Между тем дождь все не успокаивался, и вдобавок к сумраку от низких облаков подкрадывалась ночь. Над нами пока не капало, нас защищали верхние площадки лестницы, но мы пожалели, что нельзя развести костер согреться — очень далеко будет виден огонь. И тут нас осенило: можно же подождать до темноты. Станут заметны издалека поселки, где люди включили свет, и действующие трассы, где машины включили фары. Сейчас ведь тоже все уже сидят при свете, просто в сумерках огоньки видны не так далеко, как ночью. И мы увидим границы зоны, и сможем прикинуть наиболее короткий путь, чтобы из нее вылезти. А вылезать попробуем уже утром, отдохнув и по светлому. Ночевать же удобнее всего здесь, как раз крыша есть, и ветер сдувает опротивевших лосиных мух. Кроме всего прочего, такой план не требовал от нас немедленно куда-то идти, а идти нам, честно говоря, не очень-то и хотелось. Мы сидели, прислонившись спиной к решетчатым перилам, и медленно разговаривали о металле. Именно стальные конструкции уже второй раз выручали нас в смысле ночлега. Предоставленные самим себе деревянные стропила и стены стали крошкой. Бетон и кирпич летом набирали влагу в щели и швы, зимой вода замерзала и рвала изнутри самые крепкие камни. Коровник из железобетонных панелей под нашей башней был разморожен кое-где настолько сильно, что мы не хотели заходить внутрь. Один лишь металл сохранился настолько хорошо, что не только не вызывал в нас опасений, но вот уже второй раз позволял ночевать под крышей там, где нормальных крыш вообще не было. Как раз в институте у нас начался курс металлоконструкций, и я рассказывал Степану, насколько разным может быть простое железо. Степан в ответ рассказал, как однажды увидел лунные рельсы — лунный свет отражался в их отполированной колесами поверхности до самого горизонта, и казалось, что от переезда до горизонта тянутся два сияющих белых шнура. Словно там и металла нет — лишь лунное сияние.
Так за беседой мы скоротали время часов до девяти. И действительно увидели огоньки, которых ждали — весь северный край небосвода был ими утыкан. На юге даже отсюда было заметно зарево — освещение гомельских улиц отражалось в низких тучах. На востоке не заметили ничего — или там продолжалась зона, или начинался лес. На западе тоже ничего не увидели. Мелькало что-то, возможно, бакены на Соже, но как-то слишком невнятно, чтобы твердо на эти огоньки надеяться. Мы так и предполагали, что с запада зона будет ограничиваться рекой.
И тут мы увидели, как с юга приближается пока еще неясное светлое пятно. Очень быстро приближается, значит, машина по дороге. Скорее всего, по той самой дороге, по которой мы прошли. А кто может ездить по зоне с включенным светом и не бояться патруля?
Патруль!
Мы хватанули рюкзаки — у нас хватило ума их не распаковывать — и рванули вниз по лестнице так быстро, как только сумели. Прыгали в траву, повиснув на последней ступеньке во весь рост — чтобы от подошв до земли было как можно ближе. Не хватало еще в такой момент ногу подвернуть.
Степан успел сказать еще когда спрыгивали, что побежим вдоль осушительного канала вниз по течению к ближайшему лесу, который на юго-запад от башни. Во-первых, если бежать вдоль самого уреза воды в канале, то сверху практически тебя не заметно. Во-вторых, если пустят собак, то на воде они следа не возьмут. Разве что ветер нанесет на них наш запах, но тут уже ничего не поделаешь, придется рискнуть. В-третьих, бежать по каналу проще — не надо выбирать, куда поставить ногу, вода хоть немного выравнивает дно.
И мы побежали вдоль воды так быстро, как только может бежать уставший человек с небольшим — килограммов десять — грузом на спине. Сверху мы высмотрели, что до леса всего с километр расстояния, значит, бежать семь-восемь минут. Когда небо над головой окончательно заслонили деревья, а шум ветра стал густым и ровным, мы перешли на шаг, потом на легкую трусцу — если нас все-таки заметят, бежать придется долго, и за раз выдыхаться не резон.
Некоторое время спустя мы рискнули подползти к краю канала и поглядеть на поле. Машина подкатила к поселку, но внутрь не полезла: свернула где-то раньше на не замеченную нами объездную дорогу, и ее свет петлял за домами. Неизвестно, патруль ли это на самом деле, но мы решили не уточнять. Во всех случаях, от людей в зоне лучше держаться подальше. Поэтому мы пошли внутрь леса. Теперь мы продвигались в юго-западный угол, к слиянию Сожа и Беседи, куда совсем не хотели. Наш второй план так же рассыпался, как и первый."
5.
— Не понимаю, что на меня нашло, — жаловался Данику Максим, сидя в любимой ямке за корпусом. Они развели маленький костерок и пекли в углях картошку, а тонкая струйка дыма, скрываясь в ольховых верхушках, никому не мозолила глаза. Максим вытащил из жирного пакета очередной пирожок с яблоками:
— Хочешь?
Даник покрутил головой.
— Зациклились на этих привидениях.
— Это на тебя Катька плохо действует.
Максим подавился пирожком, с трудом проглотил:
— Вполне м-возможно.
Катька свалилась, как снег на голову (если не вспоминать, что так она сваливалась всегда), схватила прутик, порылась в костерке и вытащила себе самую большую картофелину.
— Как дела, мальчики?
— У Максима новая версия.
— Ум-гу, — поглощая очередной пирожок, кивнул тот.
— Ты будешь есть или рассказывать?
— Катька, пожалей человека! Он подавится.
— Не-а, — Максим, как Юлий Цезарь, умел делать два дела сразу. По крайней мере, есть и говорить. — Настоящий сыщик должен рассматривать разнообразные версии, а не только бросающуюся в глаза.
— А проще нельзя? — Катька покатала картофелину с ладони на ладонь и вгрызлась в горячий бок.
— Со шкуркой?! Ты что?!
— Так вкуснее. Давай, излагай.
— Излагаю. Это могло быть не привидение, — Максим замахал руками, чтобы девчонка его не перебивала, — это мог быть кто-то, кому выгодно отпугнуть с того места народ.
— Но мы же видели!..
— Что мы видели? Туман. А необъективные чувства в расчет не идут.
— Чего ж улепетывал тогда?
Мальчишки дружно покраснели. А Катька задумалась до того, что стала вылавливать очередную картошину, не дожевав первой. И так и грызла их с обеих рук.
— Дважды замуж выйдешь, — вздохнул Даник. Она помотал головой:
— Что ты! И раза не выдержу.
Сощурилась, как всегда, когда злилась или намеревалась до чего-то докопаться:
— Отпугивал, значит? Так там и вправду клад зарыт?
Даник посмотрел на нее с отвращением. Максим поскреб темечко:
— Меня больше занимает техническая сторона вопроса. Пугать он, скажем, мог инфразвуковым свистком. Тут всякий разбежится.
— И он сам? — от плеча съехидила Катька.
— Звук узконаправленный. А туман… Вот с туманом, — Максим развел руками, — ничего не понимаю.
Он поскреб голову еще сильнее, очень напоминая думающего Винни-Пуха. Даник озабоченно посмотрел на приятеля.
— Если свисток, то зачем туман? — не сдавалась Катька. — И я тоже такой свисток хочу! Да объясни ты толком!
Максим отмахнулся, как некогда от осы, в сердцах сжевал последний пирожок и кинул пакет в костер. Поднялся удушливый дым. Даник бросился костер затаптывать.
— … а если предположить… — Максим задумчиво вырвал и откинул пучок травы. Если дальше пойдет такими темпами, подумала Катька, лагерь превратится в пустыню. — … если предположить, что преступник и туман не связаны… что есть туман?
— Ты нас спрашиваешь?!
— Туман есть конденсация водяного пара, вызванная снижением температуры. О! Катерина! — сказал Максим строго, — когда твои дети копали, там не было камня, валуна, на глубине, ну, скажем, в тридцать сантиметров от поверхности?
— А должен был быть?
— Кать, ну ответь нормально, — застонал Даник, — видишь, не в себе человек.
Максим гордо улыбнулся:
— В себе!
— Не было камня. Мы же сами потом зарывали, видели. Разве в стороне.
— Может, его ветром нагнало.
— Камень?
Даник глянул на них, как на сумасшедших:
— Туман!
— А дети камень отбросить не могли?
Катька подорвалась на ноги и унеслась. Вернулась она через пять примерно минут, уже издали крича, что дети там песок едва не сквозь сито просеяли, ведь клад боялись пропустить. И никакого камня…
— Отец мне говорил, — наведенный на мысль ситом, начал Даник, — что в Зоне окопались золотоискатели. Моют потихоньку, налога не платят… А тут лагерь вернули. Могли они что-то тут забыть.
— Золото, брильянты? Хи-хи, — сказала Катька.
— Нет, часы «слава» I степени.
— Почему первой? — опешила Катька.
— Потому что геройский дедушка, с золотой гравировкой.
Катька потрясла головой и подозрительно уставилась на Даника, а тот с энтузиазмом поведал ей историю геройского дедушки, с боями проходящего лагерь и забывшего на полочке в заброшенном бараке свои наградные часы.
