– Послушайте, дорогая, не беспокойтесь обо мне.
– Очень глупо.
– Это был единственный шанс поговорить с вами.
– Повторяю, вы невероятно глупы.
Им приходилось кричать, чтобы перекрыть рев мотора.
– Мне нужно с вами поговорить.
– У вас ножные ремни не затянуты.
– Когда мы сможем встретиться?
– Весь этот год я буду занята. Попробуйте в это же время через год.
Вдруг она вскрикнула:
– Мистер Хокинс! Кто дал ему этот парашют?
Опять принялась за свое. Первой заговаривать с Джеффри Хокинсом! Он промолчал.
– Отложите газету. Ему нельзя прыгать с этим парашютом.
Отложить газету? Что за наглость!
Неожиданно колонки мелкого шрифта перед глазами исчезли. Газета пропала. Это американец вырвал ее!
– Прошу прощения, – сказал Джеффри ледяным тоном, уверенный, что американец немедленно начнет извиняться.
– Ничего, – ответил американец. – Она обращается к вам.
– Я в состоянии понять, что передо мной говорящая женщина, и в вашей помощи не нуждаюсь.
– Почему вы ей не отвечаете?
– Я не хотел бы обсуждать с вами эту тему, – сказал американскому полисмену Джеффри Хокинс. – Будьте любезны, немедленно верните мою газету.
– Кто дал ему этот парашют? – спросила девушка. – Вы?
– Я не сержант из хозяйственного взвода и не занимаюсь раздачей парашютов.
– Но ему нельзя прыгать с этим парашютом.
– Без парашюта – тем более, – ответил Хокинс. Прекрасно сказано! Такую фразу стоит повторить в беседе с англичанином.
– Не удивительно, что британская армия отказалась от ваших услуг, – сказала девушка.
Хватит. Джеффри обязан наказать дерзость. Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. По крайней мере, попытался ударить: какой-то непонятный, быстрый поток воздуха оттолкнул ладонь.
– Выбирай выражения, еврейка, – сказал он, в растерянности глядя на собственную руку, отброшенную непонятно чем к стенке кабины.
– Не морочьте мне голову, Хокинс. Это вы подсунули ему неисправный парашют?
– Отвечайте, – сказал американец.
В разговор вмешался пилот:
– Мы подходим к точке прыжков. Высота – три тысячи девятьсот метров! – прокричал он.
Вот и хорошо. Теперь все уладится само собой. Для прыжков с такой высоты самолет поднимается вверх почти вертикально. Прыжки совершаются в верхней точке. Это единственный практичный способ: если самолет какое-то время будет лететь на такой высоте по горизонтали, всем понадобятся кислородные маски. А так – кислород не нужен, потому что самолет наверху не задерживается.
– Если собираетесь прыгать, доктор Хиршблум, то прыгайте, – сказал Хокинс.
Рядом с ним открылась дверь, и девушка встала на ноги, пригнувшись. Она перебралась через вытянутые ноги Хокинса и сказала:
– Не разрешайте ему прыгать с этим парашютом.
Потом обратилась к американцу:
– Не прыгайте.
Поставив ногу на крыло снаружи, она на мгновение задержалась и исчезла.
– Мистер янки, будете прыгать? Или подождете, пока компьютер прыгнет за вас?
– Нет, пожалуй, не буду, – промолвил американец. Рвущийся в открытую дверь ветер трепал его волосы.
– Дело ваше, – сказал Хокинс. – А вниз поглядеть не желаете? Будете хотя бы знать как выглядит земля с высоты. Или боитесь?
– Я знаю как выглядит земля, дорогой, – ответил американец.
– Интересный прыжок совершает еврейка, – проговорил Хокинс, выглядывая наружу. – Весьма любопытное свободное падение.
Американец-полицейский пожал плечами, перешагнул через ноги Хокинса и высунулся наружу. Джеффри Хокинс плечом уперся ему в спину, ногами зацепился за стойку сидения и толкнул американца, толкнул что было сил. Ничего не произошло.
– Хочешь прыгнуть со мной вместе? – обернувшись спросил американец.
Джеффри Хокинс толкнул его еще, и на этот раз – успешно. Слишком успешно. Собственная энергия не без помощи американца бросила его наружу головой вперед, в сторону стоек крыла, и он оказался вне самолета в стремительном падении вниз сквозь леденящий холодный ветер. В компании американца, крепко держащего Хокинса за глотку.
Несколько секунд ускорения. Затем они достигли предельной скорости, и наступило свободное падение. Американец улыбался и тихонько напевал свой гимн – «Янки Дудл».
Пинком ноги Джеффри попытался избавиться от него. Пять тысяч, считай, заработаны. Но пинок не помог, а правая нога вдруг потеряла подвижность. Несмотря на все усилия, Хокинсу никак не удавалось отцепиться от улыбающегося американца, который напевал себе под нос и проделывал руками непонятные манипуляции. Джеффри вспомнил карате и нанес было удар по переносице, но, едва начав движение, рука его онемела, а потом…
О Боже! С левого плеча соскользнула лямка парашюта. Американец что-то сделал с главной пряжкой на груди, и она расстегнулась. Какая-то сила развернула Джеффри спиной к американцу. С неожиданно онемевшей правой руки слетела вторая лямка. Нераскрытый парашют держался теперь только на ножных ремнях. Джеффри снова что-то развернуло, на этот раз – лицом к американцу, и он ощутил, как парашют проскочил у него между ног. Теперь он летел вниз, головой вперед, с парализованными конечностями и, самое главное, без парашюта! Он попытался изменить положение тела, но ощутил несильный шлепок по спине и остался летящим все в том же положении.
Господи! Он без парашюта! Его опять развернуло, и они с американцем очутились лицом к лицу. Оба неслись к земле. Американец застегивал на груди пряжку парашюта – парашюта Джеффри! Он улыбался и мурлыкал какой-то мотив. Джеффри увидел брошенный в его сторону сверток цвета хаки. Это был неисправный парашют американца. Потом Пелхэм крикнул:
– Вот так-то, милый! Привет Генриху Восьмому!
Из-за спины американца вырвалась красно-белая ткань, хлопнула наверху и превратилась в купол раскрывшегося парашюта. Американец мгновенно взмыл вверх и стал удаляться все дальше и дальше, раскачиваясь на стропах в плавном спуске.
Джеффри Хокинс, бывший морской пехотинец Ее Величества Королевы, встретился с зеленой землей Виргинии одновременно с неисправным парашютом. Парашют подпрыгнул, ударившись о землю с глухим стуком, и остался годным к дальнейшему использованию. В отличие от Джеффри Хокинса.
Когда Римо приземлился, доктор Хиршблум уже ушла.
Глава шестнадцатая
Брюстер-Форум предоставил в распоряжение Римо комнатку в двухэтажном здании, расположенном в центре лабораторного комплекса, откуда не было видно ни одного из коттеджей. Здание называли домом для прислуги.
– Если заблудитесь, спросите дом для прислуги, – сказал ему управляющий спортзалом.
– Вы тоже там живете?
– Нет, у меня отдельный дом. В доме для прислуги живут работники самого низкого уровня. Уборщицы, водители, дворники, ответственный за безопасность.
– Ладно, – сказал Римо, – сойдет.
Габариты его комнаты позволяли одеваться в вертикальном положении только в том случае, если встать на кровать. Можно было, если возникнет желание, броситься в постель прямо из-под душа. Можно было пользоваться двумя верхними ящиками комода. Нижние не открывались: мешала кровать.
Не то, чтобы комната была так мала, просто кровать была слишком большой. Ее списали из коттеджей для ученых, и она, как и вся остальная мебель в доме для прислуги, абсолютно не подходила для комнат. При желании на кровати вполне можно было делать сальто-мортале, а матрац, по расчетам Римо, мог бы накрыть сразу три обычные кровати.
– Один матрац стоил тысячу четыреста, – доверительно сообщила одна из горничных. – Нам всегда отдают то, что никому не нужно. Вещи-то хорошие, вот только выглядят иногда смешно.
Римо не мог, естественно, выполнять свои экзотические упражнения в спортзале Форума, если предположить, что он вообще был в состоянии их выполнить из-за слишком длительного пребывания в пиковом состоянии.
Но тренироваться он мог где угодно, хоть прямо в кровати, лежа на спине. Уставившись в потолок, Римо представил себе длинную тропу, шедшую по внутреннему периметру стен санатория Фолкрофт, где начиналась его подготовка. Он мысленно ступил на дорожку, усыпанную темным гравием, ощутил влажное дыхание залива Лонг-Айленд и запах сожженных осенних листьев. Так, теперь пять миль в быстром темпе.
Если бы в этот момент кто-то наблюдал за Римо, то заметил бы лишь слабое подергивание мышц ног в ритмичное движение груди в такт глубокому дыханию. Строго говоря, пробежка нужна была именно для тренировки дыхания, поэтому на завершающем круге он сделал спринтерский рывок, выжимая все из утомившихся ног, жадно глотая воздух, все быстрее и быстрее. Раньше рывок всегда удавался, но сегодня с ногами было что-то не так, да и энергии на спринт не доставало. Римо гнал прочь мысль о том, что на последний круг сил вообще не хватит. Боль в мышцах стала нестерпимой. Ни разу за время занятий бегом ему не было так трудно.
