На самый верх он положил четыре куска хлеба с маслом, между ними лежали холодные котлеты, разрезанные пополам. С таким дорожным набором мальчик отправился на вокзал.
Поезд был местным, мальчики сели в общий вагон, где собрался разный народ. Запах неприятно удивил мальчика, у него дома таким никогда не пахло. В вагоне пахло портянками, старыми тряпками, немытым телом, что было неудивительно в эпоху отсутствия дезодорантов в социалистическом быту. Из вагонного коридора, из туалета несло так, что слезились глаза.
Все расселись по местам, и мальчик стал разглядывать город из окна. Мимо проносились встречные поезда, они приближались, и мальчик закрывал глаза, боялся столкновения; город закончился, грязная подворотня изнанки города с мрачными складами и закопченными мастерскими оборвалась внезапно.
Появились деревни с соломенными крышами, повозки с напуганными лошадками на переездах. Там же стояли люди, смотревшие на поезд, как на космический корабль. Кое-кто из них махал рукой незнакомым пассажирам, передавая несуществующие приветы. Мальчик тоже махал им, понимая, что больше их никогда не увидит.
После пятой деревни и одинаковых полей заоконный пейзаж ему надоел, он стал смотреть в проход вагона, где кипела жизнь.
По коридору плыли корзины и мешки с поросятами, купленными на рынке, плыли горшки с детскими отходами, плыли мамы с детьми под мышкой в очереди в туалет, под ногами играли дети со своими секретами, потом прошел взвод солдат во главе с толстым старшиной, который своим пузом, как ледоколом, пробивал им дорогу в соседний вагон. Солдаты ехали с учений пыльные и усталые с огромными вещмешками и черными автоматами. Мальчик слился с полкой, опасаясь случайного выстрела этих мастеров своего дела.
Поток не иссякал, сидеть на одном месте никто не желал, поезд ехал, а пассажиры двигались в нем, как стеклышки в калейдоскопе, создавая каждую секунду новую картинку в глазах мальчика. Такое кино он никогда еще не видел.
Велосипедист сидел безучастно, вагонная суета его не интересовала, он считал в кармане мелочь из копилки, которую разбил сегодня перед поездом по очень важному поводу: ему нужны были деньги, чтобы обольщать Ревякину.
Мать ему денег не дала, до аванса было еще три дня, и денег в доме было в обрез, осталось только на молоко и хлеб.
Велосипедист еще надеялся продать талоны на питание, полученные на сборах по подготовке к первенству города, но в кафе, где он отоваривал талоны за половину, был переучет, и ему пришлось разбить копилку в виде свиньи.
Он считал и сбивался, вывернуть мелочь из кармана на стол не мог, светить бабло было опасно, и он мучился, перекладывая копейки из одного угла кармана в другой.
Устав от счета наличности, велосипедист проголодался, достал из рюкзака пакет с едой и бутылки с молоком и квасом, а мальчик достал свои бутерброды с котлетами, и друзья стали есть на глазах у двух бабок и одной мамаши с мальчиком, который смотрел им в рот.
Мама приказывала сыну не смотреть, а он смотрел, и тогда мальчик дал ему полбутерброда, и ребенок затих на второй полке, чавкая и жадно глотая. Бабки щелкали семечки на десерт, они поели раньше и вели неспешный разговор о том, что все дети – сволочи.
После бутербродов с квасом они пили молоко с ромовой бабой, сверху бабы была ромовая шапочка – самое ценное в этом кондитерском изделии. Разделить ее поровну было трудно, она крошилась и падала, но мальчик сумел подстелить газету, и все крошки сладкой шапочки достались ему. Вместе с молоком есть это было замечательно, так вкусно, что слюни, растворенные молоком, казались райским наслаждением.
После еды все опять встали в очередь в туалет, очередь эта размножалась и змеилась почти до ночи. Потом сразу все стихло, свет выключили; бабки легли вниз, мамка с сыном легли на вторую полку, на другую лег велосипедист.
Мальчик не привык спать на голой полке без белья и матраса, в общем вагоне спать было нельзя, это был сидячий вагон, и мальчик решил не спать – хотел этой ночью ощутить взрослую жизнь в поезде, мчащемся в другую жизнь…
Жизнь в тамбуре уже начиналась. Маленькая, тусклая лампочка на потолке плохо освещала темные углы. В одном из них толстый мужик, обняв своего кореша, говорил за жизнь. Толстый говорил закадычному другу, встреченному час назад в соседнем вагоне, что жизнь – игра, и тот кивал, уже пьяный, и согласился поиграть в очко на интерес. Толстый достал засаленные карты, и они начали. Скоро толстый стал еще толще – на пачку купюр из кармана тонкого, а тонкий похудел на такую же сумму и пошел в свой вагон пустой, как бубен…
Толстый моргнул мальчику и показал на свой кадык, перечеркнув его своим пальцем с черным ногтем, заточенным, как бритва, и растворился в черном чреве поезда, летевшего в темноту.
За окном было темно, одинокие фонари на станциях вырывали из тьмы редкие деревни. В тамбуре стоял грохот от скрежета колес на стыках, ветер выл под дверью незакрывающегося тамбура, мальчик смотрел во мглу, пытаясь разглядеть в темноте что-нибудь, но за окном ничего не было – только черная пустота, поглощающая все и вся.
Одиночество длилось недолго, в тамбур ввалилась парочка – солдат и девушка. Одежда на девушке была расстегнута в разных местах. Они уже в вагоне почти дошли до точки, но там их погнали за аморальное поведение, да и неудобно было на полке совершать развратные действия. Вот солдат с девушкой и вышли на оперативный простор. Мальчик отвернулся к темному окну и превратился в слух, пытаясь получить бесплатный урок, как завоевать женщину. Солдат, видимо, был спецом не только по наводке минометов, он жарко шептал девушке, что пора, время не ждет, и скоро он ее заберет, и какая разница, до или после свадьбы.
Девушка упорствовала, знала, что он «после» никогда не приедет, но сил бороться с собой у нее тоже не было, и она горячо зашептала солдату, что не может так, тут кругом люди.
Солдат нервно сказал, что это не люди, это просто пацан, он ничего не понимает, но она терпела и не давала солдату пропуск в свой внутренний мир.
Солдат понял, что последнее препятствие в его движении к цели совсем не трусы, которые девушка цепко держала в руках. Он крикнул мальчику, чтобы тот шел спать.
Мальчик не шелохнулся, радиоспектакля с таким содержанием он еще никогда не слышал и не обратил внимания на реплику солдата. Тогда воин громко послал его туда, где грозно дымилось между ног смертельное оружие. Мальчик понял, что до финала этой пьесы он не досидит, и юркнул в вагон разочарованный.
Как только мальчик покинул тамбур, вагон закачался еще сильнее, крики девушки подбадривали солдата, пара вошла в резонанс. Мальчик вспомнил пример из физики, как рота солдат, идя в ногу, может разрушить мост, и стал бояться разрушительных действий и радоваться, что не весь взвод нашел свое счастье в этом вагоне.
В вагоне было тихо. Часть пассажиров вышла, но мест больше не стало. Даже на третьих полках торчали какие-то грязные ноги. Лечь к какой-нибудь бабке в ноги мальчик сам не пожелал, лечь к другу валетом тоже показалось неприемлемым по понятиям – в их дворе это было западло.
Мальчик заметил, что на боковой полке лежит какое-то женское тело, прикрывшее плащом голову. Тело поджало ноги, образовалось свободное место, мальчик сел и сразу закемарил.
Он не спал, но сквозь дрему ему привиделась принцесса, сбросившая туфельку на балу, где он был принцем. Что-то толкнуло его в бок, он открыл глаза.
Плащ сполз с головы лежащей, под ним оказалась девушка, молодая, но не школьница, на вид – студентка. Под головой у нее были туфли и сумка. Девушка вытянула ногу в капроновом чулочке, и на пол упала одна туфелька, она лежала в проходе. Сон стал явью.
Мальчик аккуратно взял туфельку и надел ее на ногу девушки, туфелька подошла, сказка стала былью.
Девушка перевернулась на бок, ей тоже снился сон про Золушку, но в своей версии она уже ехала с бала в одной туфельке и была очень расстроена. Эти туфли она купила с огромным трудом, стояла в очереди три часа, не ела три месяца, а как быть с одной туфелькой, она просто не знала, пошарила вокруг – туфельки не было, потом приоткрыла глаза и увидела, как незнакомец надевает на ее ножку потерянную обувь.
В утреннем сумраке вагона девушке показалось, что парень очень даже ничего. Девушка стала ножкой без туфельки гладить его, делала она это вполне осознанно, понимая, что всегда сможет списать свои действия на сон. Мальчик замер, он не ожидал такого и даже сам стал гладить девушку, сначала робко, оглядываясь по сторонам – но время было около четырех утра, час самого глубокого сна. Мальчик нагнулся над девушкой, она чуть приоткрыла глаза и потянула его к себе…
Он проснулся один на полке. Вагон уже шумел, началось оживленное движение. Поезд подъезжал к конечной станции. Велосипедист с надраенными ботинками наводил красоту на прыщавом лице.
