— Полетные данные кажутся при первом прослушивании простыми и ясными. Все механизмы на самолете работают исправно, — сообщил аналитик, глядя на данные, появляющиеся на экране компьютера. — Плавные повороты, ровная работа двигателей. Пилот ведет самолет, как по учебнику.., вот до этого момента. — Он постучал пальцем по экрану. — Здесь он сделал крутой поворот с курса ноль-шесть-семь на курс один-девять шесть.., и снова все работает нормально.
— В кокпите никаких разговоров. — Второй техник прослушивал запись голосов, прогоняя ленту взад и вперед, обнаружив только рутинные переговоры между самолетом и наземными станциями управления полетом. — Я возвращаюсь к началу записи. — На ленте вообще-то не было начала. Она представляла собой непрерывную петлю на этом магнитофоне, потому что «Боинг-747» обычно совершал продолжительные перелеты над морской поверхностью, длившиеся по сорок часов. Технику пришлось потратить несколько минут, чтобы найти конец предыдущего рейса, и тут он услышал обычный обмен информацией и командами между двумя пилотами, а также самолетом и службой наземного контроля, сначала на японском языке, а затем на английском, которым обычно пользуются при международных рейсах.
Голоса стихли вскоре после того, как авиалайнер остановился на выделенной для него дорожке. В течение целых двух минут царило молчание, и затем снова началась запись, когда включились приборы во время процедуры проверки бортовых устройств, как это обычно делается перед вылетом самолета. Переводчик японского языка — армейский офицер, одетый в штатское, — приехал из Агентства национальной безопасности.
Звуки были четкими и ясными. Они слышали, как щелкали переключатели, где-то сзади раздавалось жужжание инструментов, но самым громким звуком было дыхание второго пилота, которого они опознали по дорожке на пленке магнитофона.
— Остановитесь, — внезапно сказал офицер. — Немного перемотайте ленту назад. Тут был слышен второй голос, я не совсем... Вот сейчас хорошо. Он сказал: «У тебя все готово?» Это вопрос. Должно быть, старшего пилота. Да, захлопнулась дверь, в кабину вошел старший пилот. «Предполетная подготовка закончена.., готов приступить к рулежке и взлету... О...» Боже мой, он убил его. Еще перемотайте ленту назад.
Армейский офицер — майор — не заметил, что агент ФБР взял вторую пару наушников.
Оба впервые услышали это. Агенту ФБР приходилось видеть видеозапись убийства, но ни он, ни офицер армейской разведки ни разу не слышали звуков, сопровождающих его. Удар, шорох врезающегося в человеческую плоть ножа, вздох удивления и боли, что-то вроде бульканья, словно попытка заговорить, и тут же послышался другой голос.
— Что это? — спросил агент.
— Еще отмотайте назад, — сказал офицер, глядя на стену и внимательно прислушиваясь к словам, произнесенным на японском языке. — Он сказал: «Мне очень жаль, но так уж пришлось...» — перевел майор и добавил:
— Мне показалось, что он извиняется перед ним.
Послышалось несколько тяжелых вздохов, и наступила тишина.
— Господи... — произнес потрясенный агент ФБР. Меньше чем через минуту по другому голосовому каналу послышался голос другого пилота, предупреждающего центр управления полетами, что его 747-й начинает прогрев двигателей.
— Это старший пилот, Сато, — сказала аналитик из Национального департамента безопасности на транспорте. — Первый голос принадлежал, должно быть, второму пилоту.
— Больше не принадлежит. — По голосовому каналу второго пилота слышались только фоновые шумы.
— Это верно, он убил его, — согласился агент ФБР. Им придется прокрутить эту пленку еще сто раз, прислушиваясь к ней самим и в присутствии других, но вывод останется тем же. Даже если официальное следствие будет длиться несколько месяцев, по сути дела оно закончилось меньше чем через девять часов после своего начала.
Улицы Вашингтона были неестественно пустыми. Обычно в такое время дня — Райан слишком хорошо знал это по собственному опыту — центр столицы представлял собой сплошную транспортную пробку из автомобилей государственных служащих, лоббистов, членов Конгресса, их помощников, пятидесяти тысяч адвокатов и их секретарей, а также бесчисленного множества работников различных частных фирм, обслуживающих всех тех, кто были упомянуты выше.
Но не сегодня. Поскольку на каждом перекрестке стоял полицейский автомобиль с антенной на крыше или защитного цвета машина национальной гвардии, атмосфера в городе больше походила на уик-энд перед праздничными днями, и Райан обратил внимание, что от Капитолийского холма направляется даже больше автомобилей, чем к нему, — любопытных поворачивали обратно в десяти кварталах от места, к которому они стремились.
Президентский кортеж мчался по Пенсильвания-авеню. Джек расположился на заднем сиденье «шеви сабербен», впереди и сзади ехали машины морской пехоты, между которыми вклинились автомобили агентов Секретной службы. Солнце уже встало. На небе почти не было облаков, и Райану потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, почему контуры зданий на фоне горизонта выглядят непривычно.
Он заметил, что японский «Боинг-747», пролетевший вдоль Пенсильвания-авеню, прежде чем врезаться в Капитолий, даже не повредил растущих здесь деревьев. Всю свою энергию он потратил на цель. На холме работало полдюжины подъемных кранов. Они извлекали из кратера, который еще вчера был залом заседаний палаты представителей, крупные обломки стен и опускали их на платформы грузовиков. У развалин Капитолия стояло всего несколько пожарных машин. Трагическая часть катастрофы уже закончилась. Осталась мрачная.
Весь остальной город в 6.40 утра казался нетронутым. Райан последний раз взглянул на развалины Капитолия через боковое затемненное стекло, и тут же его машина свернула вниз, на Конститьюшн-авеню. Хотя охране удалось убрать автомобили с пути президентского кортежа, она оказалась бессильна перед обычной массой любителей утренних пробежек. Возможно, бег по Моллу был частью их обычного ритуала, но сейчас они все стояли. Райан смотрел на лица людей. Некоторые из них поворачивались вслед машине, а потом устремляли взгляды на восток, некоторые собирались группками, беседуя между собой, кивали в сторону Капитолия, качали головами. Джек заметил, что агенты Секретной службы, сидевшие вместе с ним в «сабербене», крутили головами, наблюдая за ними. Не иначе они предполагали, что один из них сейчас вытащит из-под своего тренировочного костюма базуку.
Ехать так быстро по улицам Вашингтона было для Райана непривычным. Автомобили летели с такой скоростью отчасти потому, что попасть в быстро мчащуюся цель труднее, а отчасти потому, что сейчас его время было намного более ценным и не следовало тратить его понапрасну. Но важнее всего для него было ощущение, что он мчится к месту назначения, которого так хотел бы избежать. Всего несколько дней назад он принял предложение Роджера Дарлинга занять пост вице-президента, но тогда он руководствовался главным образом тем, что после пребывания в этой должности его больше никогда не пригласят на государственную службу. Он закрыл глаза, и гримаса боли промелькнула по его лицу. Почему он всегда дает согласие, когда предлагают какую-то трудную работу? Почему не отказывается от нее? Его решения, несомненно, продиктованы не мужеством, а скорее наоборот. Им так часто руководит страх, боязнь, что в случае отказа люди сочтут его трусом. А еще он боится поступить наперекор собственной совести, и чаще всего именно совесть заставляет его принимать предложения, которые ему не нравятся или вызывают у него страх, но всякий раз он не видит разумной альтернативы для иного решения.
— Все будет в порядке, — сказал ван Дамм, заметив выражение боли на лице Райана и зная, о чем думает новый президент.
Нет, не будет, подумал Райан, но не смог произнести этого вслух.
Глава 3
Изучение
Зал Рузвельта был назван в честь Теодора Рузвельта. Там на восточной стене висела его Нобелевская премия мира, присужденная ему за «успешное» посредничество в заключении мирного договора, положившего конец русско-японской войне 1904-1905 годов. Ныне историки утверждают, что эти усилия американского президента только разожгли имперские амбиции Японии и нанесли такой тяжелый удар России, что Сталин, который вряд ли симпатизировал династии Романовых, счел необходимым отомстить за унижение его страны. Впрочем, премия мира, учрежденная Альфредом Нобелем, всегда играла скорее политическую, чем реальную роль. Обычно зал использовался для небольших торжественных ланчей и заседаний, а его близость к Овальному кабинету способствовала этому. Пройти в зал Рузвельта оказалось труднее, чем ожидал Джек. Коридоры Белого дома слишком узкие для здания такого назначения, тем более когда в них кишат агенты Секретной службы. На этот раз они хоть не держали в руках оружие — и Райан почувствовал от этого облегчение. Он прошел мимо десяти новых агентов, не входивших в состав его личной охраны, что вызвало вздох недовольства у «Фехтовальщика». Сейчас все изменилось, все представлялось внове, и агенты личной охраны, которые раньше казались ему деловитыми, иногда даже до забавности, сейчас превратились в очередное напоминание о том, что его жизнь кардинально переменилась.
