Мужчины постоянно влюблялись в мою сестру. Мальчики в школе забрасывали ее любовными записками. Художники просили ее позировать, но она смеялась и отвечала — пусть сами попозируют ей. Один молодой человек из Нью-Йорка встал на колени у нас на крыльце. Отец пригрозил ему из окна ружьем. Это было смешно, если учесть добрый нрав отца и то, что ружье давно не стреляло. Поклонник сестры не желал сдаваться, и отец пригласил его на обед. Это был богатый молодой человек, которого покорили талант и красота моей сестры, однако в конце концов Сара выбрала Билли Келли, которого она знала со школьных лет. Он надежный, как скала, сказала она мне. Я была всего лишь ребенком, но мне захотелось возразить, что человек — это не скала. Сама я предпочла бы человека, который как река — переменчивый, стремительный, неожиданный.
Я открыла дверь коттеджа, готовая исполнить все, о чем попросит сестра. В воздухе кружились пылинки, желтые, как трава в поле. В прихожей было тихо, если не считать тиканья часов на камине. Я подошла к спальне и постучала. Дверь от моего прикосновения открылась. Сара лежала в постели, ее собачка свернулась рядом. Этого мопса, которого Сара назвала Топси, купил ей отец, когда она была младше меня. Сейчас Топси было почти пятнадцать лет, очень преклонный возраст для его породы. Топси был другом и защитником Сары, и ее единственной компаний с тех пор, как она заболела. Он приподнялся и залаял на меня, словно видел впервые в жизни.
— Топси! — Его злоба удивила меня. — Это же я.
Сара протянула руку, чтобы погладить его, и он успокоился. Однако продолжал пристально наблюдать за мной.
Родители дали сестре право придумать мне имя. К счастью, она не назвала меня так, чтобы это рифмовалось с Топси. А то меня могли бы звать Флопси — будь Сара менее художественной натурой. В течение трех недель я жила безымянной, просто дитя в колыбели. Наконец моя сестра приняла решение: Азурина. Она сказала, что не смогла найти имя столь же прекрасное, как я, и поэтому пришлось его выдумать. Так называется одна из акварельных красок, зеленовато-голубая, переливчатая, как самоцвет. Наверное, с человеком, который дает нам имя, устанавливается особая связь. По крайней мере у нас с Топси получилось именно так. Трудно сказать, кто из нас испытывал большее горе, видя Сару в таком состоянии.
Я села на стул у кровати и позвала сестру: «Сара». Какое удивительное имя, изначальное, чистое.
— Не подходи ко мне близко, — предупредила Сара. Она прижала ко рту платок. — Я только что говорила с отцом и с матушкой. Я разговариваю с ними постоянно.
Я вздрогнула, представив, как близка она к мертвым — даже может слышать их голоса.
— Они любят меня, — объявила она, как маленькая девочка своей строгой тетушке.
— Я тоже люблю тебя, — ответила я.
Она исхудала, но оставалась прекрасной. Из-за лихорадки глаза увлажнились. Она выглядела примерно так, как на фотографии, сделанной в Бостоне, на берегу.
— У меня есть одно желание. — Сара говорила торжественно и сосредоточенно.
Я сразу догадалась: она осознает, что скоро умрет. Я поняла, что мне не надо притворяться с ней. И была благодарна ей за это.
Я придвинула стул ближе к кровати, чтобы лучше слышать. Я хотела запомнить каждый миг, потому что он никогда не повторится. На подоконнике стоял поднос со вчерашним нетронутым ужином. Кувшин с водой был полон до краев. Окно было открыто, и ласточки летали рядом, щебеча, расклевывая с тарелки крошки сухарей. Я не чувствовала себя десятилетней девочкой, хотя мне было только десять лет. Я знала много больше, чем положено десятилетней девочке. Я видела боль сестры. Лучше бы я была как Ханна и зажимала уши.
— Я хочу, чтобы ты позаботилась о том, кого я люблю. Дай слово, что ты никогда не бросишь его.
Голос Сары звучал глухо. Ей было тяжело говорить. К тому же она никогда ни о чем не просила, и от этого ей было еще тяжелей. Всю свою жизнь она давала людям гораздо больше, чем получала от них. Я молча выслушала ее просьбу. Я подумала, что она имеет в виду Билли, и удивилась — ведь я всего лишь ребенок, и мысленно содрогнулась. Неужели она хочет, чтобы я всю жизнь посвятила ее мужу, а потом, может, вышла замуж за него, как это иногда бывает — после смерти сестры другая сестра выходит замуж за ее мужа? Все равно, я обещала Саре, и я сдержу слово. Слезы текли у меня по лицу, но голосом я владела и сказала решительно, как человек, который жертвует своей жизнью:
— Я сегодня же напишу Билли. Я позабочусь о нем.
— Билли! — Губы сестры почти сложились в улыбку. — Я не про Билли. Я хочу, чтобы ты забрала себе Топси. Теперь он твой.
В каком-то смысле я испытала облегчение, в каком-то — разочарование. Моя сестра распрощалась с человеческим миром. Топси, который отныне принадлежал мне, зарычал.
— Он не любит меня, — по-детски обиделась я.
— Зато я люблю, — ответила Сара. — Если бы я не доверяла тебе больше всех, я бы не поручила его тебе.
Я взяла сестру за руку, хотя считалось, что прикасаться к больным испанкой опасно — можно заразиться. Птицы на подоконнике доклевали последние крошки и все разом улетели. Свет падал по-другому, лучи ложились длиннее. В деревьях зашумел ветер. Я чувствовала себя счастливой оттого, что сижу рядом с Сарой, что она доверяет одной мне.
Пес догадался первым. Он застонал почти человеческим голосом. Сара выпустила мою руку. Что-то вылетело у нее между губ, душа, может быть, и взмыло вверх. Мгновение я надеялась, что сестра вернется, но она ушла навсегда. Я посидела еще немного, потом встала, чтобы закрыть окно. Вернувшись к кровати, я протянула руку, чтобы закрыть сестре глаза. Топси впился в мою ладонь, на запястье показались две капли крови.
Никто не захотел приготовить тело сестры к погребению, и ее похоронили в той же белой рубашке, в которой она лежала больная. Я расчесала ей волосы. Топси не спускал с меня глаз. Когда он укусил меня, я шлепнула его по носу, и теперь он вел себя осмотрительней, хотя временами рычал.
— Не смей на меня рычать, — говорила я ему. — Теперь я твоя хозяйка.
Он смотрел на меня своими круглыми, как пуговицы, глазами так, словно я сошла с ума. Мы с ним сидели рядом, оплакивая Сару. Это она связывала нас. Наше горе — вот все, что нас объединяло.
Двое могильщиков принесли во двор гроб. Они были итальянцы и плохо говорили по-английски. Они вошли в коттедж и удивились, увидев рядом с телом только десятилетнюю девочку и маленькую собачку. В знак почтения они сняли шляпы и переложили мою сестру в гроб, а гроб поставили на тележку, которую сами же и повезли. Мы с Топси шли следом за тележкой. В окне большого дома я заметила свою сестру Ханну. Миссис Келли считала, что участвовать в похоронах опасно, хотя они проходили на открытом воздухе. Ханна подняла руку и помахала мне, но я не ответила. Пришел пастор, Джонсон Джейкоб, и прочитал молитву. Он был добрый человек и постоял рядом со мной, пока могильщики рыли могилу. Он сказал мне, что тайну нашей веры умом постичь трудно, и я подумала — с чего он взял, что у меня вообще есть вера? Он ушел, а мы с Топси стояли, пока могила не сровнялась с землей. Как получилось, что Сара умерла? Как получилось, что из всех возможных желаний она выбрала столь незначительное?
Когда стемнело, я направилась к воротам кладбища. Ворота были очень красивые, из кованого чугуна, их сделали во Франции по заказу одной семьи, которая потеряла маленькую дочь, словно эти ворота могли помешать ее духу скитаться по свету. Я звала Топси с собой, но он остался сидеть возле могилы. Я захлопала в ладоши. Он даже головы не повернул. В траве застрекотали последние сверчки этого лета. Их песня звучала тихо и торжественно. Вот и все. Вот и конец. Вдруг посреди кладбища я осознала, как я одинока. Я снова ощутила, какая я маленькая — мне всего лишь десять лет, а мир вокруг слишком велик для меня. Я продолжала звать Топси, а он не обращал на меня никакого внимания. Темнота сгущалась, поднялся ветер. Я побежала к воротам. Когда я оглянулась — Топси лежал на траве возле могилы, как уродливый старый сверчок.
Миссис Келли вымыла меня во дворе едким, щипучим мылом. Она велела сжечь всю одежду, которая была на мне. Я смотрела, как превращается в дым черное платье. Когда я легла в постель, Ханна скользнула ко мне под одеяло, прижалась и заплакала. Я успокоила ее, сказав, что Сара сейчас находится в лучшем мире, но ближе мы с Ханной не стали. Я замкнулась в себе, особенно после того, как вернулся Билли. Он нашел себе новую жену, пока был в карантине, — медсестру из Бостона по имени Анни. Он был молодым мужчиной, и никто не рассчитывал, что он проживет остаток жизни монахом, без жены и детей. Они поженились весной, и Ханна была подружкой невесты. Я нарвала цветов мальвы и сплела ей венок, но, когда наступил день свадьбы, сказалась больной и в церковь не пошла. Вместо этого я пошла на кладбище. Я ходила туда каждый день с корзинкой еды и кувшином воды для Топси. Он никогда не покидал могилы Сары. Он провел там всю зиму, хотя зима выдалась очень морозная, как и предвещали пчелы, устроив ульи высоко под кронами деревьев. Когда выпал снег, он вырыл себе нору. Я принесла ему одеяло. Несколько ночей стояли такие морозы, что я боялась — он замерзнет насмерть, но каждый раз он встречал меня возле своей норы. Его шерсть стала густой и грубой. Глаза слезились. Он никогда не вилял мне хвостом, но признавал и каждый раз встречал, при виде меня вылезая из норы.
