Мое сердце сжимается от боли, потому что я знаю, что именно я виноват в ее беспомощном положении.
Затаив дыхание, я перевожу взгляд на ее грудь - пышные полушария, которые я так люблю, молча моля Господа или любое высшее существо, обещая все что угодно, лишь бы моя жена была жива. И это происходит. Небольшой вдох, который она делает, это легчайшее движение груди, говорит мне о самом важном. Она жива, без сознания повиснув на запястьях и с опущенным вниз лицом, но жива. С невообразимым чувством облегчения я начинаю осматривать ее более тщательно. Ее волосы спутаны и закрывают часть ее лица. Но через темные пряди просматриваются синяки на коже. Маска, которая была на ее глазах, свободно свисает вокруг шеи. И когда мой взгляд скользит ниже, все мое нутро сковывает холодом, потому что я замечаю кровь между ее бедер.
Я не могу позволить себе думать о том, что этот мужчина сотворил с моей женой. Если бы я пустился в размышления, я мог в конечном итоге убить его или дать ему возможность убить нас. Я должен сохранять хладнокровие.
Еще один шаг, и мои ноги натыкаются на второго мужчину.
Их было двое?
Второй лежит на полу, одетый только в боксеры.
Внутри меня сталкиваются ошеломляющее чувство вины и ослепляющая ярость, пока в моей голове складывается план о том, чтобы отрубить головы обоим. Я не жестокий человек по своей природе, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Я не сомневаюсь, что с помощью серпа, зажатого в руке, я легко справлюсь с этой задачей. Дверь открывается шире, и глаза Дженн распахиваются в этот момент.
За долю секунды, которая требуется ей, чтобы найти меня взглядом, на ее лице сменяют друг друга разные эмоции - страх, облегчение и затем стыд.
Когда она открывает рот, я качаю головой и подношу к губам палец.
Она сразу же повинуется, ее глаза наполняются влагой, и по бледным щекам стекают слезы.
Тогда я вспоминаю о веревке, которая находится в кладовой. Во мне поднимается настолько яростное желание убить этих ублюдков, но в то же время я не хочу, чтобы моя жена наблюдала за тем, как я буду расправляться с ними. Это лишь травмирует ее еще больше, особенно после того, что она пережила.
Я поднимаю палец в воздух, показывая ей, что вернусь через минуту. Ее глаза все еще широко открыты, и я тихо бросаюсь обратно к кладовке и нахожу веревку.
Когда я возвращаюсь, ни один из ублюдков так и не пошевелился.
Тихо прокрадываюсь в комнату, зная, что если попытаюсь освободить Дженн, то звук цепей может разбудить мужчин.
- Детка, - шепчу я, целуя ее. – Тише, здесь еще есть кто-нибудь?
Она качает головой и произносит разбитыми и потрескавшимися губами.
- Нет. Только эти двое.
- Хорошо, сначала я собираюсь их связать, - я сканирую два бессознательных тела. – Который из них вырубился первым?
Она указывает головой.
- Тот, в грязной рубашке.
- Какой?
- Тот, что на кровати.
По крайней мере, так как он голый, мне не нужно беспокоиться о спрятанном оружии. Мужчина, которого Дженн назвала, как «тот, что в грязной рубашке», что-то невнятно бормочет, когда я хватаю его за руки, но он не просыпается. Зловоние, исходящее от него, ударяет мне в нос, и я задерживаю дыхание, оборачивая веревку вокруг его запястий, вспоминая занятия по гребле, который посещал в колледже, чтобы завязать идеальный набор узлов. С еще одной петлей вокруг изголовья он никуда не денется.
Вся процедура заняла меньше времени и больше веревки, чем я планировал, но, по крайней мере, я знаю, что он больше не представляет угрозы.
Я киваю в сторону двери, давая понять Дженн, что мне нужно взять еще один моток веревки для того, чтобы связать второго.
Хотя мы общаемся только лишь взглядами, я понимаю, она хочет сказать, что мне нужно поторопиться, быть осторожным и то, что она любит меня, простым коротким кивком головы.
На этот раз я включаю свет в кладовой. Я не нахожу еще одну веревку, но замечаю стяжки и скотч. Я могу с легкостью работать с тем, что имеется на руках. Мало того, что я занимался греблей, когда был моложе, но также провел достаточно времени в скаутах. Там меня научили импровизировать.
- Пол! - крик жены усиливает пульс, заставляя меня дернуться, когда я разворачиваюсь и спешу обратно в спальню.
Ублюдок, который лежал на полу, уже был на ногах и покачивался, едва держась. Его голова наклонена, а глаза не сфокусированы.
Он был абсолютно дезориентирован. Я, к счастью, нет.
Недолго думая, я бросился вперед, ударив его головой в живот, отбрасывая его тело к стене из бетонных блоков. Он стонет и ловит ртом воздух, пока я двигаюсь, и крик Дженн наполняет комнату. Когда он падает на пол, я замахиваюсь и бью его по лицу. Мой кулак опускается на его лицо, попадая в нос и скулы, снова и снова.
Мою руку сводит от боли, но я продолжаю наносить удары.
«Это за то, что ты сделал с моей женой».
«Это за то, что сделал твой пьяный дружок».
- Пол, остановись! - Я едва слышу ее голос сквозь пелену ярости.
«Это за то, что разрушили наш идеальный отпуск».
«Это за то, что напугали ее и причинили боль».
«Это за то, что вырубили меня».
Наконец, слыша звук ломающегося хряща под кулаком, до меня доходят крики Дженн на фоне воплей ублюдка, привязанного к кровати. Тот, что на полу лежит неподвижной кучей и находится без сознания.
Его лицо залито кровью, нос сломан, а из его приоткрытого рта вытекает кровь. По тому, как течет кровь, можно судить, что его сердце все еще бьется.
- Я думаю, что выбил ему зуб, - произношу я, немного успокоившись.
- Ублюдок, - кричит мне мужик с кровати.
Не обращая на него внимания, я иду к жене и осторожно расстегиваю манжеты, и затем ее руки падают мне на шею и плечи.
- Детка, прости меня, - повторяю я снова и снова.
Её тело дрожит в моих объятиях, пока она прячет лицо на моей груди, а ее пальцы все крепче и крепче стискивают мои плечи.
- Они... они...
Я поднимаю ее лицо к себе и теперь могу рассмотреть ее отекшую щеку, потемневшие глаза и сухие потрескавшиеся губы.
- Это моя вина. Я не знал, что кто-то еще был на острове, - я нежно прижимаю свои губы к ее губам, желая заверить ее, что она все еще самая прекрасная женщина, из всех, что я когда-либо знал, и что остаток своей жизни я проведу, вымаливая у нее прощения. Но вопли первого мудака становятся все громче.
- Развяжи меня, ты, ублюдок.
Дженн выскальзывает из моих рук и тянется к лампе. Не говоря ни слова, все еще оставаясь абсолютно обнаженной, она направляется к нему.
- Гребаная сука, я должен был....
Лампа с силой опускается на его голову, разбиваясь на осколки, и его тело обмякает.
- Заткнись! - кричит она.
Я бросаюсь к ней, забирая из ее рук то, что осталось от лампы. Когда она поворачивается ко мне, ее голубые глаза широко раскрыты, дико сверкая, переполненные эмоциями.
- Я - не гребаная сука, - кричит она, поворачиваясь к бессознательному телу. - И я не чертова зверушка или что-то еще, кем я не хочу быть!
- Дженн, - осторожно общаюсь к ней, опуская ладонь ей на плечо, больше волнуясь о том, чтобы моя жена не потеряла сознание. - Я здесь. Они больше не могут причинить тебе боль. С тобой все в порядке?
Ее обнаженная фигура выпрямляется, подбородок поднимается с большей решительностью, чем я мог бы надеяться.
- Я не в порядке, но буду.
Черт, моя жена потрясающая. Как я мог подвергнуть сомнению ее способность справляться с моими желаниями? Она самый сильный человек, которого я знаю.
Я киваю, притягивая ее ближе к себе и уводя из спальни.
- Я хочу связать того, что на полу. Как только я закончу, давай найдем тебе что-нибудь из одежды и уйдем отсюда. Буря прекратилась. Мы установим красный флаг. Надеюсь, хижина все еще на месте, и что более важно, радио в рабочем состоянии. Мы вызовем Нарвану и запросим для тебя медицинскую помощь.
Она выдыхает и осматривает себя.
