— …мы свой, мы новый мир построим…
— Антон, все кончено, пошли, — поторопил его Николай.
— Ты им скажи, что они людоеды.
— Они сами про это знают.
И тут капитан-танкист сделал то, чего делать не стоило. Он пальцами растянул себе глаза в щелочки и высунул язык. С крыши прозвучала короткая команда. Раздался выстрел. Антон, взмахнув руками, рухнул на подтаявший снег. Странно, но на губах у него блуждала улыбка. Остатки китайцев, еще топтавшихся во дворе, исчезли в стенах корпуса. Американец немного помедлил, позвал:
— Николай, уходи.
Галицкий склонился над Антоном, тот хрипел, в неразборчивых словах Галицкому послышалось:
— Им нечем мне ответить, только пулей. А пуля — не ответ.
Возможно, это только показалось поручику, а на самом деле Иванов просто пытался допеть до конца строчку «Интернационала». Танкист крепко сжал его ладонь, вздрогнул, и пальцы его разжались. Капитан, сумевший вырваться на свободу, был мертв.
— Всем вернуться в камеры, — прозвучало с крыши.
Николай закрыл мертвому веки. Из-под снега выглянул вечнозеленый багульник. Галицкий сорвал его и сунул себе за пазуху. Это был как бы сувенир, прихваченный им с воли, воспоминание о коротких мгновениях свободы. Николай поднялся и неторопливо двинулся к корпусу. Он специально шел медленно, наслаждаясь последними мгновениями свободы. Слезы душили его. Антон был единственным из заключенных, кто предпочел несвободе смерть.
Галицкий еще немного постоял в коридоре рядом с Ричардом.
— Я бы так не смог, — сказал американец.
Они не стали уточнять, о ком идет речь, и так было ясно.
— Прощай, может, еще увидимся, — сказал летчик. — Кто знает, что они сделают с нами за бунт? Как решат отомстить? На Востоке знают толк в пытках.
— Надежда умирает последней, — Николай крепко пожал руку американцу и зашел в камеру, стал лицом к стене, руки заложил за спину.
В коридоре уже слышались окрики охраны. Лязгали двери, «кормушки». Дверь в камере Галицкого захлопнулась. Он обернулся. Нет, охранник остался снаружи. А ведь Николай уже был готов к тому, что его схватят прямо сейчас, поволокут на пытки. Он уже видел себя привязанным к креслу в термокамере, где вентилятор гонит на него раскаленный воздух. С таким же успехом он мог оказаться на столе в секционной, где нередко практиковали вскрытие еще живых людей, чтобы наблюдать, как работают пораженные органы. Было что-то нереальное в том, что никто не бросился избивать бунтовавших, срывать на них злость за собственный страх и промахи.
«Мне никогда не понять японцев до конца. Они мыслят другими категориями», — подумал он.
Галицкий опустился на низкий топчан. Спальное место Антона Иванова было рядом. Смятая простыня, скомканное одеяло. Казалось, что человек только что вышел из камеры и вернется. Николаю даже показалось, что он слышит в коридоре его шаги.
— Наверное, они решили не рисковать и просто пустят в камеры газ, — Галицкий посмотрел на расположенную под самым потолком вентиляционную решетку. — Высоко, не долезть, не заткнуть.
Он понял, что все кончено, сил дальше бороться за жизнь не оставалось. Бороться можно, если имеешь реальный шанс, хотя бы один из тысячи. А сейчас он был целиком в чужой власти. Один поворот вентиля, и камеры наполнит смертоносный газ. Николай лег на топчан, закрыл глаза, ощущая терпкий запах согретого телом багульника.
— Так даже и лучше — просто задохнуться. Без особых мучений, которые могут растянуться на недели.
Он лежал, вспоминая свою жизнь. Бои в Украине. Отступление с чехословаками. Ледовой поход через Байкал. Сколько раз он уже находился на краю гибели, прощался с жизнью! И все же уцелел, сумел вырваться из кровавой мясорубки. Тихо осел в Харбине. И ради чего? Ради того, чтобы стать подопытным животным?
— А что я могу сделать?
В коридоре прозвучал гонг, извещавший, что наступило время сна. Охрана покидала корпус. Еще с час Галицкий ждал, когда поплывет из вентиляции газ. Но этого так и не случилось.
И тут раздался стук по трубе — английская морзянка.
— Ты как? — интересовался Ричард.
— Грустно, — отстучал в ответ Николай.
— Я не понимаю, — недоумевал американец. — Почему они никого не наказали? В лагере для военнопленных за попытку побега казнили. Отсекали голову саблей. Может, они просто отложили расправу?
— Возможно и такое.
— Но обычно казнят перед строем, незамедлительно.
— Кажется, я знаю, в чем дело.
И тут застучал морзянкой другой сосед — японец.
— Ты же, кажется, знаешь японский, — отозвался Ричард. — Почему не отвечаешь? Ведь он был сегодня с нами, пытался сломать дверь.
— С определенного момента я возненавидел японский язык. Не хочется общаться на нем, — признался Галицкий. — Я понял причину того, почему никого не наказали — потому что они не воспринимают нас как людей. Мы для них только расходный материал, бездушные «бревна».
— Как это так?
— Ты, Ричард, еще этого не осознал, не прочувствовал? Никому в голову не придет наказывать подопытных крыс или мышей, выбравшихся из клетки и попытавшихся укусить экспериментатора за палец. Их только запихают назад и снова станут проводить над ними опыты.
— Кажется, ты прав. Значит, у нас есть еще шанс… Я, честно говоря, уже готовился к показательной казни.
Глава 9
Заведующий виварием с забинтованной головой и заплатками из пластыря на лице «колдовал» над стеклянным кубом, кишмя кишащим крысами. Зверьки практически не притрагивались к пище, которую им бросили, они, вкусившие крови и плоти, кидались на своих товарищей. Изгрызенные тушки виднелись в копошащейся массе. Стекло там и сям украшали кровавые пятна.
— Какой материал пропадает… — вздыхал заведующий. — Сколько сил в него вложено. Надо спешить, а то они все друг друга пожрут.
Он вытаскивал деревянными щипцами крыс по одной. Грызуны извивались, грызли дерево, шипели, но дотянуться до человека не могли. Заведующий ловко подносил крысу к деревянной дощечке и специальными металлическими зажимами надежно фиксировал лапки. Теперь та уже никуда не могла деться, ей оставалось только яростно шипеть и мотать длинным хвостом. Зафиксированных откормленных крыс заведующий виварием по две, по три опускал в стеклянные цилиндры. Там они казались живыми чучелами на подставках. Такие цилиндры укрывали все полки широкого стеллажа, повсюду горели лампы подогрева.
Заведующий полюбовался очередным цилиндром, затем сунул в склянку с копошащимися в ней черными блохами наэлектризованную статическим электричеством янтарную тщательно отполированную палочку с длинной металлической рукояткой из полированного алюминия. Сила электрического заряда тут же притянула к янтарю щепотку блох, надежно удерживая их от того, чтобы они могли прыгнуть на человека.
— Сейчас, сейчас, дорогие, — шептал заведующий, бережно перенося драгоценных блох.
Он опустил палочку в цилиндр с крысами и приложил к наконечнику рукоятки эбонитовую пластинку с противоположным статическим зарядом. Янтарь мгновенно поменял полярность, блох, еще хранивших прежний заряд, оттолкнуло, они ссыпались в цилиндр, который заведующий тут же накрыл крышкой из частой проволочной сетки, такой мелкой, что сквозь нее не могло пробраться самое мелкое насекомое. Блохи и не думали пытаться выбраться из цилиндра. Зачем им это? Ведь они чуяли запах находящихся рядом с ними здоровых крыс. Блохи моментально исчезали, закапывались в серую шерсть, впивались в кожу, жадно сосали горячую кровь.
Крысы, чувствовавшие укусы, дергались, но не могли освободиться от фиксаторов. Теперь оставалось только поставить цилиндр на стеллаж с подогревом, чтобы блохи быстрее плодились. Через неделю-другую можно было бы собирать «урожай». Именно столько времени уходило на то, чтобы расплодившиеся блохи высосали из крыс всю кровь без остатка. Затем насекомые сами бы покинули безжизненные тушки. Блох в лаборатории Ихара исчисляли не штуками и миллиграммами, их тут считали килограммами.
Осторожно поставив цилиндр на полку, заведующий вновь запустил в стеклянный куб деревянные щипцы и принялся ими ловить крысу. В виварий зашел доктор Ихара.
— Как дела? — поинтересовался он.
— Плохо, господин Ихара. Видите, как я и говорил, они стали убивать друг друга. Нужно срочно с ними что-то делать. Часть я успел использовать, но не хватает дощечек с фиксаторами и цилиндров. Даже если мы сегодня закажем, изготовят их и доставят лишь на следующей неделе. Будет уже поздно.
Ихара задумался. Он сидел на стуле перед толстым стеклом и смотрел на копошащихся крыс, каждые десять-пятнадцать секунд погибала одна из них. Сородичи остервенело уничтожали друг друга. Начальник лаборатории, занимающейся проблемами выживания в экстремальных условиях, видел, как без всякой пользы гибнут зверьки, в которых было вложено много средств и сил.
