В дверь заглянула смазливая девица с большим, «всенародным», декольте, контрастно обрамленным шнурованным корсажем:
— Тихон, ты с ума сошел, наш выход! — крикнула она.
Иван Кузьмич, не прощаясь, двинулся поспешно из комнаты. Пробираясь узким проходом, отделенным досчатой перегородкой от сцены, слыхал, как там развертывалась похабная «постановка», и женский голос выводил:
«Не целуй меня взасос,Я не Богородица,От меня Иисус Христос,Все равно не родится!»
Ответной реплики «отца Тихерия» Иван Кузьмич уже не слыхал. В темноте он отыскал артистический лаз, и благополучно выскочил в театральный переулок.
Восход луны застал Ивана Кузьмича на полянке, расположенной над курортным парком, повыше «Храма Воздуха». Старый человек не стал любоваться ни красным светом, ни панорамой всесоюзной здравицы, открывающейся с этой точки во всей обширности. Устало опустился он на деревянную скамью, поставленную здесь для любителей горных вершин, и закрыл глаза. Так просидел он долго, долго, не шевелясь; маленький и беспомощный человеческий гном.
Мы не знаем, молился ли на горе Иван Кузьмич и если молился, то о чем просил Господа Бога. Одно нам почему-то кажется, при нашем скудном человеческом разумении, что когда наступит Последний Страшный Суд, то с Ивана Кузьмича будет взыскано средне. Так не осудим же и мы старика мастера слишком строго.
Похороны начальника
Петр Иванович Хмарь, наш управляющий, умер. Случилось это для всех неожиданно. Вчера еще он распоряжался, подписывал бумаги, спешил на совещание в крайком, но в крайкоме уже не появился, а поехал домой и скончался.
О печальном происшествии я узнал лишь на следующее утро. Как только я появился на службе, ко мне подошла заведующая секретной частью Клавдия Дмитриевна и шепнула:
— Пройдите в кабинет Петра Ивановича.
Я настороженно глянул на нее, но мне показалось, что сегодня всесильная дева наша не имела обычного, свойственного ей по должности, зловещего вида.
В кабинете собралась уже вся элита нашего заведения. В центре, на зеркальном стекле письменного стола сидел в пальто и фуражке секретарь ячейки Сергеев и болтал ногой в плетеной корзине для бумаги. На диване, под портретом Сталина, и на стульях разместились главный инженер, главный бухгалтер и прочая знать и партийцы. Независимые позы этих господ и отсутствие хозяина заставили меня предположить худшее:
— Забрали старика! — подумал я.
Но в этот момент Сергеев, решительно отшвырнул наседающую на его ногу корзину, и заговорил:
— Так вот товарищи, наверно вы уже знаете об ужасной, постигшей нас потере. Вчера на дому скончался наш горяча любимый начальник и товарищ Петр Иванович Хмарь.
Далее Сергеев сообщил, что постарался и многим уже преуспел для покойного: молнировал Главку, последний ответил, что соболезнует и позволяет взять расходы по похоронам на казенный счет. Кроме того им, Сергеевым, оповещены местные власти, которые тоже соболезнуют. Наша задача теперь в том, чтобы не ударить лицом в грязь, и устроить нашему управляющему достойные похороны.
Наступило молчание, затем выступил главбух Сидор Карпович:
— Во первых, надо составить смету расходов, — сказал он, — во-вторых, — оповестить мастерские и прорабову в третьих, как же это так…, кто мне подпишет сегодня чеки?!
Мы все дружно зашикали на чернильную душу. До того ли нам было?!
В самом деле, далеко не всем и не каждый день выпадает такой случай: естественная смерть управляющего! Не думаю, чтобы кто либо в конторе искренно любил Петра Ивановича, его скорей побаивались и уважали, но такой благородный поступок с его стороны, джентльменский уход без неприятностей для окружающих, многих расположил в его пользу. Покойник всем приятен: не выдаст, не подгадит! И партия и правительство тоже очень любят покойников.
Похороны должны были состояться на следующий день, в воскресенье, но в субботу уже никто не работал, каждый, в особенности же наши дамы, не на страх, а на совесть старались постоять за честь фирмы. Образцом печальной процедуры мы, не сговариваясь, взяли Кремль, все должно было произойти в точности как там, при погребении «великого» вождя. Покойник был скуповат и держал нас в черном теле, теперь же мы, получив легкомысленный карт-бланш Главка, могли отыграться. Уже много времени спустя, приезжий ревизор, просмотрев похоронный отчет, задумчиво качал головой:
— На цветы и за прокат пальм из гостиницы Интурист — 500 рублей, гм… предположим; на газированные воды — 300… Простите, Сидор Карпович, не пойму: зачем покойному, царство ему небесное, могли понадобиться в таком количестве газированные воды?
Дирекция, как говорится, не поскупилась на расходы, зато еще и сейчас есть о чем вспомнить!
К концу дня цинковый гроб с бренными останками Петра Ивановича был привезен в контору и водворен в кабинете на его же письменном столе. Вся остальная мебель была вынесена, и большая комната заставлена пальмами, фикусами, олеандрами и прочими представителями субтропической флоры. Гроб утопал в венках, над ним колыхались красные, с черным крепом знамена. Возжечь восковые свечи постеснялись, зато наши техники соорудили великолепную, из разноцветных лампочек, иллюминацию. Впечатление было такое, что вот-вот по комнате запорхают колибри и на ветвях закричат павлины…
В девять часов вечера я, с Володей Мицкевичем, пробрались к саркофагу и стали у изголовья на почетный караул. Дежурить предстояло по расписанию два часа.
Петр Иванович лежал в гробу строгий, скуластый, с приплюснутым носом и с несколько растянутой, лягушиной физиономией. Выглядел он маленьким, в жизни же был среднего роста, коренастый, лет пятидесяти, мужчина.
— Еще одна жертва режима, — думал я, озираясь по сторонам.
Пять лет назад Петр Иванович впервые явился в контору и на вопрос швейцара тихо отрекомендовался: я ваш новый управляющий. Вскоре мы узнали, что он единственный из партийцев, сохранившийся после чистки на заводе «Сельмаш», там он был предзавкомом. Ценой каких предательств ему удалось удержаться на поверхности — осталось тайной. Происходил он из крестьян, был малограмотен и не красноречив. Тогдашний вридуправляющий конторой, некий Липман, решив должно быть с разбега, что новый начальник дурак, не выпускал из своих рук браздов правления, и Петр Иванович безропотно побежал рядом, пристяжной. Такое положение длилось около полугода. Петр Иванович присматривался и изучал. И вдруг все изменилось. В один прекрасный день Липман взмахнул могучими крылами и исчез, больше мы его не видели. Петр Иванович сам повел корабль, и надо отдать ему справедливость, что за пятилетие его управления контора процветала, посколько, конечно, может процветать какое- либо дело в условиях советского хозяйства.
***
Мы уже с час стояли, было тихо; во всем здании, кроме кабинета, притушены огни. Мицкевич, который уже давно переминался с ноги на ногу, наконец, не выдержал:
— Какого лешего, хотел бы я знать, мы здесь торчим, — сказал он сквозь зубы и покосился в темный угол, где пискнула и шарахнулась мышь.
— Терпите, Володя, в порядке профсоюзной дисциплины, — посоветовал я.
Вдруг красная лампочка, пристроенная на олеандре, мигнула и потухла, и одновременно тихо соскользнул со стула и упал на пол венок.
— Те-те-те, давайте, Андрей Иванович, лучше погуляем по коридору, — предложил Мицкевич. — Тут, я вижу, дело дохлое.
— Благодарю, я не боюсь.
— Что за предрассудки, кто же боится?! — возмутился Мицкевич, спешно покидая комнату. — Только, извините, я не псаломщик.
Мицкевич был молодым, талантливым инженером. Больше всего любил он уехать в длительную командировку на самую отдаленную монтажную точку, завести там собственное хозяйство и жить помещиком. На все запросы конторы с требованием отчета он обыкновенно отмалчивался. Только экстренные меры могли его привести в чувство. Петр Иванович держал его в последнее время при управлении.
Мицкевич вернулся на пост лишь через пол часа, сильно навеселе.
— Ну, как у вас тут? Покойник и прочее? — поинтересовался он, пробираясь между пальмами.
— А мы сейчас с Антонычем (старик швейцар) здорово выпили за упокой души хозяина. Напрасно вы…
— Глядите!!! — шепотом перебил я его, большими глазами смотря вперед. Там, на саркофаге черная шляпа, вложенная в руки покойного, медленно ползла по гробу.
— Володя, постойте, куда же вы опять?!!
Додежурить, пока пришла смена, пришлось мне одному, Мицкевич больше не показался. Таинственного случая со шляпой он мне затем никогда не простил.
***
Похороны состоялись на следующий день, в полдень. Процессия растянулась на целый квартал. В голове колонны, на декорированном красными и черными полотнищами грузовике с открытыми бортами, стоял осыпанный цветами гроб с телом покойного. Затем…, но здесь я вынужден сделать примечание. Непосредственно за грузовиком шла, повязанная скромным, черным платочком, простая крестьянка — жена Петра Ивановича. Ее заплаканное, с выражением глубокого горя, лицо и весь жалкий, деревенский вид как то не гармонировал с абстрактной пышностью постановки. Не даром парторг Сергеев, обладавший художественным вкусом, несколько раз пытался оттеснить старушку куда-нибудь назад, но она с удивительной цепкостью отстаивала свое место. Несколько скрашивало это досадное явление дебелая, красивая невестка, жена сына, поддерживавшая свекровь под руку. Сын Петра Ивановича был где то за Уралом с экспедицией, и на похоронах отца не присутствовал.
