Пахом выбрался только после трех судимостей, с клеймом рецидивиста. Ему было уже за сорок. Он понял, что больше в колонии находиться не сможет.
На воле он стал воровским начальником – Вороном для трех десятков горемык, искавших на свободе подобия покинутого родного арестантского отряда. Это могло показаться странным – искать ту жизнь, что считается наказанием. Но ведь по-настоящему никакой другой жизни они и не знали. Возле Пахома они и нашли так хорошо знакомую им жестокую, но по-своему упорядоченную жизнь арестантского барака.
Экономической основой Пахомовской семьи стал неиспользуемый железнодорожный тупик с вместительным зданием заброшенного паровозного депо. Тупик находился рядом с поселком.
Из Казахстана и Средней Азии в город приезжали торговцы фруктами, овощами и дешевым китайским ширпотребом. Где-то надо было хранить товар, ставить большегрузные автомобили и ночевать самим. Эти услуги в своем железнодорожном тупике и предоставлял им Пахом. В огромном кирпичном ангаре старого паровозного депо Панкрашин основал товарный склад и гостиницу. Рядом на покрытой битым щебнем площадке сделал стоянку для большегрузных автомобилей.
Всем этим хозяйством занимались несколько фирмочек, живущих под железной рукой Пахома. Их исполнительным персоналом – контролерами, охранниками, а иногда даже грузчиками, выступали потертые и битые Пахомовские орлы.
Лакомый кусок пытались отобрать у Панкрашина многие. В том числе и по-настоящему крупные и сильные экономические структуры, имевшие прочные связи во власти. Но Пахом Пантелеевич отбился. Отчасти благодаря своей твердости и неуступчивости. Но, главным образом, благодаря тому, что был он для органов не чужим: в свое время в Барнаульской колонии усиленного режима Панкрашин дал подписку о сотрудничестве.
Чтобы доказать, что он может быть полезен и вне зоны, старый рецидивист осторожно, чтобы не подставить себя, засветил органам один из каналов поставки афганского героина. Он приходил в мешках с луком, запах которого не давал учуять наркотик специально обученным собакам. Пахом разведал, что эти особые луковые мешки день-другой отлеживаются на его складе.
Панкрашин только просил, чтобы партию задержали подальше от его территории. Органы так и поступили.
Там сразу поняли, какую пользу им может принести подконтрольный Панкрашин, давая информацию о проходящей через его склад контрабанде. И какую, – норовистые местные олигархи из бывших комсомольских работников, не признающие над собой никаких начальников. На разлакомившихся предпринимателей так даванули через налоговые органы, что они на время оставили Пахомовскую семью в покое.
В свое время Ефим долго размышлял, как ему проводить свои встречи с осведомителем Панкрашиным, носящим псевдоним Василек. Сначала, предполагал вызывать его на встречу куда-нибудь в город. Но потом подумал, что это было бы ошибкой. Во-первых, неудобно для Пахома, много времени на поездку теряется. Но, главное, – опасно. Обязательно кто-нибудь что-нибудь увидит. Так можно Пахома засветить. Слава ссученного, то есть, пошедшего на тайное сотрудничество с органами, не самая лучшая слава в уголовном мире.
И майор выбрал другой путь. Как учили в спецшколе – лучший способ обмана, это – правда, правда и, еще раз, правда. Но – не вся!
Ефим решил встречаться с Пахомом открыто.
О целях своих визитов, майор нарочно говорил в присутствии Пахомовских мужиков: дескать, идет проверка поступающих на Панкрашина заявлений. Есть сведения, что он и его люди участвуют в транзите наркотиков из Афганистана и незаконной перевозке таджикской рабочей силы в Россию.
Под таким соусом, визиты Ефима выглядели вполне естественно. Врагов и завистников у Пахома, способных направить подобные заявления в компетентные органы, хватало. Органы же должны реагировать. Так что, принимай не званого гостя, Пахом! Пиши объяснения и терпи! А то, сам знаешь, что бывает с теми, кто груб с представителями Закона.
Конечно, ни Афганские наркотики, ни нелегальные эмигранты не интересовали майора Мимикьянова. Агент Василек нужен был Ефиму для другого – получения скрытой информации о происходящем в поселке, где жил секретоноситель особой категории профессор Вулканов.
Ефим подергал за шнурок, торчащий из высокой калитки. Во дворе звякнул будто бы небольшой судовой колокол.
Би-бам-м-м!
Би-бам-м-м!
Калитка отворилась. На пару ладоней. Не больше.
Оттуда выглянул небольшого роста мужичок с серым невыразительным лицом. Попробуешь запомнить – не сможешь.
– К кому, дядя? – спросил он.
– К Пахому.
– Он тебя звал?
– Не звал.
– А как имя тебя, дядя?
– Скажи, Ефим пришел.
– Ладно. Погодь тут пока. – сказал сторож и закрыл дверь.
Мимикьянов услышал, как изнутри стукнула щеколда, запирая дверь.
Странно, подумал майор, раньше таких строгостей во время посещения резиденции Пахома не замечалось. Даже во время войны с местными олигархами за железнодорожный тупик. А война тогда шла совсем не шуточная.
Ждал майор минут пять, не меньше. Наконец, калитка распахнулась.
– Иди, дядя, – произнес бдительный сторож.
Майор вошел и увидел рядом с открывшим калитку сторожем еще двоих аборигенов.
Ефим огляделся.
В дальнем конце двора за грубо сбитым столом трое мужиков играли в карты. Посмотрели в его сторону и снова уткнулись в свои цветные картинки.
Майор чуть приподнял глаза и заметил, укрытую в густой кроне росшего у забора тополя, дощатую смотровую площадку. На ней кто-то сидел.
«Штурм, что ли, Пахом отражать готовится? – спросил себя майор. – Кто же это, смелый такой, войну ему объявил? Вроде, все противники утихомирились…»
По красной, выложенной битым кирпичом дорожке Ефим направился к высокому крыльцу.
Когда до дома оставалось с десяток шагов, дверь открылась. На высокое крыльцо вышел сам Ворон – Пахом Панкрашин.
15. В гнезде у Ворона
Ворон встречал майора на крыльце.
У Пахома было плоское, как доска, продолговатое лицо, с добродушными васильковыми глазками. Нижнюю часть лица окаймляла ровным полумесяцем аккуратная русая бородка. На голове у него всегда была надета панама защитного цвета с опущенными к низу полями. Легко представить человека с такой внешностью сидящим на ступенях церкви. Или на вахте в Союзе художников. Внешность часто бывает обманчива.
Не каждого встречал на крыльце Ворон Пахом. Майор это знал и оценивал соответствующим образом.
– Доброго здоровьичка, Ефим Алексеевич! – веселым голосом произнес хозяин.
– Здравствуй, Пахом Пантелеевич! От кого оборону держишь? Уж не от меня ли?
Майор произнес последние слова с улыбкой, но так, чтобы было понятно – вопрос и не совсем шутливый.
– Да, ну, что ты такое говоришь, Ефим Алексеевич! – упрекающим тоном произнес Ворон. – Разве Пахом добро не помнит? Проходи, Ефим Алексеевич, дорогим гостем будешь! А хорошее слово скажешь, – так и хозяином!
Дверь вела в сумрачный коридор. Там стоял длинный стол. На столе разложены крупные желтые яблоки, сладко пахнущие южным базаром.
Из коридора дверь вела в просторную комнату. За большим столом посреди комнаты сидели трое мужчин.
Увидев входящего Ефима, они дружно поздоровались, тут же поднялись со своих мест, и вышли из комнаты в дверь у дальней стены. Краем глаза Ефим заметил: в соседней комнате находятся еще несколько человек.
Мимикьянову почему-то показалось: он прервал военный совет.
Но Пахом и виду не подал, что приход Ефима чем-то ему помешал.
– Поужинаешь со мной, а, Ефим Алексеевич? – предложил он.
Пахом снял свою грустную панаму, вынул из кармана большой зеленый платок и протер покрытую седым пушком лиловую лысину.
Майор хорошо поужинал на профессорской веранде Аниными котлетами, но решил не отказываться. Прежде всего, из оперативных соображений: стол с едой – лучшее место для общения.
Но была и еще одна причина.
Готовкой у Пахома занималась его сожительница Вера. Она была не просто хорошей хозяйкой. До тюрьмы, она работала поваром в лучшем городском ресторане «Медвежий угол». И была лауреатом всероссийского конкурса кулинаров. С мужем вот только Вере не повезло.
Когда выходила замуж, подружки завидовали – муж был военным прапорщиком. И жили они как будто не плохо. Но однажды Вера застала его в подсобке ресторана с грудастой официанткой. У поварихи нож всегда под рукой. В результате – у официантки тяжкие телесные повреждения, у Веры – пять лет заключения.
После освобождения началась другая жизнь. На дне. Муж за это время окончательно сошелся с вылечившейся официанткой и уехал из города. Детей у них не было. Как, и, главное, зачем жить? Наверное, все бы кончилось для Веры совсем плохо, если бы не прибилась она к Пахому. А тут, жизнь вроде бы и наладилась.
Борщ Вера готовила такой, что нигде больше не попробуешь. И, учитывая эту серьезнейшую причину, Ефим согласился поужинать второй раз.
