— Твою мать!
Это выражение мне знакомо, как и то, что оно означает. Получается, что мы уже рядом. Значит, волна поймана. Пытаюсь вызвать Севу, но безуспешно: либо у него, либо у меня неполадки с рацией. Скорее всего у него, потому что его радиста я знаю. Замечаю неподалёку от аккуратных коробочек «Т-26» и «Т-2» четыре дымных столба, а затем и аккуратные позиции противотанковых пушек, так хорошо заметные сверху. Резким движением рукоятки переворачиваю машину на спину и начинаю пикирование. Одновременно включаю сирену, и под её нарастающий вой устремляюсь к выжженной солнцем испанской земле. Двигатель начинает чихать, но я спокоен, это просто уведён сектор газа. Вой достигает максимальной силы, пора! Выпускаю воздушные тормоза, одновременно сбрасывая бомбы и добавляя подачу топлива. Винт становится прозрачнее, вижу, как обгоняя меня, к земле устремляются осколочно-фугасные бомбы. Нос начинает задираться к небу и нарастающая перегрузка свидетельствует о том, что машина выходит из пикирования. Шестьсот сорок лошадей плавно вытаскивают меня на высоту и совершая разворот я удовлетворённо любуюсь работой своих товарищей по эскадрилье. Одна за одной машины пикируют на батарею, кладя бомбы точно в цель. Позиции заволакивает дымом и перемолотой в пыль землёй, от особенно удачно лёгшей бомбы небольшая, но смертельно опасная для танкистов пушка подлетает в воздух и разламывается на части. Отдельно и в разные стороны летят станины, колёса, ствол и изуродованный щит. Вскоре всё затянуто созданным человеком облаком, и только пробегающая по нему рябь и на мгновение пронзающие темноту вспышки говорят о том, что бомбы в нём ещё рвутся. Внезапно в небо вонзается разноцветный фонтан огня, чем-то напоминающий фестивальные фейерверки — детонировал склад боеприпасов. Ох и весело же сейчас внизу! Иду на второй заход, поливая спрятавшиеся за завесой позиции из единственного пулемёта в правой консоли. Эх, маловато на «штуке» оружия, и калибр винтовочный! Зато точность у неё потрясающая. «Хейнкели» так не умеют, но у них более мощный двигатель и под крыльями на нескольких машинах подвешены не бомбы, а контейнеры с пушками. Поэтому ребята фон Рихтгофена и занимаются штурмовкой пехотных позиций. Замечаю, как машина фон Ботмера несётся в пике к земле, а сам он выставил из кабины… голую задницу! Грешно говорить, но сейчас я бы хотел, чтобы какой-нибудь интербригадовец влепил этому придурку пулю прямо в неё! Может, поумнел бы хоть немного… Наконец все заканчивают свою работу и мы ложимся на обратный курс на свои аэродромы. Хорошо! Пусть мой друг меня не слышал, зато я его смог. И помог ему. Надеюсь, «Витязи» теперь без особых проблем разберутся с республиканскими наёмниками. Тем более, что это сами иностранные предатели-большевики, перед сбросом бомб я успел заметить развевающееся красное знамя над позициями. Специально в него метил. И попал! «Хейнкели», качнув на прощание крыльями заваливают вираж и уходят на свой аэродром, мы продолжаем лететь прямо, к своему «Эскалопу-дель-Прадо», крохотному пятачку ровной земли, зажатом среди суровых испанских скал…
Командир интернационального пролетарского полка имени тов. Урицкого Алексей Ковалев. Испания. 1937 год
Он внимательно смотрел в бинокль. На поле чадно горели четыре фашистских танка и он был уверен, что это только начало. Жаль, что у артиллеристов не выдержали нервы, и они не дали танкам вползти в ловушку поглубже. Но и так не плохо. Сейчас отошедшие франкисты, получив отпор, попробуют перестроиться и атаковать. Что ж, он подготовился и к такому повороту событий. На запасных позициях ждут своего часа еще пять противотанковых и восемь зенитных шкодовских орудий. Там грамотные, опытные расчеты, они не откроют огонь раньше, чем танки подойдут в упор.
Ковалев обернулся к связисту:
— Связь с комбригом.
— Есть, товарищ командир. — связист быстро поколодвал с телефоном и протянул Алексею трубку, — Товарищ комполка, комбриг товарищ Котовский на связи.
Поднеся трубку к уху, Ковалев услышал ровный, спокойный голос колонеля Григорио:
— Докладывай, командир, что у тебя?
— Товарищ комбриг, первая атака противника отбита. Сожгли четыре танка, у нас потерь нет. Но противник располагает не менее чем тремя десятками танков, и надо ожидать скорого повторения атаки.
— Отобьешь?
— Если с воздуха не начнут утюжить, то отобью. — Алексей словно наяву увидел, как сейчас напряглось лицо Котовского. Атаки с воздуха — это больное место республиканской армии.
После секундной паузы Григорий Иванович отозвался:
— Я немедленно свяжусь с авиацией союзников. Хочу надеяться, что они окажут тебе помощь. А ты пока держись.
Ковалев положил трубку. Держись. Хорошо держаться, когда есть чем. Первый батальон его полка потерян вместе с остатками 11-й пехотной дивизии французов в Кампилье. Последнее, что успел передать комбат Хоменко, было: «Они заходят на девятый заход!» Алексей стиснул зубы: жаль Хоменко. Верный был товарищ, хороший. Особенно обидно было то, что весь батальон, почти тысяча человек, преданных делу рабочего движения, погиб, даже не сумев ответить подлым захватчикам. С винтовкой против бомбардировщика мало что можно сделать. Он еще раз поднес к глазам бинокль и вдруг разглядел на борту одного из танков эмблему. Черный круг, рассеченный белым зигзагом молнии. Ковалев невесело усмехнулся: соотечественники, мать их… Ну что ж, придется и соотечественникам преподать урок марксизма…
— Товарищ командир! Товарищ командир! Воздух! Воздух!
Алексей глянул в небо. Точно. На западе появились маленькие черные черточки. Они медленно, уверенно росли, и вот уже стало понятно, что самолеты идут широким строем. Прямо на них.
— Всем в укрытия, живо! — приказал Ковалев, и, неизвестно зачем застегнувшись на все пуговицы, вышел из дома, чтобы прыгнуть в отрытую щель бомбоубежища.
Затем разверзся ад. Самолеты с воем заходили в пике, и, казалось, готовы были обрушиться прямо на головы сжавшихся, открывших в немом крике рты людей. Грохот разрывов был похож на рев водопада. А в головах у всех билась одна общая мысль: «Там, наверху! Если ты есть, то пронеси, обойди меня и не дай мне этой слепой смерти!» Это продолжалось долго, бесконечно долго, а потом внезапно наступила тишина, словно выключили радиоприемник, передававший чудовищную музыку сумасшедшего композитора. Лишь через несколько минут, показавшихся часами, слух начал воспринимать удаляющийся рокот моторов, крики раненых и другие звуки окружающей действительности. Алексей поднял голову и огляделся. Над городком стояло еще не осевшее густое облако пыли, в нескольких местах разорванное пламенем пожаров. Рядом с ним лежал какой-то темный предмет, и Ковалев нагнулся, но, разглядев, невольно отшатнулся. Перед ним лежала голова, вернее половина головы. У нее не было затылка, а на лице, молодом и безусом, застыло безмятежное выражение удивительного покоя. Это была голова штабного связиста. Алексей оглянулся, что бы отыскать тело несчастного, но не увидел его. Зато он увидел новый строй самолетов, идущих к ним…
Капитан Всеволод Соколов. Испания. 1937 год
Сидя на холмике я смотрю на то, что творится на другом берегу. Там собирают свою жатву «черные птицы войны». Наши СБЮ чередуются с немецкими «Штуками» и все это приправлено соусом из итальянских Фиатов-32, которые уже давно, более полугода используют в качестве штурмовиков. Карусель смерти вертится в воздухе уже добрых полчаса. И это уже третий заход. Действительно: в этот раз командование решило всех поразить своей честностью и разумностью. Бывает…
Ого, опять французы в небе. Вот уж воистину: битому неймется! Ведь только час тому назад турнули их наши «ишачки», вогнав в землю с десяток «Девуатинов». Нет, снова лезут. Ну, как говорится: вольному воля. Нравится по шее получать — да жалко, что ли?
— Господин капитан, Медведь на связи!
«Медведь» — это сегодняшний позывной Армана. Сейчас узнаем, что еще соратнику понадобилось.
— Медведь, здесь Бык. Слушаю Вас.
Сквозь помехи пробивается далекий голос:
— Бык, Бык, я — Медведь! Как слышите?
— Хорошо, господин подполковник.
— Сейчас «воздушники» кончают работу. Дальше — твое дело! Карандаши уже выдвигаются на исходную. Вперед! Как понял?
— Понял Вас, Медведь, понял. Вперед.
— Отбой.
Я вылезаю на башню.
— Взводные, ко мне.
Поставить задачу — дело одной минуты. «Карандаши» (на немудреном армейском арго так именуют пехоту) из 70-й пехотной действительно уже подобрались к самому берегу. Пора и нам браться за работу. Так, а это откуда и каким ветром надуло? В упор ко мне останавливается броневичек БА-20, на башне которого вместо нашей молнии или испанского андреевского креста изображен православный осьмиконечник. Наш батальон-иерарх, отец Михаил, собственной персоной. Вот он вылезает из броневика, благословляет бойцов и идет ко мне. Оказывается, он желает принять участие в атаке, чтобы потом, по горячим следам так сказать, допросить и проверить пленных…
