- Я работаю в психиатрической лечебнице. Я главный врач.
- Вулдырь, мне нужны капли!
- Терпи, дальше будет хуже...
- Вулдырь, тебе не хочется спеть последнюю песню орангутанга?
- Итак, больница для идиотов. Прекрасное начало... Продолжай, дурик, таких забавных, шлангом буду, не встречал! - выдавил в корчах Вулдырь. Тебе не смешно, с чего смеяться, если знаешь, что не доживешь до среды.
- В больнице для идиотов есть свои правила,- пояснил Шрамм.
- Ты сделаешь для нас эсклю... зорную экскурсию,- устало заметил Вулдырь. Мы будем комиссией цека капээсэс...
- Но сначала пусть объяснит: почему от него слиняла рыба?
- Шелушил не с той стороны,- пояснил Вулдырь.
- Чтоб ты знал, "рыба" - это тоже женщина,- прошептал Консенсус.
"Буду рассказывать сам для себя",- подумал доктор.
- Да, я, главный врач сумасшедшего дома, одетый в китайский халат на голое тело, в один прекрасный момент обнаружил у себя дома записку. Моя жена, моя ласточка, птичка, песня, моя надежда в старости, моя единственная сексуальная утеха, в которой я души не чаял, которую обожал больше жизни... Когда любишь, слова льются как в ниагарском водопаде...
- Отличный образчик интеллигента,- процедил Вулдырь. Его как пескаря на кукан насаживают, а он про сиськи-матиськи рассказывает.
- Не мешай! - бросил Консенсус. Вдруг он сейчас скажет такое, что ты никогда в своей дрянной жихтарке не слышал.
- Ио! Скажи такое!
- Бисер перед свиньями... Такой же бисер метал и я, был соплив в своей любви... Я считал, что женщину можно купить своей страстью, если не купить, пусть будет не точно это слово, то подавить каждодневным напором сексуальной энергии, так, чтобы она постоянно чувствовала, что ее давят и раздавят, если она хоть на миг усомнится в том, что должна разделить себя между кем-то еще. На двоих, троих, четверых... Вы ведь знаете, что значит обволакивать самку каждодневной слизью своего сюсюканья. Или она сдастся, или будет просить пощады, или же сбежит. Женщины, как и мужчины, хотят чувства меры. Я не знал чувства меры. Я просто плавал в своем мирке, выслушивал брюзжание своей женушки, ее звать Люся, это не та, которую вы видели. Она сбежала без трусов... Люся была моей Золушкой, да, она была бедна, простушечка из общежития... Я ее покорил. Главврач. Доктор психиатрии.
Увы, так и было. С уст доктора ежеминутно слетали имена Зигмунда Фрейда, Франкла, Юма, Шопенгауэра, Ницше. Они, далекие, представали лучшими друзьями доктора, вчера сидевшими у него на вечеринке. Все они были интересными собеседниками, и Люся с тайным вожделением ждала, когда супруг познакомит ее с этими людьми. Она не подозревала, что все они умерли. В конце концов она, раздосадованная, сделала вывод, что знаменитости не желают приходить к доктору. Люся тогда впервые поняла: Иосиф Георгиевич ей не пара. Потом она таки догадалась, что все эти иностранцы давно померли, а доктор, мерзавец, так все представлял, что они жили через квартал, что он всех знал, как облупленных, и как бы не хотел знаться с ними по причине "антагонизма воззрений".
- А однажды,- продолжал печальную исповедь Иосиф Георгиевич,- я пришел вечером домой и, о ужас, обнаружил на столе записку. От Люси. Она писала, что вся ее жизнь со мной была ошибкой, что ее все раздражало во мне. Во мне, человеке, который вытащил ее из паршивого общежития, которого она слушала, открыв рот!.. Ей не нравилось, как я причмокиваю за обедом, не нравились мои вывернутые ноздри... Доктор непроизвольно почесал нос. Ее раздражали, видите ли, мои руки в старческих веснушках, мои глупости и умничанья. Даже мой запах, о подлая самка, убивал ее!
Бандиты расхохотались.
- А ты, оказывается, та еще вонючка! - поспешил заметить Вулдырь.
- То-то я смотрю, вонища появилась! - добавил Консенсус.
- Мой запах напоминал ей запах прокисшего молока... не обращая внимания на реплики, продолжал доктор. Кроме того, ей надоело стирать мое белье, она обзывала меня чмом и идиотом... Не знаю, где она нахваталась таких слов...
Последовал новый взрыв хохота. Шрамм сделал глубокий вдох.
- Она еще написала, что ей всегда не хватало настоящего мужика, который бы драл ее, как козу. Она жила с подавленным либидо.
- Ну и прикольная у тебя телка! - оценил Вулдырь.
- Она забеременела от другого человека, в чем призналась мне. И в конце своей записки предупредила, чтобы не вздумал ее искать, иначе мне оборвут все выпуклости.
Бандиты корчились от смеха, не переставая.
- А к кому она ушла, рогоносец? - задыхаясь, спросил Консенсус. Познакомил бы со своей Люськой. Мы бы ее отодрали по первому сорту!
- Она ушла к Лидеру Движения Кара-Огаю,- просто ответил Иосиф Георгиевич.
- Понятно,- после паузы озадаченно отреагировал Вулдырь. Баба не промах.
Вместе с доктором бандиты пошли грабить продсклад больницы, а Юра бросился спасать Машу. Некуда ей было бежать, как и ему самому. В безумном городе она не прожила бы и нескольких часов.
- Маша, проснись,- прошептал он.
Она открыла глаза, улыбнулась.
- Это ты?
Уговаривая и подталкивая, он вывел ее на задворки.
...Маша теперь безотлучно находилась при нем, и он уже не представлял, как раньше мог обходиться без ее лучистой улыбки, тихого, невесомого, как тень, присутствия. От нее исходила теплота, он чувствовал это инстинктом и сердцем, но по молодости или же духовной неискушенности объяснить это не мог. Все же ему не было и двадцати лет. Маша радостно выполняла его маленькие поручения, например, утихомирить беспокойную палату или вынести из-под больного судно. Что будет, когда жизнь нормализуется, он не знал, но, странное дело, он и не хотел, чтобы это смутное время кончалось, потому что именно сейчас чувствовал душевное спокойствие. Юрка был счастлив, так как в одиночку справлялся со всей больницей - был директором, главврачом, завхозом и электриком в одном лице. Он падал с ног от усталости, выматывался до кругов перед глазами, но взамен получил бесценное: впервые в жизни он осознал меру своего достоинства, самолюбия - чувств, которых ему не полагалось иметь в детдоме.
Отравляли существование мысли о кормежке. Продуктов никогда не хватало, а тут часть расхитили да еще унесли мародеры под руководством Шрамма.
Воспоминание о докторе вызывало глухую злость. "Наверное, он тоже не совсем нормальный", - в конце концов решил Юра, чтобы как-то объяснить причудливые изменения людей в преклонном возрасте, каковым он считал Иосифа Георгиевича.
"Помочь могут только военные",- после раздумий понял Юрка и отправился в полк. Командира он видел два или три раза, да и то издалека. Представлялся он ему суровым и сухим человеком - однажды Юрка слышал, как подполковник рычал и обкладывал матом потного от страха прапорщика. Тот стоял, выпятив брюхо, и ежесекундно послушно кивал головой. Эта сцена покоробила Юрчика. В его представлении офицеры должны были быть более изысканными и романтичными. И вообще ему не нравилось, когда люди рычали, будто дикие звери. Матом он тоже не ругался, кстати, за это над ним потешались в детдоме.
Маша пошла вместе с ним. Хотел он ее оставить, да она увязалась. В полк они прошли через черный ход - дыру в колючей проволоке. Старший лейтенант, попавшийся им навстречу, объяснил, как найти штаб. Но в здание их не пустил прапорщик-часовой. И они долго бы ждали, если б командир не вышел сам. Он окинул недовольным взглядом юную парочку, спросил:
- А это кто такие? Почему посторонние у штаба?
- К вам на прием просятся, товарищ подполковник, говорят, из сумасшедшего дома. Я их гоню, а они не уходят,- пожаловался прапорщик.
Юрка понял, что хорошего ничего не будет да еще влетит за то, что без спросу залезли сквозь дырку в полк.
- Что, жрать нечего? - грубо спросил командир тоном, в котором, как показалось Юрке, сверкнул металл.
У него сжалось сердце. Маша же, наоборот, уперла руки в боки и нахально стала разглядывать "военное чудовище".
- Нечего,- просевшим голосом ответил он. То есть осталось совсем немного.
- Ясно, если б было нечего, пришел бы еще раньше. Ты кто, директор? н спросил командир, прекрасно зная, кто в больнице хозяин.
- Санитар...
- Пошли!
Лаврентьев привел их в кабинет с койкой в углу и многозначительными телефонами на столе, что сразу успокоило Юрчика. Еще он успел разглядеть на столе карту и тут же отвернулся: на ней наверняка были нарисованы секреты, которые Юрку, конечно, не интересовали. Его интересовала еда для подопечных.
- Значит, еще не вымерли? Это вам повезло, что вы рядом с полком находитесь, а то при нынешних нравах от вашей богадельни давно бы камня на камне не оставили. А почему директор не пришел или кто там, главврач?
Юра откашлялся и сбивчиво пояснил, что он единственный, кто остался из персонала, остальные разбежались.
- Знаю... - прервал его Лаврентьев. Так и не появлялись, замудонцы!
Он спохватился, прикрыл рукой рот. Маша округлила губки и вдруг захихикала.
