— Кто ты и почему орёшь на нас? — спросил Желтоголовый.
— Я не ору, голос дан мне моей госпожой, — снова прогремел старец и кивнул без всякого почтения на статую. Лотар покачал головой:
— Ну, тогда ты не должен слишком много говорить. Странно, что твои перепонки выдерживают такой голос.
— Они не выдерживают, — пожаловался старик и шмыгнул носом. — Я уже почти оглох, а говорю, к вашему сведению, шёпотом. Но настоятели храма Зод всегда отличались таким голосом, по нему и определяют выбор богини.
— Понятно, — согласился Лотар. Пока старик говорил, он ухитрился даже не поморщиться от этого звукового давления. Хотя в животе что-то ощутимо дрожало и странный спазм подкатывал к горлу. — Как тебя зовут?
— Бошинак.
— Я — Лотар, а мой друг — Сухмет.
— Раб?
Старая история, всегда все сомневаются в восточнике из-за его дурацкого обыкновения щеголять золотым ошейником раба, полученным ещё в те туманные годы юности, когда он действительно был рабом легендарного Харисмуса.
— Он свободнее нас с тобой, почтенный Бошинак. — Чтобы старик настоятель снова не оглушил их своим трубным рёвом, Лотар поспешил предложить: — Не желаешь ли позавтракать с нами? Мы ещё не ели.
Бошинак с довольным видом кивнул. Подошёл к алтарику, небрежно смахнул объедки рукавом своего просторного халата и с интересом посмотрел на Сухмета, который наконец-то оторвался от статуи и принялся, то и дело оглядываясь, доставать из своего мешка заготовленную в Лотарии еду.
Лотар первым делом, конечно, потянулся к фляге. Он уже успел искупаться и напиться, но всё равно с удовольствием попробовал воды, которую Сухмет набрал в протекающем неподалёку ручейке. Потом все принялись сосредоточенно жевать. Лотару еда показалась очень вкусной, ведь его мускулам требовалась куда более существенная подпитка, чем мёд. Сухмет жевал, потому что ещё не согрелся, а Бошинак, похоже, так давно не наедался досыта, что от одного вида еды у него заблестели глаза.
Впрочем, Сухмет был не слишком поглощён едой. Он глаз не сводил со статуи. Он даже повернулся лицом к изваянию.
Лотар не мог понять его интереса. Статуя казалась вполне заурядной, какой-то потёртой от времени, в ней не было абсолютно ничего интересного. Но, с другой стороны, Сухмет ошибался так редко, что с любым, даже мимолётным его интересом нельзя было не считаться.
— Зачем вы появились тут, чужеземцы? — спросил вдруг Бошинак. Он решил, вероятно, что вежливость требует расплатиться за полученную еду хотя бы любопытством. В том, что с этими нежданными посетителями можно дружить, он уже убедился.
Лотар прожевал последний кусок, ещё раз глотнул воды из фляги и пожалел, что у них нет кружек. Однако таскать с собой такую тяжесть было неразумно. После завтрака у него наконец перестали трястись перенапряжённые руки и стало улучшаться настроение. Даже спать хотелось меньше.
— Видишь ли, Бошинак, в твоём храме сегодня должны появиться четверо людей… Вернее, не совсем людей, они скорее полудемоны. Но предстанут они тут в человеческом обличье. Я хотел бы сразиться с ними. И если удастся, конечно, победить.
— Как ты узнаешь их?
— У них на головах будут чёрные кожаные капюшоны. Бошинак вдруг перестал жевать и задрожал.
— Ты хочешь сразиться с цахорами?
— Ты знаешь их?
— Много лет назад они приходили в мой храм. Вернее, тогда ещё не мой, я был лишь служкой, а настоятелем был другой человек. Они не причинили нам вреда, но посмеялись над нашей верой. Когда они ушли, я спросил настоятеля, почему он не отомстил за насмешки. И мудрый мой предшественник ответил, что этих людей невозможно убить. Потом и другие мудрые люди подтвердили — они неуязвимы.
— Да, это трудная задача, — согласился Лотар.
— Нет, ты не понял, чужеземец, это не трудная, а невозможная задача. Беги, пока они не узнали, что ты ждёшь их тут.
— Не могу, — попытался объяснить Лотар. — Куда бы я ни убежал, они последуют за мной. Они идут сюда, как раз чтобы убить меня. Я просто хочу подстеречь их тут и напасть неожиданно. В этом моё единственное преимущество.
— Тогда ты покойник, — проговорил Бошинак и запихнул в рот ещё кусок сыра. — А почему ты решил, что они окажутся тут?
— Вот он говорит, что они окажутся. — Желтоголовый кивнул на Сухмета.
— Сухмет, — спросил Бошинак, — что навело тебя на мысль, что цахоры появятся в этом храме?
Сухмет не ответил. Отсутствующими глазами, словно только что выплыл из глубокого сна, он посмотрел на своих сотрапезников и проговорил низким взволнованным голосом:
— Она живая.
— Кто? — не понял Лотар.
— Богиня… Вернее, служанка богов, но для нас — богиня Зод.
— Не понимаю, — произнёс Бошинак. Но понимания и не потребовалось. Неожиданно что-то изменилось, хотя Лотар не мог бы сказать, что именно стало другим. Может, атмосфера в храме — теперь тут стало трудно дышать. Свет померк и как будто затуманился, и появилось ощущение старого, давно забытого ужаса.
Лотар потряс головой, колокольчики в его сознании зазвенели резко и отчётливо. Бошинак отшатнулся от алтаря, прижался спиной к стене и стал оглядываться, словно выбирал, в какую сторону бежать. Только Сухмет, не отрываясь, смотрел на статую. Лотар тоже посмотрел на неё. И не поверил глазам.
По глиняной неподвижной фигуре вдруг прошла дрожь, кусок терракоты отвалился, упал на землю и разлетелся на несколько осколков. Внутри они оказались белыми, цвета свежего молока, и напоминали яичную скорлупу Лотар поднял глаза на статую.
В том месте, где отвалилась глина, статуя оказалась на удивление светлой, почти розовой. И от неё исходил свет. Он прорывался сквозь трещинки в той грубой глиняной скорлупе, которая покрывала её.
Только теперь Лотар обратил внимание, что помимо ужаса и волн могущественной силы храм наполнил шум, словно сама каменная кладка его издавала особый скрип или стон. От него можно было оглохнуть. Звон колокольчиков стал оглушительным.
Скорлупа отпадала теперь огромными кусками. Когда слой глины отвалился от лица, Лотар ахнул. Перед ними стояла прекраснейшая женщина. На лице её лежала печать покоя и достоинства. Медленно, словно каждое движение причиняло ей боль, она приоткрыла глаза. Они оказались красного цвета и были даже немного похожи на глаза Нуримана, только не горели желанием убивать, а просто тихо мерцали, как два светлых рубина. Кожа женщины переливалась от странного внутреннего пламени, словно она была порождением огня не меньше, чем служанкой земли. Светлые пятна сменялись более тёмными, она казалась то белокожей северянкой, то тёмной жительницей Южного континента. Словно Зод олицетворяла всех женщин мира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
