Слушая Чарли, я невольно вспоминал тех учителей, что предлагают индейским школьникам писать сочинения на тему «Почему мы счастливы с тех пор, как в Америке высадились пилигримы?». Операция по «промыванию мозгов» носит тотальный характер. По сути дела, она столь же бесчеловечна, как и военные операции генерала Кастора по «вышибанию мозгов» из индейцев. Ведь она преследует ту же цель — держать в рабском повиновении племена краснокожих.
В одном из учебников по истории можно прочесть следующее: «Все племена американских индейцев в ходе своего кочевничества проживали в течение нескольких поколений на замерших просторах Аляски. Это умертвило их ум, убило в них всякое воображение и чувство инициативы». Подобные расистские бредни отравляют сознание индейцев, парализуют их волю. Они и впрямь пострашнее алкоголя и наркотиков. Когда посещаешь резервации, ужасаешься не столько нищете, царящей в них, сколько забитости проживающих там индейцев. Многие из них не осмеливаются поднять на тебя глаза, а тем более пожать протянутую руку. Ведь ты белый, то есть существо высшего разряда.
Этнограф Е. Ньюкамер, долгие годы изучавший жизнь племен хопи в штате Аризона, рассказывает, что «они до сих пор верят в превосходство богов белых над богами индейскими, поскольку белые носят одежду и имеют сверкающие автомобили, а у индейцев нет ни того, ни другого». Уолтер Мондейл, один из немногих, кого искрение заботят судьбы индейского населения (он даже избран почетным вождем племени чиппева), считает, что школы в резервациях «содержат элемент катастрофы», ибо там индейцам прививают мысль об их неполноценности. «Первое, чему их обучают в школах, это то, что они всегда были, есть и будут проигрывающей стороной», — говорит Мондейл. Сенатор Эдвард Кеннеди, возглавляющий подкомиссию по делам образования индейцев, признает, что «наша политика в области просвещения американских индейцев представляет для них национальную трагедию».
Индейцев, посещающих американские университеты, чрезвычайно мало. Их можно по пальцам пересчитать. Даже в Беркли, наиболее либеральном, учатся всего несколько десятков индейцев.
Незадолго до поездки на Алькатраз у меня была встреча с Джеком Эллардом, возглавляющим департамент информации университета Беркли. В живописных техасских сапогах и умопомрачительной рубашке, Эллард опрокидывал все, даже самые дерзкие, представления об ученом муже. Он скорее напоминал исполнителя стилизованных ковбойских песенок из какого-нибудь ночного клуба Лас-Вегаса, И кабинет Элларда в «Спроул-холле» не имел ничего общего с традиционной «кельей ученого». Стены его были украшены старинными фотографиями покорителей «дикого Запада», плакатами. На самом большом из них было изображено пурпурное сердце, взрезанное посредине лезвием безопасной бритвы. Подпись под рисунком гласила: «Забота о всех людях — пытка для отдельной личности». По-видимому, этой пытаемой отдельной личностью и был сам Джек Эллард.
Я попросил мистера Элларда показать мне данные о национальном составе студентов Беркли. Данные были доставлены в кабинет через две-три минуты расторопной секретаршей. В них, между прочим, говорилось, что из 28 тысяч учащихся лишь 52 — индейцы. А вот из Гонконга было 354 студента, из Тайваня — 288. Я обратил внимание Элларда на эти «пропорции». В ответ он только пожал плечами, согбенными в заботах о всех людях.
Не следует думать, что такое положение со студентами-индейцами объясняется исключительно материальными трудностями. В Беркли обучение бесплатное. Индейцы, поступающие в высшие учебные заведения, вынуждены расплачиваться куда более высокой ценой — своим достоинством и национальными особенностями. В Америке вы можете встретить, хотя и весьма редко, индейца — доктора наук или крупного технического специалиста. Но это люди, утратившие, как правило, связь со своим народом, скрывающие свою родословную, стыдящиеся ее. Они живут и вращаются в мире «белых». Они не индейская интеллигенция, а, американская интеллигенция индейского происхождения. Это люди довоенного поколения, люди преклонных лет. Отчаявшись добиться возрождения своего народа, они ограничились борьбой за личное благополучие.
Радикальная индейская молодежь не желает следовать их примеру, Вот почему так резко возросло за последнее время количество «дропаутов»[7] среди студентов-индейцев. После двух-трех лет обучения они бегут из университетов, распознавая в них духовные резервации. Далеко не случайно, что в Билле о правах, принятом «Индейцами всех племен», значительное место занимает требование создания индейского национального университета и культурного центра. В прокламации «Почему мы захватили Алькатраз» на этот счет сказано следующее: «Нашим родителям запрещалось говорить на родном языке. Их загоняли в школы-интернаты и подвергали насильственной ассимиляции. Наших родителей заставляли приобщаться к «цивилизации», помахивая перед их носом в качестве приманки долларовыми бумажками... Одна из причин, толкнувших нас на захват Алькатраза, — это трагедия индейского студенчества в университетах и колледжах. Мы не желаем, как наши родители, проходить через интеллектуальную мясорубку «Великого хонки». Мы не желаем, чтобы нас толкли в общеамериканской ступе и плавили в общеамериканском тигле. Нашим мозгам нужно знание, а не промывание...»
Несколько лет назад, путешествуя по Бирме, я столкнулся с племенем, женщины которого имели неестественно удлиненные шеи, украшенные железными обручами. Чем больше обручей, тем длиннее шеи. Их начинают носить с раннего детства и не снимают до самой смерти. Впрочем, снять обручи с шеи такой женщины — значит убить ее. Дело в том, что с годами шейные позвонки и мышцы атрофируются от бездействия, ибо тяжесть головы поддерживается исключительно обручами.
Воспоминания о женщинах этого бирманского племени как-то непроизвольно, инстинктивно пробудились во мне во время знакомства с индейскими резервациями. Они словно обруч на шее краснокожих, жизнь с которым означает рабство, а расставание — смерть. Первая резервация была основана в Соединенных Штатах в 1853 году. Сейчас число резерваций доходит до трехсот, и в них проживает, как мы уже писали, 452 тысячи человек, то есть подавляющее большинство американских индейцев. Резервации находятся в ведении «Бюро по делам индейцев», которое, в свою очередь, является департаментом министерства внутренних дел США. Среди служащих бюро число индейцев не превышает пяти процентов. Это в основном или подсадные утки, или представительская этнография, сборище тех самых «дядей Том-Томов», которых столь сильно и заслуженно презирает радикальная индейская молодежь.
Согласно федеральному законодательству бюро обязано помогать индейцам «в достижении лучшей жизни». Оно ведает делами просвещения, медицинского обслуживания, охраной «договорных земель и вод», короче, регламентирует любой и каждый шаг индейца от колыбели до могильной плиты, скрупулезно расписанный в 489 параграфах 363 законоположений, касающихся резерваций. Без разрешения бюро индеец не может, например, продать принадлежащий ему клочок земли. Зато бюро может отнять у него детей и передать их или в интернат, или на воспитание приемным родителям — белым. Либеральные критики величают подобную систему «чрезмерным патернализмом». Полная зависимость порождает полную беспомощность. Люди начинают цепляться за кандалы рабства, как за спасательный круг. А такие кандалы — самые страшные на свете. Их не то что начинают любить, а как-то привыкают к ним, сживаются с ними. И, что еще хуже, не как с неизбежным злом, а как с неизменным порядком вещей, раз и навсегда заведенным. Кандалы рабства отягчают. Кандалы рабства, становящиеся спасательным кругом, развращают. Раб-иждивенец — наихудшая разновидность раба. Он безнадежен.
Превращение индейцев в таких вот именно рабов и называется «достижением лучшей жизни» на языке «Великого хонки». Роберт Веннет, первый индеец из племени онеида, назначенный в 1966 году президентом Джонсоном на пост главы бюро, после почти что пятилетнего пребывания в шкуре «дяди Том-Тома», вынужден был выйти в отставку, заявив: «Администрация полностью игнорирует нужды индейцев».
История о том, как республиканская администрация подыскивала преемника Беннету, заслуживает того, чтобы остановиться за ней несколько поподробнее. Облава продолжалась более полугода, но каждый раз «охотники за скальпами» возвращались с пустыми руками. В вигваме, именуемом министерством внутренних дел США, царила растерянность... «Неужели мои предки настолько постарались, что перебили их начисто еще до нашего прихода в Вашингтон?» — терялся и терзался в догадках министр Хиккел. Затем он снова рассылал во все края своих самых прославленных следопытов.
Иногда последние возвращались на Потомак с добычей. Но ликования по этому поводу бывали недолгими. Допросив пленников, их тут же отпускали на волю. Дичь по своей кондиции явно не устраивала министра, и охота продолжалась.
