— Погодите! — вскричал Кай. — Кажется, вы меня не поняли. У меня срочное дело. Происходит непоправимое в вашей Священной роще!
Реплика его налилась живейшим испугом. И не мудрено, ведь каков момент: приоткрылось «непоправимое» и для самого Кая. До чего же тупо и неизящно его стали тянуть в секту!
— На всё воля Господа, — мило улыбнулся брат Честер. — Всё, что непоправимо, он своей волей поправит, аллилуйя.
— Вы хотите сказать, моя помощь Новому Зеону не слишком нужна?
— Очень нужна, — брат Честер поклонился, — но всё должно идти своим чередом. И с полным своевременным благословением…
— Да в том-то и дело! — вскинулся Кай. — Я рискую опоздать, как вы не понимаете!!!
— Понимаю, брат. Господь не допустит злого. И благое свидетельство через пастора Джорджа…
— Да не нужно мне его свидетельство, извините. Я не планирую присоединяться к вашему братству. Просто у вас беда, я хотел помочь. Ведь беда, как я понял, нешуточная. Ваш водитель, Берт Лоренцер, меня специально искал, колесил чуть ли не по всей колонии…
— А, я понял, — Честер покачал головой. — Вам брат Берт расписал наши беды как слишком большие. Что поделаешь, он так видит! — Честер вздохнул и пояснил вопрос, обернувшись к ясноглазым громилам. — Но брат Берт пребывает в грехе маловерия, мы должны за него помолиться, братья! Потому он и сам не ведает, что говорит. Мы скорбим, но вынуждены признать: его грех непростителен, но понятен. Он водитель, и слишком много времени проводит вдалеке от святынь Зеона…
— То есть вы хотите сказать, что как ксенозоолог я вашему братству не нужен? — Кай чуть ли не всерьёз обиделся за ксенозоологию, что и выразил тоном настолько мрачным, что возник заметный контраст с тем, как принято изъясняться в Новом Зеоне, отчего лица и брата Честера, и двоих провожатых скривились в гримасе боли. На негативные чувства у них, похоже, запрет. На все, кроме праведного гнева.
— Вовсе нет, — мягко произнёс брат Честер, — просто мы бы хотели видеть ксенозоолога истинным нашим братом. Получить помощь от брата — всегда благословение. И мы верим, аллилуйя, что Господь вразумит ценимого нами ксенозоолога и подскажет ему, что посёлок Новый Зеон — это место для него наилучшее…
Ну и всё в таком роде.
9
Угодить в кружок новичков, окормляемый пастором Джорджем? Не сказать, чтобы Кай не сопротивлялся этакой перспективе. Очень даже сопротивлялся, не играл в поддавки. Два часа пререканий с братом Честером в присутствии бритоголовых воинов света, которые не без успеха делали вид¸ что ничем не удивлены…
Аргументы приводил самые надёжные. Честер лишь обмолвился, что в «Духовное воинство свидетелей Зеонского холма» приглашают лишь по желанию, то есть добровольно, без давления и насилия. А Кай на то:
— Я вот не желаю присоединяться к вашему братству. — Чем не аргумент? Как после такого заикаться о «добровольности»?
Только Честер мигом контраргументировал:
— Истинное желание соискателя ведомо лишь Господу, но не ему самому.
Ну а Кай:
— Да, но население Нового Зеона — вовсе не сам Господь.
Ну а Честер:
— Провозвестниками воли Господа выступают верховный бишоп Амос, иные бишопы Нового Зеона, а также Его пасторы, вдохновлённые на служение истинным знанием чаяний всякого адепта.
— Это что же, — возмутился Кай, — какому-то пастору Джорджу ведомы лучше меня мои чаяния? Может, он способен делать и мой личный выбор?
— Ты ещё не слышал проповедей пастора Джорджа, о мой грядущий брат, блуждающий ныне во тьме… Так тебе ли судить о его способностях?
— Чтобы о них судить, мне пришлось бы войти в общение с пастором Джорджем, а вот этого-то я и не хочу.
— В тебе, мой грядущий брат, говорят предрассудки, оставленные влиянием дьявольских лжепророков. Именно они в злобе своей извращают твоё истинное волеизъявление, а не пастор Джордж, проповеди которого ты боишься даже услышать…
В общем, Кай оказался не столь убедительным спорщиком, как хотелось бы себя представлять. Он заметил, что оппонент пользуется готовым алгоритмом спора, и пытался на этом сыграть, но так и не поставил его в тупик прихотливыми поворотами логики. Ни один из доводов Кая не возымел ошеломляющего действия, ни одна из ярких метафор не сыграла, все изощрения свободного ума парировались влёт. А ведь как соблазнительно было считать, что ты самый умный… Как человек — может и так, но с тобою устами скромного брата Честера спорит вся секта.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оппонент не выпендривался цветасто, но тем жёстче его измотал нудно-правильными речами в одном и том же смиренном риторическом стиле, не допускающем и толики свободных импровизаций. Откуда брат Честер черпал все свои контрдоводы, как не из памяти, где хранил их в готовом к применению виде? Это значило, что ему пришлось их заранее заучить, заготовить, отрепетировать для всякого случая, с мелкими вариациями. Да это же целые килотонны шуршащих слов!
Что ещё Каю крепко мешало — слишком неясный, неопределённый образ своей победы. Он чего добивается — чтобы его допустили к решению той проблемы, за которой позвали? Но ему, что ли, больше всех надо? Ясно, как день, что бы там ни таилось в Священной роще, это предлог, просто крючок заброшенный.
(И тебе ль на него бросаться, крутому ксенозоологу лишь по недоразумению?)…
Ну тогда чего — чтобы отпустили? Это значит, открыли врата посёлка, и иди куда хочешь? Но такой вариант свободы завершится летально. Слишком много на Эр-Мангали прожорливых тварей, так и шныряют вдоль дорог, и пешком от них не отбиться. Значит, надо кого-то из водителей, да хотя бы Лоренцера, обязать победителя куда-нибудь довезти? Ну а если тому же Лоренцеру начальники запретят?
Трудно спорить о чём-нибудь на словах, если ты ещё прежде спора что-то делал, и в этом серьёзно влип. И, пожалуй, фокус не в том, что трудно, а в том, что и бесполезно. Ну, выиграешь, и что?
Словом, кружка пастора Джорджа было всё же не миновать.
10
Двое деликатных громил отвели его к хижине, поместиться в которой можно было только лёжа, да сидя, а стоя — лишь на коленях. Оглядевшись, догадался, что вокруг стоят шалаши да хижины, принадлежащие новичкам. Все такие же мелкие, как у него, и народ в них сидел застенчивый и тревожный. Ни на грамм не проявлено фанатичной уверенности, отличающей сектантов со стажем.
Расположены их жилища в два ряда полукругом с круглой площадкой в центре, а по её периметру разложены циновки да маты — большинство истёртые чуть ли не до дыр, а один из матов совсем ещё новенький. Уж не здесь ли обычно сидит учитель по имени Джордж? Кай спросил у соседей, они подтвердили: мудрость пастора Джорджа истекает с этого мата. Круглосуточно истекает с перерывом на приёмы пищи и сон. Лишь сегодня раньше закончили. Почему? Да пастора позвали к самому верховному бишопу. Нет, не знаем точно, зачем…
А вот Каю вдруг показалось, будто он знает. Ну конечно, ведь Амосу невмоготу. Он страдает от злой животины, что повадилась в Священную рощу, и всё ждёт не дождётся, когда же прибудет ксенозоолог, ну когда, ну когда, то-то и спрашивает у учителя, не встречал ли средь учеников…
Нет, ерунда, конечно. Всё ерунда.
Бишоп Амос его тогда отпустил, теперь его снова выманили. И нигде, никогда, ни разу, ни Амос, ни другие сектанты, не страдали от здешней фауны, ну, по крайней-то мере, не настолько, чтоб его приглашать. Они просто пополняют свою секту, просто пополняют.
А наутро, продрав глаза, Кай услышал звоны ближнего гонга. Пожилой учитель сидел на щегольском мате, требовательно взирая на последних учеников, занимавших свои места в круге. Лицо его живо напоминало череп, в глазницы которого кто-то вправил голо-светильники.
— Поскорей! — шепнули ему новые товарищи. — Как бы пастор Джордж не разгневался, он опозданий не любит!
Ну ещё бы ему их любить! С такими-то злыми глазищами… Кай поспешил, еле заметной тенью занял место в кругу,
