но замолкаем, когда загорается свет, ослепив в очередной раз. Лифт приходит в движение. Момент откровений упущен… Наш тет-а-тет подошел к концу.
На парковке почти никого. Провожаю бывшую жену к такси, но в последний момент останавливаю ее у своей машины:
— Подожди здесь, пожалуйста. Я отвезу тебя домой. — Вижу по ее вспыхнувшим глазам, что собирается возразить. — Юль, не спорь. На улице ночь, мужик промариновался почти час, ожидая тебя. Чудо, что не уехал с вещами. Мне будет спокойней, если я сам тебя провожу.
Расплачиваюсь с такси и, прихватив сумочку жены, спешу доставить свою Снежную королеву обратно в ее ледяной дворец.
Всю дорогу до дома Юля сидит с закрытыми глазами. Можно было бы подумать, что она спит, но иногда ее губы трогает еле заметная улыбка. А утром чуть не плакала…
Царапает на подкорке ее фраза, брошенная тогда у «обезноженной» тачки. Ей нужна помощь? Какое еще нахрен охранное агентство? От кого и что она собралась охранять?
Впрочем, Соболев, это не твое собачье дело.
Отключи уже ревнивого самца и вези принцессу домой.
Стискиваю зубы.
Калит просто, что Юля, по сути, таскается одна ночами, когда ее ебарь где-то прохлаждается.
Но сейчас она здесь, со мной, и нам обоим уютно в одном пространстве на двоих. Мы не спорим, не цепляемся друг к другу. Засбоивший, как нельзя кстати, лифт будто сдвинул наши отношения с мертвой точки вечно грызущихся бывших.
«Быть может, это начало хорошей дружбы?» — мысленно ободряю себя и тут же кидаю взгляд на жену. Ну как с такой можно просто дружить?
У ее дома стоит на всех четырех новых колесах Опель. Парни красавчики. Тянусь к бардачку, случайно задев Юлино колено.
— Прости. Держи ключи, — протягиваю брелок пунцовой от смущения жене. Юля берет их аккуратно, едва касаясь моей ладони.
— Спасибо тебе, Мир! Ты меня так сильно сегодня выручил! Правда. И прости меня за истерику, — в порыве благодарности она тянется ко мне и звонко чмокает в щеку. Кровь тут же вскипает, а дыхание учащается.
Мягко перехватываю ее ладонь и целую тыльную сторону.
— Всегда пожалуйста. Обращайся, если что. Но впредь постарайся не целовать меня с такой страстью. У меня ведь тоже есть границы дозволенного. — По мере того, как я говорю, ее глаза расширяются, а щеки алеют. — Иначе, боюсь, нам предстоит очень серьезный разговор с твоим этим Борисом.
— Откуда ты знаешь? — в ее глазах плещется непонимание.
— Птичка на хвосте принесла.
Выбравшись в теплую ночь, Юля с улыбкой качает головой.
— До завтра, Мир. — Почему в этом прощании я слышу больше, чем просто дань вежливости?
— Я подожду, когда ты зайдешь в подъезд. — Смотрю на свою жену, жалея, что не меня она будет встречать на пороге дома. Красивая, даже с потеками туши и поджатой по-птичьи ногой в изувеченной туфле.
Юля успевает сделать один неловкий шаг, как я наклоняюсь к пассажирскому окну:
— Можно вопрос? — Получив кивок, продолжаю: — О чем ты сейчас думала?
— Да так. О вилках, о котах, о ерунде всякой.
Глава 10. Свадебное платье
Юля
— Ты должна как-то повлиять на свою мать! — Папа — по сложившейся уже привычке орать на подчиненных — почти кричит мне это в трубку, пока я пытаюсь работать.
Неделя без Соны вышла тяжкой, но врачи ни в какую не соглашаются отпускать ее раньше времени.
— Что на этот раз, пап? Она снова заставляет тебя пить те тибетские сборы?
Довести до горячки академика наук под силу только моей маме.
Сочувствую совершенно искренне, эти саше с неизвестными науке травами мне приходится втихую выбрасывать и врать, что очень хороший сбор.
Однажды Штрилиц как никогда был близок к провалу, когда я расхваливала очередное саше и врала напропалую, что после волшебного чая чувствую себя посвежевшей и сплю без задних ног. Мама тогда долго смотрела на меня нечитаемым взглядом, пока не сообщила, что этот сбор был от поноса. Что ж, словесный понос у меня быстро иссяк.
— У тети Риммы аллергия на шерсть! И я планировал, что это исчадие ада останется дома, но твоей же матери неймется…
Когда я проводила каникулы у старшей папиной сестры, я тоже думала, что она исчадие ада. Но папа, конечно же, не про любимую сестру так. А про собаку…
Родители женаты больше тридцати лет, и все так же находят поводы для конфронтации. После смерти их старого мопса Ричарда, папа говорил, что никаких больше собак в доме не будет. Но когда мама взялась с удвоенной силой опекать единственного мужчину в семье, первым предложил завести еще одного четвероногого друга.
Крошечный шпиц с ягодным именем Брусника со всей полнотой ее крохотной души обожает свою приемную маму и… ненавидит отца. Эта бестия грызет его ботинки, писается от одного только его голоса, бесконечно лает и просто играет роль маленького генератора хаоса… И при всем при этом полностью устраивает моего вечно ворчащего папу. Потому что бережет его нервную систему от посягательств моей матери.
— Не думала, что от такой крошки столько проблем.
— Ты что не знаешь свою мать?! Да мы пока едем в Ленту она успевает дать тысячу указаний. Закрой окно, собаке дует. Включи кондиционер, Бусе жарко! Ты взял пеленки, игрушки, воду, еду… И так по кругу! А у меня сто шестьдесят научных сотрудников! У меня отпуск всего неделя!
— Пап, пап! Я всё поняла. Может, оставить Бусю дома? Буду заглядывать к ней после работы, выгуливать…
— Мы тут решили с мамой, что в наше отсутствие собака поживет у тебя.
Перевожу на человеческий. Мама сказала папе, что собаку надо отвезти строптивой дочери. Чую, это мне аукается «почти юбилейный» ужин и продинамленный роман с брокером Романом. Ни о чем не жалею, но как же бесит.
Делаю глубокий вдох.
— Вообще-то, пап, я против того, чтобы моя квартира превращалась в контактный зоопарк. Как насчет собачьих отелей?
