Еще он расскажет, как они пошли в номер, заказанный для Томми, добыли несколько бутылок и лед и устроили вроде как банкет, причем Ники слонялся по углам, а они говорили все только по-итальянски, а потом ему надоело, и он сказал себе: а долбись оно все в грызло, и пошел в свой номер рядом по коридору. И стоял у окна, смотрел сверху, как мимо парка ездят какие-то оранжевые трамваи. А может, автобусы.
И как Томми позвонил ему потом и велел зайти. Томми теперь был один, а везде пустые стаканы и полные пепельницы, и чуть с дерьмом его не съел за то, что Ники оскорбил его друзей – взял вот так и ушел.
Сперва Ники решил, что он шутит. Это же надо – никто ему и слова не сказал за все это время, и это он, выходит, оскорбил их. Обычная параша, которую Томми несет про старые времена, всегда он про это самое уважение. Да Ники вырос в Северной Джорджии, в Атлантик-Сити, на той же улице, где жил сам Никодимо Скарфо, и всю дорогу видел его парней – они ходили в клуб на Фэрмаунт-авеню, где он работал тогда и где с ними и познакомился. Конечно же парни уважали Скарфо, только ведь они не выпендривались, как Томми, что итальянцы. И у Джимми тоже есть люди, которым и на хрен не нужен этот Зип. Они прямо так и говорят, что убрать бы его – и делу конец. Этот парень как пришелец с какой-то трижды гребанной другой планеты.
– Так ты скажешь мне, что тут происходит или нет? – спросил Ники.
Томми открыл спортивную сумку, принесенную одним из итальянцев, вытащил оттуда две девятимиллиметровые «беретты» и пару коробок с патронами и разложил все это хозяйство на столе.
– Подружка Гарри, – сказал он, – прилетела сюда вчера и переночевала в гостинице «Кавур». Она обедала с цветным парнем, американцем, которого Гарри, как видно, послал ее встретить. Цветной парень и так и сяк пытался выяснить, не следит ли кто за ней. Ну вроде как посылал ее выйти из гостиницы, а сам смотрел, не пойдет ли кто следом. Потом он подъехал к ресторану сзади и вошел с ней через черный ход. Катается он на серой «ланчии», которая, как узнали мои друзья, зарегистрирована на Гарри Арно. Куплена в прошлом году, номера на ней миланские. Сегодня утром другой мой друг, Бенно, проследил их отсюда до маленького городка к югу от Геновы, на побережье. Называется город Рапалло. Бенно звонил моим здешним друзьям, и они сказали, что цветной парень оставил ее в гостинице, а сам уехал. Пока что никто к ней не приходил. Бенно будет следить за гостиницей и встретит нас в Рапалло завтра. Женщина остановилась в «Астории». Если нам придется задержаться там на день или два, жить будем в квартире, которую они мне предоставят, так спокойнее. Так что, – подытожил Томми, – мы берем машину и гоним туда по автостраде, сто миль в час. Потом находим Гарри, и я предоставляю тебе возможность его шлепнуть. Ну как?
– Я-то считал, – сказал Ники, – что это у тебя на него член стоит.
– А вот я отдаю его тебе, Махо, и посмотрим, как ты справишься.
– Думаешь, не могу?
– Вот это мы и посмотрим.
Ну все равно что в открытую сказать, будто Ники струсит. Именно так это и прозвучало, и Ники завелся. Он начал представлять себе то, как он «сделает» Гарри, развернется и «сделает» Томми. Всадит пулю, спросит, что Томми об этом думает, и всадит еще одну пулю. Сделать такое – и будущее, считай, обеспечено. Он прямо представлял себе, как ухмыльнется Джимми Кэп. Джимми скажет: «Ну даешь, Джо Махо», а потом поднимется из своего кресла, стиснет его и поцелует в обе щеки.
* * *
В субботу, двадцать восьмого ноября, Рэйлен подъехал на такси к Центральному вокзалу Милана и решил было, что таксист что-то перепутал. Здание больше походило на музей, чем на железнодорожную станцию: огромное – он в жизни не видал таких больших вокзалов, – все в мраморе, статуях и с уймой самых разнообразных магазинов и заведений внутри. По другую от вокзала сторону улицы располагалась «Уэндис»[17].
Вот на этом-то вокзале Рэйлен впервые и увидел карабинеров, сразу двоих. Со своими саблями, в зеркально начищенных черных сапогах, в светло-голубых брюках с широкими красными лампасами, эти ребята совсем не напоминали кодов, каковыми они, собственно, являлись, несмотря на свой армейский вид. Рэйлен подошел к ним, вынул бумажник с документами и продемонстрировал свою звезду. Карабинеры, каждый из них ростом выше, чем он, поглядели на значок с непониманием, никак не признавая в Рэйлене блюстителя закона, подобного им самим. Или даже более того.
– Маршальская служба Соединенных Штатов, – сказал Рэйлен. – Я – маршал, вроде тех, которые были когда-то на Диком Западе.
Теперь оба карабинера кивнули, глядя на звезду, однако благоговением вроде не прониклись. Да и с чего бы – при их-то саблях и сапогах?
– А вы, ребята, хоть иногда пользуетесь своими саблями? – поинтересовался Рэйлен. – С трудом представляю, чтобы часто встречались нарушители, с которыми можно было заняться фехтованием.
Его юмор не оценили. Они не поняли из его слов ровно ничего. Тронув пальцами в знак приветствия вздернутые поля своего стетсона, Рэйлен пошел на другую сторону улицы, покупать гамбургеры в дорогу.
В купе, кроме него, сидели еще трое; размахивая руками, с пылким энтузиазмом они спорили о каком-то виде спорта – о футболе вроде, но только не о том футболе, на который принимал ставки Гарри, а о соккере[18]. У одного из них была газета, открытая на спортивной колонке; время от времени он что-то оттуда зачитывал – как бы в подтверждение своих слов. Некоторое время Рэйлену казалось, что сейчас его спутники передерутся; он решил, что в подобном случае будет держаться от драки как можно дальше или просто уйдет из купе: сейчас ему лучше не нарываться. У Рэйлена был с собой «смит-и-вессон комбэт мэг», из которого он стрелял наиболее метко, а заодно и тупорылый «Смит-357», иногда он прятал эту штуку в правом сапоге; оба они лежали на дне чемодана и благополучно прошли все просвечивания. «Беретта» осталась дома, в кабинете.
Глядя в окно, он видел в основном голые огороды – такое уж время года, – а цвет почвы здесь был такой же, как в Джорджии, только не столь красный. Мелькало неожиданно много скошенных пшеничных полей, покрытых короткой, похожей на щетину стерней. Пыльные оливы с расстеленными под ними сетками. Много олив. Время от времени поезд нырял в тоннели, выныривал из них – и снова тянулись холмы, на которых в изобилии росли деревья: кипарисы, тополя, иногда дубы и какие-то пальмы. Вскоре попался первый на пути акведук; начинаясь от холмов, он обрывался возле железной дороги и автострады, а за ними продолжался вновь. Ведь ему, наверное, две тысячи лет. Рэйлен читал когда-то про оливы в Италии, которым сотни лет, и про селения в горах, почти не изменившиеся со средних веков. Интересная, красивая страна, где историю видишь воочию, где старое и новое рядом, одни копы разгуливают с саблями, а другие, как в аэропорту, с автоматами.
К ужину приехали в Геную; здесь была большая остановка, и, пока стояли, Рэйлен съел два своих гамбургера. Следующая станция уже Рапалло. Туда поезд доедет, пожалуй, быстро, вот только тронулся бы пораньше. За окном уже темно, так что сегодня много не увидишь. В путеводителе по Италии был снимок Рапалло – финиковые пальмы вдоль набережной и уличные кафе. Курортный город с населением тридцать тысяч человек, посещаемый туристами как летом, так и зимой. Рэйлен выбрал гостиницу «Лигурия», названную так, видимо, в честь провинции, в которой находится Рапалло, – выбрал как не очень дорогую и позвонил туда из Милана, чтобы заказать номер; никаких проблем не возникло, хоть и звонил он в последнюю минуту. И все равно Рэйлену не нравилось, что он приезжает сюда так поздно. Похоже, самым последним. Джойс должна была приехать еще вчера, а Зип – сегодня утром. Ну что ж, еще полчаса – и с его прибытием в Рапалло соберется вся компания.
Глава 12
В воскресенье Рэйлен обнаружил, что за показухой, которая привлекает сюда туристов, в Рапалло есть и самые обычные кварталы, торговые улицы. Купленный в гостинице «Путеводитель по Рапалло» тоже все больше описывал финиковые пальмы и ботанические сады на Виа-Венето, где можно было полюбоваться на колеус в цвету и увидеть молоденькие пальмы – то ли сабалы, то ли ливистонии, Рэйлен не мог разобрать – в бочках. Но в городе были и автобусы, и оживленное уличное движение, и большой розовый вокзал; ночью, когда Рэйлен сошел с поезда, вокзал был ярко освещен.
Рэйлен прогулялся мимо пристани – путеводитель величал ее «Туристическая гавань» – и статуи Христофора Колумба, а затем покинул пляж и направился на поиски Пьяцца-Кавур, где находилась главная местная церковь. (По количеству церквей, решил он, с итальянскими городами может сравниться разве что Нэшвилл.) Потом он снова вышел на набережную, уже на южном конце разрекламированного проспектами залива, где людей и кафе было поменьше и где, если верить путеводителю, «пляжи знамениты своими элегантными бассейнами». Бассейны он, по всей видимости, не заметил. Путеводитель утверждал, что «в старинном квартале вы сможете с удовольствием понаблюдать за повседневной жизнью художественных мастерских». Их он тоже как-то пропустил, а может, они были закрыты по случаю воскресенья.
