скорее всего, что я выпила ликер. Я также чувствовала, что хочу сделать что-то отвязное, чего я раньше никогда не делала.
Что-нибудь сумасшедшее и дикое. Совсем безумное.
Яростное…
Разве не нужно каждому немного сумасшествия? Даже десятикласснику.
Алекси снова попросил, чтобы я сняла футболку, а я ответила, что с чего он взял, что футболка все еще на мне.
Смайлики обрушились как ливень, мне бы понадобился зонтик.
Ну ладно, я сделала, как он просил.
Я сделала фото и послала ему, прибавив, что оно не очень хорошее, хотя оно было хорошим.
Я была красива, красива, красива…
Этого я хотела. Конечно, я была красива. Красива.
Алекси поблагодарил за фото и похвалил мою фигуру. Написал большими буквами ОБАЛДЕННО и добавил много восклицательных знаков. У него был еще один вопрос, на который мне не обязательно было отвечать. Но он попросил хотя бы подумать над этим, потому что он чувствовал, что сходит по мне С УМА.
В смысле с ума?
Что за вопрос?
Один только.
Какой?
Он спросил, не могла бы я снять лифчик, потому что теперь, знакомясь со мной, я ему так понравилась, что он просто УМРЕТ, если не увидит меня всю.
СОВСЕМ всю.
Все хотят одного и того же. И тут то же самое.
Они хотят увидеть меня. Увидеть мою кожу, больше кожи.
Во мне было что-то, я не знала точно что, но не все ли равно, в конце концов.
Итак, я сделала, как хотел Алекси. Я расстегнула лифчик и бросила его на пол. Я закрыла грудь руками, но так не получится сделать фотографию, поэтому я прикрылась только одной рукой, хотя она не смогла закрыть все.
Я хотела, чтобы он сказал что-нибудь красивое и похвалил меня, меня без футболки и вообще без ничего. Если бы мои лисята увидели меня в эту секунду, они бы сразу бахнулись в обморок, а самый хладнокровный из них укусил бы меня, возвращая к реальности.
XV
Могу сказать, что на следующий день я раскаивалась. Я снова была самой собой. Немного страшно, что иногда можно стать совсем другим, но хорошо, что можно вернуться, а потом снова поменяться, если захочешь.
Это сложно звучит даже для меня самой, но это так.
Когда я снова посмотрела в телефон, то увидела, что Алекси написал мне множество сообщений. Он хотел встретиться со мной, спрашивал, где я живу, но мне не хотелось отвечать, хотя я, конечно, была немного влюблена в него.
Позже я ответила, что, возможно, это не очень хорошая идея.
Он задавал одни и те же вопросы снова и снова и, должно быть, обиделся, когда я не захотела увидеться с ним.
Я ничего не ответила.
Наверное, это его разозлило, потому что он заявил, что если я собираюсь бросить его, то он выложит фотку в общий доступ.
Он спросил, этого ли я хочу.
Он задавал глупые вопросы. Один учитель однажды сказал, что глупых вопросов не бывает. Передаю привет: бывают.
Я ужасно разозлилась, что вела себя как дура и наглоталась ликера. Меня тошнило от одной мыли об этой шоколадной дряни.
Хотя вообще-то я люблю шоколад.
Не те фитнес-батончики, которые мама покупает и которые на вкус как сухие хлебцы. Она думает, что все, где в название есть «фитнес» – очень полезно и можно запихивать в себя с двух рук. «Фитнес» значит безвкусное. Она и вправду считает, что еще кто-то кладет на хлеб ломоть этого напоминающего стирательную резинку сыра с низким процентом жирности. Он лежит у нас в холодильнике и успевает покрыться плесенью до того, как его съедят.
Бросить меня. Что он имеет в виду?
Если быть точным, так мы и не встречались. Мы не были вместе. Мы даже никогда не виделись.
Мы только смотрели фотографии друг друга, переписывались, только и всего.
Я даже не знала, где Алекси живет. Чем он по жизни занимается. И как такого можно типа выкинуть из жизни?
Какой идиот!
И он, и я.
Я смотрела на фотографию Алекси. В профиле он указал, что ему девятнадцать, и это было похоже на правду, судя по фото. Мне трудно угадать кому двадцать или двадцать восемь. Или тридцать пять.
Как-то в нашей школе учился Понго, который приехал из Конго. (Честно, его имя и родина отлично рифмовались.) На самом деле, Понго была его фамилия, но именем мы не пользовались, потому что оно было таким сложным, что никто не мог его произнести. В его семье было три мальчика и пять девочек. Значит, всего восемь Понго, у которых имена сложнее фамилии. Мальчики были погодками. День рождения у каждого был первого января. Очевидно, это распространенный день рождения в Конго. Как-то в день спортивных соревнований Понго не пришел в школу, зато прислал старшего брата, который выиграл медали в беге и прыжках в длину. Учителя не заметили, что парня подменили. Для них все африканцы были на одно лицо, или они просто не осмелились вскрыть обман, чтобы их не обвинили в расизме.
Я не собиралась тут размышлять о конголезцах[16], а только хотела отметить, что мне трудно оценивать возраст, потому что все, кому больше двадцати пяти лет, для меня старые.
И вообще все равно сорок кому-то лет или шестьдесят. Выглядит одинаково. Двойные подбородки развеваются как паруса. Пузо висит, на лбу траншеи. Мамины глаза как-то раз засияли, когда кто-то дал ей тридцать восемь, хотя ей только исполнилось сорок. Мало нужно взрослым для счастья.
XVI
Бабушка – та, которой сильно хотелось пить – позвонила мне и спросила, где мама. Она пыталась дозвониться, но мама не сняла трубку. Для бабушки это приравнивается к преступлению.
Если она не дозванивается до мамы, она звонит по очереди папе, потом Йооне, и напоследок мне. Она требует объяснений насчет маминых передвижений и того, где вообще все. Как будто я отвечаю за то, что никто не хочет разговаривать с бабушкой.
Во Франции папа тоже не взял трубку, до Йооны бабушка, ясное дело не дозвонилась, он никому не отвечает, поэтому я была последняя на очереди.
«Я звонила маме, но она не ответила».
Это было похоже на вопрос. Никакого другого дела у бабушки не было, или она его забыла. Я ответила, что мама и папа в Ницце празднуют годовщину свадьбы.
Бабушка, казалось, обиделась. Или потому, что мама ей не поведала о своих планах, или потому, что
