая, вкратце повторил то, что написал.
— Гражданин Аргылов, это правда?
— Нет!
— Гражданин Соболев, подтверждаете свои слова?
— Да, подтверждаю.
— Гражданин Аргылов?
— Нет!
— Вы к нему домой приходили?
— Нет!
— Вы давали ему задания?
— Нет!
— Но последний ваш визит к Соболеву мы видели сами!
— Нет!
— Заладил «нет» да «нет». Отпирательство не избавит вас от трибунала. Признаётесь?
— Нет!
Ойуров сделал знак конвойному.
— Увести! Пусть ещё подумает.
В дверях Аргылов приостановился и ещё раз ожёг Соболева злобным взглядом:
— Иуда…
Но Соболев в этот раз устоял. В тот момент и позже, шагая по улице в морозном тумане, он знал уже точно, что выиграл поединок. Иуда? Говори что хочешь! Никто не узнает, что тебя выдал Соболев, тайна уйдёт вместе с тобой в могилу. Уже ничего не стоят сейчас ни храбрость твоя, ни верность присяге, ни злость твоя, ни презрение: завтра тебя уведёт из жизни маленькая свинцовая пуля, а послезавтра о том, что ты жил, забудут.
Глава восьмая
Кычу будто бы подменили. Прежде весёлая и озорная, острая на язык и неистощимая на выдумки, она ходила теперь потерянная, будто тень самой же себя, не стало слышно её прозрачного, переливчатого смеха. Кыча сжалась, как цветок перед холодом ночи, пряча в себе свою горечь.
Понимая, что происходит с нею, и жалея её, ребята не тревожили её понапрасну, не утешали и делали вид, что ничего не произошло. Лишь Томмот на второй день после собрания подошёл к ней.
— Чего тебе? — встретила она его отчуждённо.
— Ничего… — растерянно пробормотал Томмот, будто ему дали по губам.
— За рекомендацию спасибо, но прошу тебя: не ходи за мной. Мне одной лучше…
Сказала как отрезала… После этого Томмот не смел к ней и приблизиться, хотя во время уроков она то и дело чувствовала на себе его взгляд.
Хорошо ей было только в больнице, где никто не знал про её беду и где по-прежнему все любили её. А однажды случилась и нечаянная радость: вернувшись в дом, где квартировала, Кыча увидела Суонду, тот сидел у плиты на кухне и грел спину.
— Ой, Суонда! Здравствуй! Давно приехал? Прямо из дому, да?
Разом отвечая и на приветствия, и на вопросы, Суонда молча покивал, а на лице его запрыгали мускулы — Суонда был рад.
Покидав на кровать шапку, шубу, рукавицы, Кыча вернулась в кухню и повисла у Суонды на шее.
Когда она была маленькая, Суонда вот так же покорно, как смирный конь, подставлял себя, а она лазила по нему, как хотела, вешалась на шею, влезала на спину, просилась на руки. И сейчас, как в детстве, она закрыла глаза, обняла Суонду за шею, положила голову на его каменные плечи.
— Как там мать? Всё с ней хорошо?..
Суонда утвердительно кивнул.
— А какой гостинец она мне послала?
На этот раз Суонда покачал головой отрицательно.
— Ка-ак?! Разве ты не из дому?
Суонда в ответ только крякнул, вспомнив, как хотелось матери обрадовать любимицу, но отец сказал — зачем ей гостинец, если она сама приедет сюда?
Тут ввязался в разговор хозяин дома, торговец Ыллам Ыстапан, коротконогий толстяк.
— Не до гостинцев было ему, — стал он оправдывать Суонду. — Груз он привёз для ревкома. У него, как у важного человека, даже бумага есть с печатью, не шути!
Опечаленная, будто дитя, пролившее молоко, Кыча опустила голову, и Суонда, увидев это, замыкал и задвигался в беспокойстве, как умный пёс, учуявший настроение хозяина. Заботясь о согласии, Ыстапан принялся теперь утешать Суонду.
— Твоя Кыча ныне доктор, — сообщил он ему новость. — Она ходит в больницу лечить красноармейцев…
И в сердце у девушки опять потеплело: что за беда — гостинца нет? Она уже не маленькая. Зато сейчас, поужинав, она опять пойдёт в больницу, там ждёт её радость.
…Из больницы в тот день она вернулась поздно, утром проспала дольше обычного и заспешила — не опоздать бы в техникум. Хозяин, прихлёбывая чай на кухне, сказал как про зряшный пустяк:
— Ты бы, голубушка, не спешила, а поела бы как следует да оделась потеплей. Путь тебе предстоит не близкий.
Кыча чуть не поперхнулась куском лепёшки.
— Не близкий? Куда это ещё?
— Суонде сказано увезти тебя домой. Вчера на санях он приделал верх, будешь ехать, как в доме. Отец велел тебе вернуться домой и жить там, пока не утихнет война.
— Никуда не поеду!
Ыстапан принялся увещевать девушку:
— Разве так понимают волю отца? Отец всегда оберегает своё дитя. Скоро сюда надвинется война…
— Никуда не поеду!
— Поедешь, милая моя! — будто бы стёр умильное выражение с лица Ыллам Ыстапан. — Отец велел — и конец! Иди одевайся!
Кыча вбежала к себе, наскоро оделась, схватила сумку и кинулась к выходу.
— Девка, не дури!
— Не имеете права насильно увозить!
— Ей ещё и права подавай! Не хочешь слушаться, поедешь связанной, это тоже отец велел.
Откинутая сильной рукой, повалив на пути табуретку, Кыча отлетела и упала.
— Старуха, поди сюда! Нет времени, давай её оденем. Суонда, конь у тебя готов?
Как заарканенного жеребёнка, хозяин с хозяйкой подняли Кычу и потащили.
— Суонда-а! Спаси-и!..
Зажав в руках трубку и наклоня голову, Суонда сидел неподвижно. Не прошло и часа, как со двора Ыллам Ыстапана выехал крытый возок. На передке саней, набычив голову, всё в той же позе грузно сидел Суонда.
