Наконец наш путешественник оказался перед нужным домом. Он постучал в окно и крикнул:
— Это я, ваш летний знакомый. Я дал вам слово, что разыщу вас при первой же возможности.
Окно приоткрылось, оттуда высунулась рука, затем прозвучал голос:
— Возвращаю рукопожатие и освобождаю вас от данного слова.
Перед тем как есть хлеб, еврей произносит молитву и в ней благодарит Бога, который "взрастил хлеб из земли" ("хамоци лехем мин хаарец"). Слово "взрастил" можно перевести и словом "вытащил".
Во время Первой мировой войны немцы оккупировали Украину и забрали все зерно; тамошние евреи утверждали, что украинский крестьянин при виде немца произносил молитву о хлебе на иврите: "хамоци лехем мин хаарец" ("который уволок весь хлеб с нашей земли").
В шабес евреям ничего нельзя выносить за пределы территории, которой они владеют. Так как запрет этот весьма осложнял жизнь, евреи в прежние времена окружали изгородью весь населенный пункт, где жила их община. В границах этого "эрува", как называлось такое искусственно созданное владение, можно делать все, что вообще можно делать еврею в шабес.
Однажды набожный еврей по поручению своей общины отправился в земельную управу города Оффенбах, недалеко от Франкфурта, чтобы выяснить, нельзя ли им — конечно, фиктивно — приобрести в собственность, с целью создания "эрува", весь город. В качестве цены он предложил двадцать марок. Чиновник сначала воспринял это как дурацкую шутку. Однако спустя некоторое время ему стало ясно, что еврей говорит серьезно. А когда он убедился в том, что сделка не влечет за собой никаких последствий, ни юридических, ни практических, он взял двадцать марок и сказал:
— Дайте мне еще пятьдесят марок — и считайте, что я вам продал вдобавок и Франкфурт!
Как-то из синагоги украли шофар, рог, в который принято трубить в еврейский Новый год. Дело рассматривается в суде.
— Что это такое — шофар? — спрашивает судья.
— Шофар это шофар, — отвечает еврей.
— А по-немецки вы можете объяснить, что это такое?
— Нет, на немецкий это слово, по-моему, нельзя перевести.
— Ну, так у нас дело с места не сдвинется!
После долгих раздумий еврей решается-таки дать определение:
— Шофар — это труба!
— Вот видите, — довольно говорит судья, — перевести это все-таки можно!
— Но, господин судья, — вдруг снова засомневался еврей, — разве же шофар — труба?
Красивая молодая девушка после кораблекрушения попала на необитаемый остров, где уже несколько лет живет Робинзоном один еврей. Она жалуется ему на свою судьбу, а он ее утешает:
— Слушайте сюда, барышня, здесь так красиво, спокойно, отличный вид на море, климат мягкий, фрукты вкусные, а компанию вам составлю я. Видите, сколько всего я имею вам предложить!
Девушка, кокетливо:
— Ну… у меня ведь, в конце концов, тоже есть кое-что, чего вам наверняка очень не хватало много лет!
Еврей, придя вдруг в сильнейшее возбуждение:
— Как, неужели у вас с собой есть маца?
Лулов — ветвь финиковой пальмы; этими ветвями евреи трясут, произнося молитвы на празднике Суккос.
— Часы ведь нужны для того, чтобы следить за временем. А эти опять стоят!
— Потрясите их немного, и они пойдут!
— Мне интересно, что я купил: часы или лулов?
В шабес нельзя носить с собой никаких предметов.
Суббота. Набожный еврей переходит улицу. Вдруг на земле что-то блеснуло… Золотые часы! Поднимать? Не поднимать? В субботу же ничего нельзя с собой носить! Так что же, пройти мимо? Но разве можно такое выдержать?
И тут на еврея нисходит озарение. Наклонившись над часами, он убеждается, что они еще тикают, и строго говорит:
— Уж если вы идете, то пойдем вместе!
В субботу нельзя брать в руки деньги. Шабес начинается вечером в пятницу и заканчивается, когда вечером в субботу на небе появятся первые звезды.
Набожный, но бедный еврей идет в шабес по улице Нью-Йорка и видит на мостовой десятидолларовую купюру. Он ставит на нее ногу, собираясь простоять так до темноты, когда на небе появится первая звезда. Но поскольку он мешает уличному движению, полицейский приказывает ему уйти. Еврей делает вид, что не слышит. Полицейский бьет его резиновой дубинкой по голове. В глазах у еврея мелькают искры.
— О, вот и первые звезды! — радостно восклицает он, хватает деньги и исчезает в толпе.
Два еврея идут по дороге. Один спрашивает другого:
— Если бы в шабес ты нашел кошелек, в котором лежит тысяча гульденов, ты бы поднял его?
— Сегодня как раз не шабес, — отвечает второй, — но где ты видишь тут кошелек?
"Господи, — молит Бога еврей, — дай мне выиграть в лотерею десять тысяч рублей! Клянусь, десятую часть этих денег я потрачу на бедных… Если же Ты мне не веришь, вычти десятую часть и Сам потрать ее на бедных, а мне дай выиграть на десять процентов меньше".
Пейсах празднуется в память об исходе евреев из Египта. Наставления о том, как это надо делать, содержит особая книга Агода. В первые два вечера вся семья сидит за праздничным столом. В Агоде, в частности, перечисляются десять казней египетских. При этом, в соответствии с древним обычаем, при упоминании каждой казни члены семьи опускают палец в бокал с вином и выливают по капельке.
Жена сельского еврея должна срочно бежать в кухню, посмотреть, все ли там в порядке; в это время муж как раз подошел к интересному месту о десяти казнях. Она грустно говорит на ходу:
— Ах, так я не смогу погрузить палец в вино!
— Я это сделаю и за тебя, — великодушно обещает муж. Он читает названия казней и разбрызгивает вино:
— Кровь — я, кровь — моя жена, лягушки — я, лягушки — моя жена, песьи мухи — я, песьи мухи — моя жена, язва — я, язва — моя жена…
Деревенский еврей, недавно женившийся, плохо знает ритуал пасхального сейдера и дает жене задание: пусть пойдет к дому еврея-кузнеца, подкрадется к окну и посмотрит, как тот это делает.
Жена идет, заглядывает в окошко — и что она видит! Кузнец колотит свою жену угольным совком.
Она возвращается домой и подавленно молчит. Муж спрашивает, что она увидела; она отказывается говорить. Наконец он приходит в ярость и принимается колотить ее угольным совком. Тут она сквозь рыдания говорит ему:
— Если ты все это знаешь, зачем посылал меня к кузнецу?
Из четырех сторон света восток обладает для евреев особым, священным смыслом: ведь на востоке находится Иерусалим. В синагогах у восточной стены расположены почетные места, где сидят самые уважаемые и образованные члены общины.
Одному богатому, но глупому еврею удалось, подкупив шамеса (служку), получить себе постоянное место у восточной стены, да еще рядом с раввином.
Увидев нового соседа, раввин удивлен. А тот норовит вступить с ним в беседу. Как раз читают текст молитвы: "Адам убехема тошиа Ашем" ("Людей и скот спасаешь ты, Господи!").
— Рабби, — спрашивает еврей, — как это скот оказался рядом с людьми?
— Думаю, без шамеса там тоже не обошлось, — отвечает раввин, бросив взгляд на соседа.
Кучер садится на место у восточной стены. Шамес шепотом сообщает раввину о промашке, которую совершил простой еврей.
Раввин, бросив беглый взгляд на почетных членов общины, отвечает:
— Все в порядке. Он там как раз между лошадьми. (Лошадь на идише — примерно то же, что осел.)
Янкель купил себе лошадь. Но когда он ехал с ярмарки домой, разразилась буря, лошадь испугалась и понесла. Еврей взмолился: "Господь милосердный, если все кончится благополучно, я продам лошадь, а деньги потрачу на богоугодные дела".
Буря улеглась, Янкель снова на ярмарке. Он держит лошадь под уздцы, а в другой руке у него курица.
— Продаешь лошадь? — спрашивает у него крестьянин.
— Так точно. Но только вместе с курицей.
— И сколько за них просишь?
— За курицу — пятьдесят рублей, за лошадь — пятьдесят копеек.
Еврейка идет по шаткому мосту. "Если перейду и ничего со мной не случится, — дает она обет, — пожертвую пять гульденов в благотворительную кассу".
Другой берег уже близко, и она начинает размышлять: "Пять гульденов — это большие деньги. Хватит и половины гульдена… А, да ну их, ничего не пожертвую!"
В этот самый момент мост начинает скрипеть и шататься.
— Да я только пошутить хотела, — кричит она в испуге, — а он уже затрясся!
