— Может ваш Гриша и того… еще не утонул. Случалось здесь, что людей помотав, благополучно на песок выкидывало.
Что тут началось, трудно пересказать! У женщин, известно, в возбуждении запас слов не в пример мужскому. Как из пожарного брандспойта лексиконом орудуют! Взвизгнула мокроволосая и на меня, ослабевшего, накинулась. Выражалась бабочка, прямо скажу, грубовато:
— Ах ты такой сякой, клистирная трубка проклятая, — кричит. — Чтож это такое, люди добрые! Взаместо того, чтобы дитя невинное спасать, он, кабан заводской, первое на первых за голую бабу хватается, в кусты волочит. В горелки вздумал играть, подлец краснорожий… и т.д., всего не упомнил.
Растерялся я вконец, где правда где ложь, уже понять не могу. К тому же мокрые штанцы на мне (сшитые маменькой из какого то военного дерьма!) на воздухе закорузли, колются и свободному движению препятствуют. Хоть погибай на месте! Спасибо Семке, по мужской справедливости, за меня заступился. Продвинул форменную фуражку на затылок и говорит:
— Я так, гражданка понимаю, что товарищ лепком жизнью своей единственной для вас жертвовал и в яме гремучей сома пожирней не выбирал, а за ближний предмет уцепился. Сознавать это нужно, и не то что ругать, а благодетелем своим называть во всеуслышание!
Христа не унялась, на другой фронт переметнулась:
— И ты с ним за одно, гадина милицейская! — истошно вопит. — Чего зеньки, кровосос, на меня вылупил! Подай юбку, охальник!
Собрали мы разбросанные по берегу пожитки, и поплелись на село. Впереди я свою рыболовную снасть несу, и Христину в опасных местах за локоть поддерживаю. Вместе с тем и осторожность соблюдаю. Несчастная мать то рыдает, то нас клянет и кулачками энергично размахивает. Того и гляди по морде съездит. Семка сзади вдет и по своей административной линии соображает:
— Сейчас, говорит, всех мужиков мобилизую. С баграми рекy обшарим, до самого брода. Труп непременно выловим.
От таких высказываний Христину, сами понимаете, еще больше карежит и опасность для меня возрастает.
Все же благополучно добрались к хате слесаря Чукулы, у которого Христина зальце снимала. Чукула этот в победные годы, видно, времени зря не терял, здорово подлатался. В (вишняках, позади мастерской, у него даже бывшая рояль стояла, вместо верстака буржуйную рахубу использовал. Новая же хата чисто выбелена, ставень в окнах синькой подведен, в палисаде мальва разноцветная и крупный подсолнечник. Словом все в аккурате, по положенному.
Ввалились мы с большим шумом в сени, дальше я ногой двери в зальце откинул. И что же мы видим?! Посреди помещения стол струганый, возле него лавка, и на ней на коленках совсем голенький Гришка примостился. Обеими руками вареники из миски вылавливает и в рот себе сует. Обмерли мы все, первой мать опомнилась. Молча, проворными шагами к сыну приблизилась, за ухо с лавки сдернула и пониже спины зашлепала.
Гришка взревел, кричит:
— За что, мамка, бьешь?!
— За то, — мать отвечает, — что в омуте тонул и не утонул окончательно, и ко мне доложить не прибег, и за то, что сейчас вареники без опросу жрешь, окаянный!
Окончив экзекуцию, Христа своему русалочному виду смутилась, покраснела и в сени выскользнула. Вскоре вернулась уже прибранная, в нарядном сарафане. Ласково, с улыбочкой к нам отнеслась:
— Чего стоите, товарищи? Присаживайтесь, будьте как дома.
Затем скромной лебедушкой ко мне подкатилась и сладко запела:
— Давайте, Василий Архипович, ваш кукан с уловом. Что у вас там навешено? Карасики эти поджарим, бубырьчики, те на уху. Вареники еще наверно остались, самогончик хозяйский. Мигом управлюсь — подам, а вы, дорогие гости, пока отдохните.
Когда мы остались одни, я говорю Семке:
— Что ж, товарищ хороший, не будем теряться. Жизни спасенной возрадуемся!
Семка сдержанно улыбнулся:
— Выходит, что так! — отвечает.
Таракашки
I
Профессор Астров, ученый из молодых, вернувшись с заседания домой, рассказывал жене:
— В своем докладе доктор математических наук Ева Сергеевна…
Жена Наташа стояла посреди комнаты и внимательно, слегка исподлобья, наблюдала мужа.
— Ева и доктор наук! — вдруг оживилась она. — Постой, Аркаша. Повернись-ка!
На широкой профессорской спине, несколько пониже поясницы, зияла большая дыра с обожженными краями. Астров сорвал с себя шубу.
— Это я о буржуйку, в прихожей, — сообразил он, рассматривая повреждение. — Что же теперь делать?!
— Не знаю, — сердито сказала Наташа. — Не надо было садиться на горящую печь!
— Конечно. У вас все просто: сел на раскаленную печь и заболтал ногами, так?
Услыша интересный разговор, из-за занавески, неслышно вышла теща Арина Васильевна и, скрестив руки на груди, немым укором стала у стены.
— Ну, вы еще, мамаша, — не вытерпел Астров. — И так досадно!
Вскоре приехала племянница Астрова, прекрасная Тоня и приняла участие в семейном совете.
— «Пересадку кожи», как советует Арина Васильевна, спереди на зад, произвести невозможно, — решительно говорила она. — Этой операции и конструкция, за древностью лет, не выдержит, да и уродство. Дядя Аркадий еще не старый.
— Шуба до пожега была еще совсем отличная, — обиделась теща. — В этой самой шубе покойный Сидор Федорович в Москву всегда ездил… Впрочем, у нас в станице университетов не было, не кончали…
— Денег у вас, друзья, для покупки по коммерческим ценам конечно нет? — спросила Тоня.
Наташа пожала плечами:
— Откуда?!
Тоня задумалась. Последний ее супруг, осетин Дамбиев, служил в обкоме и был довольно ручной, ее слушался. Но слушался до какой-то черты, переступать которую было опасно. Так, например, недавно Дамбиев совершенно взбесился, когда узнал, что Тоня тайно от него окрестила в церкви их сына Вадима. Дамбиев чуть чуть не приколол Тоню, а Вадима зачем-то вымазал дегтем (еле потом отмыли!), вероятно, чтобы «открестить» опоганенное коммунистическое дитя.
— Дикарь, как дикарь, — решила Тоня, но стала осторожней.
— Конечно можно в обкомовском распределителе, но надо просить мужа, — наконец сказала она, — а он у меня, вы знаете, какой…
— Принципиальный?
— Вот именно, — вздохнула Тоня. — Оставим мужа на крайний случай. Сначала я поговорю с Алексей Петровичем. Он кавалер и служит в магазине Швейпрома.
Дальше события развились довольно быстро. На следующий день Тоня узнала, что в магазине Швейпрома получено 30 штук мужских пальто, и они завтра в ударном порядке будут выброшены в продажу.
— Только никому ни слова, — говорила Тоня. — Магазин откроют к 9-ти, но дядя Аркадий должен прибыть на место с вечера.
Женщины не теряя времени стали собирать профессора в экспедицию.
— Одеться нужно как можно теплее и проще. Никаких шляп, галстуков, часов и пенснэ.
— Позвольте, я без пэнснэ ничего не вижу!
— Потерпишь, не лекции читать! А куда деньги?
— Деньги дюди завсегда в мешочке на шнурке спускают с шеи прямо на живот, — пояснила Арина Васильевна. — Не нужно в очереди их непрестанно контролировать, пупком ощущаешь.
— Пупком?! — ужаснулся Астров.
— Не забудь документов: паспорта, служебного удостоверения и воинского билета.
— Куда?
— Документы удобно на спину спустить, или под исподними к ноге привязать.
Было за полночь, когда Астров, плотно закусив и попив чайку, собрался в дорогу. На нем была ватная, стеганая куртка, меховая шапка — ушан, на ногах валенки и калоши. На шее дамы бантом завязали ему красный шарф.
— Ну с Богом, — сказала Наташа, подымаясь и крестя мужа. — Не теряйся, Аркаша, как ворвешься в магазин, хватай первое попавшееся пальто, потом обменим. Под утро я привезу тебе чего-нибудь горячего перекусить.
Тоня, подкрашивая себе губы у зеркала, прислушалась. На улице слышалось пыхтение автомобиля.
— Наверно Дамбиев не выдержал, прислал за мной машину, — недовольно сказала она. — Моя собачья радость!
— Почему ты сердишься, — удивился Астров. — На редкость заботливый супруг, может быть только несколько… односторонний.
— Дурак, как дурак, — согласилась Тоня. — Но ты, дядя, на казенную машину не рассчитывай. Мне с беспартийным стрелком не по дороге.
II
Магазин Швейпрома помещался в центре города, но на боковой улице, невдалеке от базара. Профессор Астров, надеявшийся прибыть первым, был разочарован, увидев в полутемноте у двери нескольких серых фигур.
— Уже, стервецы, пронюхали, — подумал он и возможно бодрей спросил:
— Кто последний, я за вами?
Никто не ответил, только головы медленно повернулись в его сторону.
— Граждане, кто же последний? — менее уверенно повторил Астров свой вопрос.
Какая-то личность, с наброшенным на плечи мешком, пробурчала:
