Какая-то личность, с наброшенным на плечи мешком, пробурчала:
— И давать может ничего не будут, а становятся!
— Позвольте, вы же сами… начал было Астров, но осекся и сердито спросил: — Вы, что-ли последний?
— Придерживайтесь, — позволила личность и вздохнула. — Только я не последний, а крайний, шестой номер. Последние еще дома на перинах почивают, — уже доброжелательно пояснил мужчина.
— Кажется, приняли в семью, — иронически подумал Астров, и прислонился к оледенелой стене. В это время сохранившиеся еще на соборе часы стали хрипеть, выбивать час полуночи.
Мучительно тянулось время, вскоре хвост очереди уже терялся где-то в туманной дали, оттуда порой доносилось :
— … я пятидесятый… придерживайтесь…
Подвешенный посреди улицы фонарь, раскачиваясь, бросал причудливые тени на странное людское скопище, порой где-то на чердаке дико взвывал ветер. Профессор Астров курил, приплясывал на месте и утешал себя мыслью, что победить могут только сильные духом. На «сильного духом» изрядно клонило ко сну и, несмотря на теплые одежки и красный шарф, начинало знобить. Вдруг возле него из темноты возникла стройная девушка.
— Иди, иди, — грубо отнесся к ней мужчина с мешком на плечах. — Нечего здесь тулиться, видим…
— Позвольте, — неожиданно для самого себя ввязался Астров в ее защиту. — Гражданка заняла место после меня.
Мужчина поворчал и успокоился, но энергично запротестовали женщины позади.
— Кавалер нашелся, пропускает… Выставить его к черту из очереди…
— Со шлюхой…
— Вы с ума сошли, — взревел Астров. — Она вовсе не такая… как вы выразились. Если хотите знать — это моя жена, пришла помочь мне при выборе товара,
— Жена? — осели бабы. — Если жена, пусть стоит, чума с ней. Только за тем же номером, другого ей не давать.
Посыпались шутки:
— Выбирать, говорит, товар!
— Ежели подштанники подхватит, чтобы обе штанины одной масти.
— А что, гражданочки, если крысоловки давать будут?
— То непременно, чтобы с крысой. Товар, так сказать, без обмана!
Тем временем девушка умело, боком, вклинилась впереди Астрова в очередь, и доверчиво прислонилась к нему спиной.
— Влип! — испуганно подумал Астров, чувствуя прядь ее волос на своей щеке. — И пальто не получу и перед Наташей, когда угрюм придет, будет совестно.
— Я вас знаю, — прошептала девушка. — Вы живете на Н-ской улице. Меня зовут Любой.
— В очередь вошла любовь, — кисло пошутил профессор, чиркая отсыревшей спичкой.
Потом время, жалкое, загубленное время, сделало неожиданный скачок. Астров как-то не заметил, как подошло серое утро. По очереди прошло оживление: какая-то делегация раздала билетики (общий седьмой номер получила Люба), по рядам прошел сборщик податей, — собирал по 25 копеек с носа на милицию, чтобы не гоняла. На противоположной стороне улицы появились базарные бабы с укутанными чайниками, баранками, самогоном и прочими соблазнами. Закипел торг. Приехала Наташа, и супруги уединились в ближайший подъезд.
— Ну, что, Аркаша, замерз окончательно? — говорила Наташа, наливая из термоса чашку кофе «Здоровье». — Особенно не раздумывай, кушай поскорей. Может быть поверка.
После завтрака настроение у Астрова поднялось.
— Вот и вам, Любочка, кое-что перекусить, — говорил он, становясь в ряды. — Что же мы с вами будем с одним номерком делать?
Девушка при свете дня оказалась весьма недурненькой, несмотря на посиневший носик.
— О, спасибо, — без всяких фокусов приняла она бутерброт. — О номерке не беспокойтесь, держитесь все время за мной.
III
Наконец наступил долгожданный час. Старик сторож, неподвижно просидевший всю ночь в тамбуре у входа, внезапно исчез, словно провалился в преисподнюю. Вместо него появились на улице два рослых молодца милиционера и стали, вместе с уполномоченными из народа, с обеих сторон дверей. Очередь окончательно разобралась и вытянулась змейкой, живописно опоясав два жилых квартала. Часы на колокольне захрипели»
— Незабываемая минута! — рассказывал вечером на семейном совете сам потерпевший профессор Астров. — «Нам велели положить правую руку на плечо своего ближнего, в левой же — держать номерок наготове. В последний момент милиционеры повернулись к нам спиной и, взявшись за руки, решительно, но еще вполне корректно, нажали своими серыми мягкими крупами. Образовавшееся пространство позволило изнутри скинуть запор и распахнуть двери, вслед за этим десять первых счастливцев мелкой рысцой, наступая друг другу на пятки, вбежало в магазин.
До сих пор все шло отлично, в самой же, так сказать, рознично-торговой точке начались чудеса. Прежде всего меня поразило, что у прилавков уже теснился какой-то народ, неизвестно откуда взявшийся. Люба, за которой я неустанно следовал, на пороге, обозревая позицию, задержалась. Потом стремительно, мне показалось — прыжками, пересекла помещение, заскочила за прилавок и сорвала с вешалки единственное еще сохранившееся пальто. Свою добычу она бросила на скамью и на нее с решительным видом села, готовая кричать, кусаться и в крайности даже — применить огнестрельное оружие. Ее немедленно обступили менее ловкие покупатели, зловещий блеск глаз и ядовитые реплики которых не предвещали ничего доброго. Когда я подошел, могучий, кавказского типа господин (оказавшийся впоследствии продавцом Алексей Петровичем) успел также пробиться к Любе, и вежливо ее убеждал:
— Посколько, мадам, вы уже выбрали себе товар, передайте мне его на сохранение. Сами же идите в кассу платить. Я сейчас вам выпишу чек, какой ваш номерок?
— Седьмой, — тяжело дыша отвечала девушка. — Так смотрите, Алексей Петрович, чтобы, сволоты, не выхватили!
— У меня не выхватят! — молодецки повел плечами продавец. — Раздеться, чтобы достать деньги, можете, мадам, в дамской примерочной.
Круг обиженных по звериному щелкал зубами, слышалось шипение:
— У меня девятый…
— Что это, у меня третий!
— Ваши, тетеньки, сегодня не играют!
— Будь вы все трижды прокляты!
Тут я решил, что пришло время обратить на себя внимание, — продолжал профессор Астров свой рассказ. — Алексей Петрович, нельзя ли и мне пальтишко, — подобострастно улыбаясь, попросил я.
— Ваш номерок, гражданин! —остро обратился ко мне продавец.
— Тоже седьмой, мы вместе с ней, — виновато прошептал я.
— Тю! Вот еще привязался! — злым хорьком глянула на меня Люба. — Самозванец! У него номера вовсе нет!
Внутри меня что-то оборвалось, я поник головой.
— Какой-то психованный, — тем временем безжалостно добивала меня Люба. — Красным шарфом повязался!
— Будьте добры оставить торговую залу, — грозно шагнул на меня молодой вершитель и тут же громко, для всеобщего сведения, объявил:
— Граждане, не толпитесь, польта все!
Наступило молчание. Первая взяла слово Наташа.
— Ну и шляпа ты у меня, Аркаша, — довольно мягко, очевидно жалея побитого мужа, сказала она.
Тоня с ней не согласилась:
— Мужчина, как мужчина, — решила она.
— Это не по арифметике подсчитывать, — презрительно проговорила Арина Васильевна. — Соображать нужно!
— Эх, видно мне надо за дело браться, — вздохнула Тоня. — Сними, Наташа, завтра с него мерку. Ты, дядя, нам больше не нужен.
Когда профессор ушел в кухню и засел за интегрирование, у дам началось в спальне важное совещание.
IV
Прошло несколько дней и вот однажды вечером Тоня привезла на обкомовской машине продавца Алексея Петровича, и для дяди Аркадия новое, чудесное пальто с меховым воротником из морской собаки.
Алексея Петровича дамы поили чаем со свежими, еще горячими, ватрушками.
— Я все могу! — между прочим признался герой дня.
— Уж будто все? — усумнилась Тоня, кокетливо на него посмотрев.
— Для вас, Таисия Николаевна, я все могу. Приказывайте!
— Гм, заглотните-ка одним махом все эти ватрушки, — сказала Тоня, но заметив испуганный взгляд хозяйки, поспешила изменить характер испытания:
— Или еще лучше: заплачьте сейчас для меня!
Все ахнули, ужаснувшись такой жестокости, на мгновение оторопел и продавец:
— Заплакать, — переспросил он. Потом, о чудо! , лицо его вытянулось, приняло свирепое выражение, прекрасные, бараньи глаза затуманились и по синей щеке побежала слеза.
— Я вспомнил своего покойного пахана, — пояснил он. Затем выражение стало еще свирепей и слезы полились обильным потоком.
— А сейчас — как власти отнимали у меня кожевенную лавку в Моздоке.
Дамы в полном восторге захлопали в ладоши. Профессор же Астров в это время сидел, преисполненный благодарственных чувств к женскому сословию, на диване, ласково гладил мех морской собаки и думал:
— Ну что бы мы без них делали?! Пропали бы наверно, погибли бы все на морозе, как таракашки!
