Чен опасливо заглянул внутрь:
— Что это?
— Пистолеты, о которых федералам ничего не известно, и два комплекта отпечатков пальцев.
Чен различил два стеклянных стаканчика в пластиковых пакетах и два пистолета, судя по всему, 9-миллиметровых, обшарпанных донельзя. По виду их он мгновенно понял, что пистолеты эти «уличные» — когда-то они были украдены, а затем переходили от одного подонка к другому.
— Откуда они у тебя?
На этот вопрос Пайк отвечать не стал.
— Те федералы, конфисковавшие пистолеты, — как их звали?
— Питман. Питман и еще один.
— Бланшетт?
— Не знаю. Может быть.
Чен заглянул в рюкзак еще раз. На него опять накатывал страх — не перед тем, что Пайк изобьет его до смерти, но перед чем-то куда более серьезным. Тут он заметил, что Пайк наблюдает за ним. И как ни странно, успокоился.
Он откинулся на спинку сиденья:
— За этими пистолетами тянутся новые трупы?
— Два.
— И оба связаны с Малибу и Игл-Роком?
— Да. Сейчас на месте преступления работают люди из УПЛА. Там была стрельба, значит, они поймут: кто-то унес пистолеты. Кроме того, они обнаружат пули, часть которых соответствует одному из этих пистолетов — «таурусу».
Чен кивал, усваивая услышанное.
— Если бы федералы знали, что пистолеты у нас, то забрали бы и их?
— Да, но они об этом не знают. Знаем только я и ты, Джон. И тебе придется сделать выбор. В лучшем случае тебя могут обвинить в том, что ты чинил помехи федеральному расследованию. В худшем — в соучастии в убийстве. Скажи, что ты не хочешь этим заниматься, и я уйду.
Последнее Чена попросту огорошило. Да нет, потрясло.
— Ты предлагаешь мне выбор?
— Конечно, предлагаю. А ты как думал?
Чен уставился на Пайка, пытаясь понять, почему он так спокоен — бесстрастное лицо, ровный голос, — и спросил:
— А что происходит?
— Это я и пытаюсь понять. Думаю, федералы конфисковали улики, стараясь что-то скрыть. Если они узнают об этих пистолетах, то конфискуют и их.
— Я же не могу просто так притащить на работу два пистолета. Мне нужен номер дела.
— Придумай что-нибудь, Джон. Это важно.
Чен еще раз заглянул в рюкзак:
— А стаканы зачем — на них есть отпечатки? Или ты хочешь, чтобы я снял пальчики с пистолетов?
— Те, кому принадлежали пистолеты, скоро окажутся у коронера, однако установить их личности он не сможет. А ты сможешь.
Чен покачал головой:
— Я могу, конечно, снять пальцы и проверить их, но у нас с коронером одна и та же база данных. Если он ничего не найдет, не найду и я.
— Этих людей нет в базе данных. Они прилетели из Эквадора.
Чен снова взглянул на стаканы. Для международного поиска требуется специальное разрешение, да еще и у каждой страны придется запрашивать разрешение на поиск в ее базах данных.
— Значит, дело большое, так?
— Да. Большое, и оно разрастается.
Чен пожевал верхнюю губу, словно размышляя о том, что нужно будет сделать в связи с пистолетами и стаканами. Он почти не сомневался, что уговорит Ла-Моллу проверить пистолеты, — она по-прежнему здорово злилась на федералов, которые отобрали у нее любимые игрушки, а почему — не сказали.
— Хорошо, я этим займусь.
Пайк вылез из машины и ушел.
Чен смотрел ему в спину, думая о том, что Пайк, если сойтись с ним поближе, вовсе не такой уж плохой человек.
Он улыбнулся. У коронера на руках было пять неопознанных трупов, теперь к ним прибавятся еще два. Все будут гадать, кто они, дьявол их забери, такие, а узнать ничего не узнают — пока Джон Чен их не просветит. Он засунул пистолеты под сиденье машины и торопливо вошел в свое здание, неся с собой два стакана. Ему не терпелось установить личности этих прохвостов — не только ради себя и того, что ему удастся на этом выиграть, но и потому, что он не хотел подвести своего друга Джо Пайка.
В Силвер-Лейк Пайк остановился у индийского ресторана, в котором можно было взять еду навынос. Он проголодался. Напряжение этого дня понемногу спадало, и на смену ему приходил зверский голод.
Когда он подъехал к дому и свернул на подъездную дорожку, солнце давно уже село. Все выглядело нормально — дверь заперта, за шторами различается горящий в доме свет. Надо будет сказать девушке, что она делает успехи, это поднимет ей настроение.
Он помнил, как напугало Ларкин его беззвучное появление, и потому решил оповестить ее о своем приходе — дважды постучал, прежде чем открыть ее, в дверь.
— Это я.
В доме было тихо. На кофейном столике лежал рядом с открытой бутылкой воды «ай-под» Коула. На полу валялось несколько журналов. Пайк сосредоточенно прислушался, думая, что Ларкин, вероятно, решила поиграть с ним в кошки-мышки, злясь на то, что он всегда застает ее врасплох, однако что-то подсказывало ему: это не так. Безмолвие пустого дома не похоже ни на какое другое.
Пайк опустил пакет с едой на пол, вытащил «кимбер»:
— Ларкин?
Потом прошелся по дому, заглянул в спальни, в ванную, на кухню. Никаких следов борьбы в комнатах видно не было, окна и двери никто не взламывал.
Пайк поискал записку. Записка отсутствовала. Сумочка девушки и прочие ее вещи по-прежнему находились в спальне.
Он вышел через парадную дверь на крошечное крыльцо, постоял в темноте, вслушиваясь, оглядывая улицу — фонарь, возвышавшийся над пятном серебристого света, соседей на верандах. На улице текла обычная жизнь. Люди с пистолетами здесь явно не появлялись. Скорее всего, Ларкин просто ушла.
Пайк вышел на улицу, пытаясь сообразить, в какую сторону она могла направиться и почему. Он совсем уж решил, что Ларкин, скорее всего, отправилась искать телефон на бульвар Сансет, но тут послышался смех женщины, сидевшей на веранде по другую сторону улицы. Там проживала пожилая чета, каждый вечер слушавшая на своей веранде радио.
Он прошел между машинами, пересек освещенное фонарем пространство и произнес:
— Извините.
Веранда освещалась только светом, который горел в доме. Красные кончики двух сигарет плавали в темноте, будто светлячки.
Мужчина затянулся, убавил громкость приемника:
— Добрый вечер.
Английский у него был правильный, но с русским акцентом.
— Я живу на той стороне улицы, — сказал Пайк.
Женщина взмахнула сигаретой:
— Мы знаем. Видели вас и юную леди.
— А сегодня вы юную леди не видели? Я думаю, она отправилась на прогулку. Вы не заметили, в какую сторону она пошла?
Старик многозначительно хмыкнул. Женщина спросила:
— Это ваша жена?
Пайк понял: вопрос задан неспроста, и решил, что секс к этому делу лучше не припутывать:
— Моя сестра.
— А, — произнес старик.
Что-то в лице женщины сказало Пайку, что она ему не поверила и теперь прикидывает, как лучше ответить. В конце концов женщина решила сказать правду:
— Она уехала с мальчиками.
— С армянами, — прибавил старик.
Женщина кивнула — так, точно этим все было сказано.
— Она разговорилась с ними, они же тут все время торчат у своей машины. По их словам, все они братья, двоюродные и родные. А потом она с ними уехала.
— Когда это было? — спросил Пайк.
— Не очень давно. Мы как раз вышли на веранду пить чай.
Час назад. Не больше часа.
— Вы не слышали, куда они направились?
Женщина отбросила со лба черные волосы, изогнула шею к открытому окну:
— Роло! Роло, иди сюда!
Из двери на веранду вышел мальчик в футболке «Лейкерс», высокий и тощий — лет четырнадцати-пятнадцати, решил Пайк.
— Что, бабушка?
— Эти армяне, куда они ездят? Как называется этот клуб, в который тебе даже нос совать не следует? — Она, приподняв бровь, взглянула на Пайка. — Он знает. Беседует с этими армянскими мальчиками. У них свой клуб.
Роло явно смутился, однако описал что-то вроде танцклуба, расположенного неподалеку от Лос-Фелиса. Названия его Роло не помнил, но описал хорошо — старое здание к северу от Сансет, совсем недавно заново побеленное. Вроде бы, сказал Роло, оно называется как-то на «е».
Здание это Пайк нашел двадцать минут спустя. Оно вклинилось между книжным магазином и вьетнамской «Французской булочной». Вывеска на его крыше гласила: «Клуб Ереван». Под вывеской располагалась обтянутая красной кожей приоткрытая дверь. На небольшой табличке над дверью значилось: «ПАРКОВКА ЗА ДОМОМ».
Тратить время на парковку Пайк не стал. Он свернул в проулок между клубом и булочной, поставил машину у ее стены. Когда он вылез из машины, его увидел клубный служитель, тут же попытавшийся преградить ему путь:
— Здесь машину ставить нельзя. Не разрешается.
Пайк, не обратив на него никакого внимания, начал протискиваться сквозь толпу. Он расталкивал молодых женщин с коричневыми сигаретами в зубах и улыбающихся мужчин, ни на миг не сводивших глаз с женщин. Потом вступил в длинный узкий проход, где большинство людей стояли у стен и разговаривали, стараясь перекричать бухающую танцевальную музыку в стиле хип-хоп. Толчком открыл дверь женской уборной. Окружающие смеялись или поглядывали на него с опаской. Пайк пошел дальше, не глядя на них. Он проталкивался между потными телами танцующих, музыка все усиливалась, басы били по ушам. Танцующие подпевали музыке, воздев над головой руки, словно приподнимая в такт ей крышу у себя над головами, и все повторяли: «ДАВАЙ, беби, ДАВАЙ, беби, ДАВАЙ, беби, ДАВАЙ!»
