Любая коммуна неизбежно стремится к самообеспечению и к тому, чтобы считать использование денег нелепым и даже, по правде говоря, неуместным. Сила денег состоит в создании связей между теми, кто никак не связан, в том, чтобы связывать между собой чужаков как чужаков и тем самым, находя каждой вещи эквивалент, все запускать в оборот. Способность денег все связывать дается ценой поверхностного характера этой связи, в которой ложь является правилом. В недоверии состоит суть кредитных отношений. Поэтому господство денег всегда остается господством контроля. Практическое устранение денег можно осуществить только благодаря расширению коммун. Но в каждом случае при расширении коммун не следует превосходить некоторую величину, выше которой у них теряется связь с самими собой, вследствие чего в них неминуемо появляются касты господствующих. В таком случае коммуне лучше расшириться через деление, избежав тем самым печального исхода.
Восстание алжирской молодежи, вспыхнувшее по всей Кабилии весной 2001 года, добилось взятия контроля почти надо всей территорией, нападая на жандармерии, суды и все государственные представительства, распространяя бунт повсюду. Настолько, что силы режима были свернуты в одностороннем порядке, а провести выборы стало физически невозможно. Сила движения состояла в диффузной взаимодополняемости множественных составных частей — которые были лишь частично представлены на бесконечных и сугубо мужских ассамблеях деревенских комитетов и прочих народных коллективов. «Коммуны» алжирского восстания, в любой миг готового вновь разгореться, то принимают лик молодых безумцев в кепках, бросающих бутылки с газом в спецназовцев с крыши здания в городе Тизи Узу, то насмешливо улыбаются устами престарелого партизана, закутанного в бурнус, то воплощаются в энергию женщин из горной деревушки, поддерживающих вопреки всему традиционные сельскохозяйственные культуры и животноводство, без которых экономическая блокада региона никогда не смогла бы так часто и систематически повторяться.
Каждый кризис — топливо в наш костер«Стоит, к тому же, добавить, что мы не сможем обеспечить лечение всего населения Франции. Нужно будет выбирать». Именно так эксперт-вирусолог представил для газеты Le Monde 7 сентября 2005 года развитие ситуации в случае пандемии птичьего гриппа. «Террористическая угроза», «природные катаклизмы», «предупреждения об эпидемии», «социальные движения» и «городское насилие» — все эти моменты нестабильности позволяют руководителям общества утвердить свою власть, отбирая то, что им угодно, и подавляя то, что их обременяет. Значит, по всей логике, эти моменты могут стать и возможностью для любой другой силы стянуться воедино и нарастить мощь, заняв противоположную позицию. Достаточно вспомнить о том, как возвращается социальная жизнь в многоквартирный дом, внезапно лишенный электричества, чтобы вообразить, чем могла бы стать жизнь в городе, лишенном всего. Прерывание товарных потоков, приостановка нормальности и полицейского контроля высвобождают потенциал для самоорганизации, невообразимый при других обстоятельствах. И это ни для кого не секрет. Революционное рабочее движение прекрасно это понимало и превратило кризисы буржуазной экономики в точки кульминации своего подъема. Нынешние исламистские партии проявили наибольшую силу в моменты, когда они сумели с умом компенсировать слабость государства. Например, когда они организовали помощь населению после землетрясения в алжирском Бумердесе или повседневную поддержку народу Южного Ливана, разгромленного израильской армией.
Как мы уже упоминали ранее, опустошение Нового Орлеана ураганом Катрина дало части североамериканского анархистского движения возможность приобрести невиданную прежде консистентность, объединив всех, кто остался на местах и сопротивлялся насильному переселению. Установка полевых кухонь означала, что снабжение было заранее обдумано. Оказание срочной медицинской помощи, так же, как и запуск свободных радиостанций, потребовали предварительного приобретения нужных знаний и оборудования. Вся радость, которую несут эти опыты, весь этот выход за рамки индивидуальной изворотливости, вся создаваемая ими ощутимая реальность, не подчиняющаяся повседневному порядку и регламентированному труду, служат гарантией их политической плодотворности.
В такой стране, как Франция, где радиоактивные облака останавливаются четко над государственной границей[47] и где не стесняются строить Центр лечения рака на месте бышего завода AZF, получившего классификацию «Севезо»,[48] стоит рассчитывать не столько на «природные» кризисы, сколько на социальные. Именно социальным движениям чаще всего доводится приостанавливать здесь нормальный ход катастрофы. Конечно, в последние годы власти и управление предприятий пользовались различными забастовками, прежде всего, для испытания своих способностей поддержать «минимальное обслуживание»,[49] все более расширяющееся — вплоть до того, что остановка работы сводится к чисто символическому измерению, не многим более вредному, чем снегопад или самоубийство на железнодорожном пути. Тем не менее, решительно переопределяя активистские практики, утвердившиеся через систематическую оккупацию учреждений и длительное блокирование, сопротивление старшеклассников в 2005 году и борьба против «Контракта первого найма» (СРЕ) напомнили нам о способности больших движений наносить вред и создавать рассеянную угрозу. Вызвав к жизни многочисленные банды и коллективы, они позволили нам почувствовать, при каких условиях движения могут стать местом появления новых коммун.
Саботируйте все представительские инстанции. Чешите языками. Отменяйте генеральные ассамблеиПервое препятствие, на которое наталкивается любое социальное движение задолго до столкновения с полицией как таковой, — это профсоюзные инстанции и вся эта микробюрократия, призванная канализировать протесты. Коммуны, базовые ячейки и банды испытывают к ним инстинктивное недоверие. Вот почему в последние двадцать лет парабюрократы изобрели координационные советы, которые, не имея определенной политической принадлежности, кажутся более невинными. Однако все равно они остаются идеальным полем для их игрищ. Стоит ищущему себя коллективу попытаться обрести автономию, как они принимаются опорожнять его от всякого содержания, решительно отвергая его справедливые вопросы. Они свирепы и горячны, но не из страсти к дебатам, а из стремления их подавить. И когда их яростная защита апатии, наконец, возьмет верх над коллективом, они станут объяснять его неудачу недостатком политической сознательности. Стоит заметить, что во Франции, в частности, благодаря безудержной активности различных троцкистских сект, активистская молодежь весьма преуспела в искусстве политической манипуляции. Но пожар 2005 года так и не научил ее этой простой истине: что всякая координация излишня там, где уже люди координируются, что организации всегда чрезмерны там, где люди уже организуются.
Другой рефлекс любого движения состоит в созыве генеральной ассамблеи и голосовании. Это ошибка. Уже сама по себе ставка на принятие нужного решения, заключенная в процедуре голосования, способна превратить ассамблею в сущий кошмар, в театр столкновения всех претендентов на власть. Здесь мы попали под дурное влияние буржуазных парламентов. На самом деле, ассамблея нужна не для принятия решений, а для толкания речей, для свободных и бесцельных дебатов.
Среди рода человечьего нужда в сборищах настолько же постоянна, насколько редка потребность в принятии решений. Собрание приносит радостное ощущение общего могущества. Решение жизненно необходимо лишь в критических ситуациях, при которых, в любом случае, реализовать демократию крайне затруднительно. В любое другое время только фанатики процедуры заморачиваются по поводу «демократического характера принятия решений». Ассамблеи нужно не критиковать или демонстративно покидать, они должны стать местом освобождения слова, жестов и игр между существами. Ведь недаром замечено, что каждый приходит туда не только с точкой зрения или вотумом, но и со своими желаниями, привязанностями, способностями, силами, невзгодами и с некоторой открытостью навстречу другим. И если нам удастся избавиться от фантазма Генеральной Ассамблеи в пользу такой вот ассамблеи присутствий, если мы сможем перехитрить постоянно возобновляющийся соблазн гегемонии, если прекратим ставить целью принятие решения, есть некоторая надежда на то, что произойдет одно из этих массовых сцеплений, феномен коллективной кристаллизации, когда решение само овладевает существами в их совокупности или в какой-то части.
