— Это американский летчик. Он убежал из плена. Примите его!
Офицер по ту сторону колючки задумался, затем крикнул:
— А ты кто такой?!
— Я довел его до границы! — закричал в ответ Галицкий. — Выяснять его личность — не ваша прерогатива, капитан. Этим займется советская контрразведка!
Капитан несколько минут соображал, затем сделал приглашающий жест, мол, подходите. В «колючке» показался проход.
— Пошли, — позвал Ричард.
— Теперь мне туда путь закрыт. Не выйдет из меня бортмеханика Джона, я уже раскрылся, заговорил с ними по-русски.
— Ты спас мне жизнь. Спасибо, — Ричард снял с седла банковский мешок. — Деньги все равно заберет ваша контрразведка, а тебе они еще пригодятся. Прощай. Когда-нибудь я расскажу своим детям про тебя.
Ричард коротко обнял Николая и зашагал к колючке, высоко подняв руки.
* * *
До Харбина верхом Николай возвращался три дня. Скакал по ночам, день проводил в монгольских юртах. Деньги делали невозможное. Он спешился на окраине Харбина, отпустил коня и вошел в город. Со своим преображением он особо не спешил. Постепенно, меняя магазины, он покупал одежду, пока не облачился в простоватый пиджак и брюки, заправленные в сапоги. Не выбираясь в центр, он постригся у уличного парикмахера. Тот подровнял ему бороду, превратив ее в эспаньолку, подравнял волосы.
Таким поручик Галицкий и вошел в дорогой магазин в центре Харбина. Продавцы покосились на него слегка презрительно. Но стоило Николаю небрежно прошелестеть пачкой японских иен, как они тут же завертелись возле него.
Через пятнадцать минут он вышел на улицу окончательно преображенным. Длинный модный плащ… На голове широкополая фетровая шляпа. В пальцах незажженная сигара.
Покачивая кожаным портфелем с тугими пачками иен, Галицкий вошел в подъезд своего дома. Его дверь была опечатана бумажной полоской с печатью, на которой виднелись синие китайские иероглифы. Он постучал к Маше. Та быстро открыла и всплеснула руками:
— Николай Васильевич, я уж не знала, что и думать…
— Можно войти? — Николай прошел в квартиру и закрыл за собой дверь.
— Где вы были все это время? Я и в полицию ходила. Но они…
— Все это не имеет никакого значения. Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем.
Николай обвел комнату взглядом. Маша явно готовилась к отъезду. На кровати стоял чемодан, на стульях была развешена одежда.
— Ты уезжаешь? Выходишь замуж? — растерянно произнес он. — Тогда я пойду.
— Ну, что вы такое говорите! — Маша бросилась к нему, обняла. — Просто нашлась моя сбежавшая мать. Она умерла в Японии, ее второй муж умер еще раньше. Теперь мне в наследство достался городской домик и кое-какие деньги. Я должна ехать, чтобы принять наследство.
— Ты по-прежнему любишь меня? — спросил Галицкий, заглядывая ей в глаза.
— Конечно, — Маша сильней прижалась к нему.
— За мной гонятся. Мне нужно сделать новые документы, и мы уедем с тобой отсюда. Здесь скоро будет война. Когда Советы одолеют немцев, они пойдут на Японию. У меня есть деньги, много денег, — Галицкий бросил на кровать расстегнутый портфель, пачки банкнот рассыпались по одеялу, Маша ойкнула, заговорила горячо:
— Мы сможем жить на них в Японии безбедно. Война кончится. Американцы не рискнут высаживаться на острова. Император согласится на капитуляцию. Поедем со мной, у отца был второй паспорт, он сохранился. Незадолго до смерти у него вытащили бумажник с документами, и пришлось делать новый паспорт. Его забрали в обмен на свидетельство о смерти, а потом пришел мальчишка-китаец, сказал, что нашел документ на улице. Мы для азиатов все на одно лицо, у тебя такая же борода сейчас, как и у покойного папы. Я уезжаю сегодня в десять вечера…
— Хорошо, — произнес Галицкий, глядя из-за плеча Маши. — Купи билеты и мне, встретимся на вокзале. У меня еще есть одно дело, которое я должен закончить. Не люблю оставаться должником.
Николай отстранил Машу и выскользнул из квартиры…
…Легковой автомобиль остановился у калитки особняка в Харбине. Уставший Ихара попрощался с водителем и отпустил его. Начальник отдела закурил, стоя у калитки своего дома. Из тени вышел солидный, дорого и со вкусом одетый мужчина.
— Господин Ихара? — спросил он.
Доктор медицины повернул голову и с ужасом признал в подошедшем Галицкого. Ихара даже вскрикнуть не успел — остро отточенный супинатор с хрустом вонзился ему в грудь и провернулся. Поручик ловко перебросил тело через ограждение и, перегнувшись через заборчик, увитый глициниями, тихо произнес:
— Это тебе за всех нас. И за тибетского монаха в отдельности.
Прошагав квартал, Николай бросил самодельный нож в урну и взял такси.
Маша нервно ходила по перрону.
— Наконец-то! — бросилась она к Николаю. — Скорей, наш поезд уже отходит. Где ты был?
— Я же говорил. Неотложное дело. Я уже все уладил.
Проводник махал рукой.
— Поезд отправляется. Заходите.
Маша и Николай сидели в купе вдвоем. Они обнимались.
— Я уже не чаяла увидеть тебя живым, — шептала девушка.
Николай словно ее и не услышал:
— Я не успел спросить, как называется тот город, где тебе после смерти матери достался дом?
— Хиросима, — нежно проговорила Маша. — Мы будем жить там с тобой долго и счастливо и умрем в один день.
— Ты говоришь глупости. Я много старше тебя. Я буду стараться, но все равно умру раньше, а ты будешь еще жить.
— Все равно мы умрем в один день, потому что я так хочу, — засмеялась Маша и в первый раз поцеловала Николая в губы.
