— Потому что совсем забыл меня.
— Забыл? Что ты говоришь — я тебя почти каждую ночь во сне видел!
Девушка приняла шутливые слова за чистую монету. Она заулыбалась и сменила гнев на милость.
Мне стало стыдно. Я прижал ее к себе и поцеловал. Она с охотой подставила губки, потянулась ко мне всем телом. Чувство любви и нежности затопило меня с головой. Я понял, что ради Насти готов пойти на любую жертву. Хотелось так много сказать ей.
— Прости меня, пожалуйста, — попросил я. — Я обязательно стану хорошим. Ты еще будешь гордиться мной.
— Я и так горжусь тобой, Дитрих. Ты стал героем, о тебе много писали и говорили. Еще я знаю, что ты был ранен, когда спасал принца. Миленький, тебе было больно?
— Самую чуточку. Все прошло, я выздоровел и вернулся в столицу ради тебя. Когда и мы с тобой повенчаемся?
Настя потупилась, склонила прелестную головку:
— Папенька изволили приезжать в Петербург. Были очень недовольны, ругались.
— Не расстраивайся, любимая. Я все улажу. Ты моя суженая. Сама императрица так решила. Твой отец не сможет ничего поделать.
На глазах Насти выступили слезы.
— Я не могу выйти замуж без папенькиного благословения.
— Он обязательно благословит нас. Вот увидишь. Ты веришь мне, солнышко?
— Я тебе верю, милый.
Я подхватил ее на руки, поднял и закружил. Она довольно смеялась и легонько била меня по спине кулачками. И почему-то в этот момент мне вспомнилась одинокая женщина, доживавшая свой век на маленькой мызе под Митавой. Мать настоящего Дитриха.
— Знаешь, солнышко, я очень хочу познакомить тебя с моей мамой. Она тебе обязательно понравится, — воскликнул я, раздираемый противоречивыми чувствами: счастьем оттого, что мы вместе, и болью за ту несчастную.
— Я тоже хочу с ней познакомиться. Твоя мать должна быть необыкновенной женщиной, раз у нее такой сын, — сказала Настя, когда я опустил ее на пол.
По глазам чувствовалось, что она абсолютно искренна.
— Она действительно необыкновенная. А я… Я обычный.
— Дурашка. — Девушка встала на цыпочки, легонько прихватила маленькими зубками мочку моего уха и, отпустив, горячо прошептала: — Ты у меня самый лучший.
Мы влились в праздничную кадриль. Счастливая Настя радостно щебетала, порхала как бабочка. Я пытался повторять ее движения, потом, сдавшись, стал танцевать как умел.
Гостей позвали за стол. Мне повезло: дворцовый распорядитель уготовил для меня место практически напротив Насти. Мы радостно переглянулись.
Тихо заиграла музыка. Лакеи в дворцовых ливреях убрали легкие банкетные закуски, стали разносить горячие блюда.
Первый тост был за здравие императрицы. Сотни людей громогласно прокричали:
— Виват матушке Анне Иоанновне!
Та улыбалась и благосклонно кивала. Я вдруг подумал: почему бы не подойти к ней под благовидным предлогом и не испросить, как положено, руки Насти? Тем более, что момент удачный — Анна Иоанновна в хорошем расположении духа, ко мне вроде бы испытывает определенную симпатию, как к верному и надежному человеку. Да и столько свидетелей вокруг — обратного хода для боярина Тишкова не будет. Никуда он не денется, смирится с монаршей волей, даст нам свое благословение.
Я даже заерзал на стуле от нетерпения. Захотелось обратить на себя внимание, изложить императрице просьбу и решить раз и навсегда проблему.
В зале появился разгоряченный, краснощекий курьер. Он отыскал глазами Остермана и решительно направился к нему. Министр отложил в сторону вилку с ножиком, вытер губы белоснежной салфеткой. Курьер негромко заговорил. С каждым его словом атмосфера начинала наэлектризовываться. Напряжение росло.
Выслушав до конца, Остерман с помощью супруги приподнялся из-за стола, выпрямился во весь невеликий рост:
— Матушка императрица, беда у нас. Бестужев из Стекольны депешу шлет. Свеи войну с нами зачинают. Войска к готовности привели. Со дня на день супротив нас выступят.
Миних вскочил, зацепив рукой посуду. Попадали графины, дорогие фарфоровые чаши, вдребезги разлетелись тончайшей работы бокалы.
— Ваше величество, повелите мне свеев опередить, в бой с ними ринуться. С моими молодцами я их в лепешку раскатаю. Весь паркет во дворце вашем свейскими знаменами выложу.
Императрица задумалась, с надеждой произнесла:
— Погоди, не спеши, фельмаршал. Может, ошибка приключилась? Нам посол французский говорил, что его король всяческими посулами удерживает свеев от необдуманного выступления. Маркиз Шетарди, скажите, правда то, что нам Бестужев отписал?
Француз развел руками:
— Ваше величество, для меня самого это явилось прискорбной новостью. Вероятно, вышло какое-то недоразумение. Я могу сей же миг запросить кабинет кардинала де Флери. Уверен, он сумеет разубедить вас делать столь скоропалительные выводы. Моя страна заинтересована только в мире по всей Европе.
— Увы, матушка, не врет Бестужев, — высказался со своего места Ушаков. — Людишки доверенные из свейского парламента давно мне о сих намерениях докладали, а я о том вашему величеству обговаривал. А ты, маркиз, — обратился он к французскому посланнику, — не вертись как уж на сковородке. Постыдился бы! Знамо нам, сколько золота галльского в кубышку свейскую насыпано было. Тут вы об одном говорите, а в Стекольне другими речами рассыпаетесь.
Шетарди благоразумно заткнулся и не стал дальше развивать эту тему.
Взбешенный Миних от души врезал кулаком по столу:
— Война так война! Ежели свеи никаких резонов не понимают, чего их жалеть?! Возьмем в укорот. Чай, не впервой бить их будем. Петр Великий их побивал, знать, и наш черед подошел.
— Раз вы, министры мои, так полагаете, то и мне не следует от вести сей руками отмахиваться. Повелеваю по случаю сему военный совет собрать да принять на нем диспозицию кампании, а во главе совета быть фельмаршалу Миниху. Пущай лупит супостата в хвост и гриву! — Закончив говорить, Анна Иоанновна устало откинулась на спинку.
Мысль просить в этот день руки Насти Тишковой однозначно была неудачной.
То, что не удалось Балагуру, смогли сделать шведы. Они безнадежно испортили свадьбу принца и Анны Леопольдовны.
Над залом пролетел раскатистый рык Миниха:
— Господа старшие офицеры! Прошу следовать за мной.
Ну вот, труба зовет.
Я схватил шпагу и зашагал к комнате, в которую начинали стягиваться гвардейские и армейские офицеры.
Глава 9
Снежный наст был плотным, хоть снимай лыжи и топай пешком. Февральское солнышко пекло голову. От разгоряченных людей валил пар, несмотря на то что денек выдался морозным.
Здесь это нормально. Таять начнет в лучшем случае, в апреле, и лишь к маю Нева освободится от ледяных оков. А в начале осени вновь установятся холода. Климат такой, не сравнишь с двадцать первым веком. Не курорт, прямо скажем.
Однако воевать приходится, когда прикажут, а не когда хочешь. Шведы порешили обстряпать свои делишки зимой, волей-неволей подстраиваемся под «клиента». Видать, совсем им невтерпеж стало или французы-кредиторы поторапливают.
На самом деле логика оппонентов тривиальна: на носу заключение мирного договора с Турцией (султан артачится, но резоны, которые ему предъявляют наши дипломаты, слишком существенны, чтобы от них отмахнуться). Когда сюда вернется стотысячная армия, шведам ловить будет нечего: Стокгольм с такими силами раскатают по бревнышку. Это и дураку ясно.
Супротив наших «плотников», да еще в таком количестве, шведы не потянут.
Драться они умеют, но что касается их армии — она уже не та, что была при Карле Двенадцатом. Двадцать лет войны даром не проходят. Война всегда выбивает самых нужных.
Потому и армия у шведов теперь не лучшая в континентальной Европе. Правда, и не худшая. В любом случае противник серьезный, не из тех, кого можно закидать шапками.
Быстро пролетело мое пребывание в Петербурге, коротким оказалось прощание с Настей. Она сумела вырваться из дворца перед моей отправкой. Мы обнимались возле Невы. Поблизости с веселым улюлюканьем носились озорники мальчишки, выкрикивая здешний аналог будущего «Тили-тили-тесто, жених и невеста».
— Вернись целым и невредимым, — попросила она, тычась мне в щеку холодным носиком.
По ее щекам катились хрустальные слезинки.
Двести моих архаровцев, усиленных батарей ракетчиков, плавно скользили по холмам и оврагам. Артиллеристы тащили за собой на волокушах две легких пушки и припасы к ним. Теперь мы были грозной силой.
Цель, поставленная Минихом, была понятной и простой: углубиться на территорию неприятеля, вызнать, где находятся его основные силы, и по возможности взять толкового языка. Термин этот, новый для восемнадцатого века, с моей легкой руки прижился моментально.
Первыми пленными стали несколько шведов-пограничников на заставе. Взяли мы их без проблем, стрелять и махать шашками не пришлось. Увидев нас, шведы сами сложили оружие.
