Несмотря на летние деньки, утро выдалось сырым и туманным. Настя, гладко причесанная, одетая в нарядное деревенское платье и яркий платок шла позади Митяя. Василий шел за ней. Изрядно трусивший Лука остался в избе, якобы, чтобы раздобыть телегу и лошадей для обратной поездки. Группа уже подходила к опушке леса, когда в обрывках лохмотьев густого, совсем не по-летнему холодного тумана показалась угловатая широкоплечая фигура Захара:
— Пошли, что ли, нашлась, я смотрю девка — то. — Он обернулся к Насте, — тебя там не обижали?
Настя, вздохнув, опустила глаза. Она практически не понимала смысл происходящего, молча, делая все, что ей велели. Она потеряла Анику, потеряла навсегда, и ей было все равно, что с ней произошло, и она даже не могла ненавидеть надругавшегося над ней Митяя. Равнодушие такой до тошноты однородной консистенцией заполняло каждую клеточку её тела, что не хотелось шевелиться. Где- то на уровне инстинкта самосохранения срабатывали какие-то механизмы и она послушно выполняла отдаваемые ей команды, но на большее она не была способна. Потеря Аники была смертельным ударом прямо в сердце. Тропинка тянулась по знакомым местам. Настя узнавала местность, по ней она шла с Аникой за странной старухой. Образ Аники стоял перед глазами, слеза горечи скатилась по щеке. Он погиб из-за неё. Это она втравила его в эту историю. Сейчас он был бы жив, выступал на арене, красавец Аника…
— Пришли, — Захар показывал на избу, которая находилась сразу за зеленой цветущей поляной. — Вон она.
Все оглянулись туда, куда указывал Захар, возле избы стояла бабка, в руках её был сверток. Сердце Насти зашлось. Образ! Как она могла выдать его местонахождение, она и предположить не могла, что Митяй с товарищем отыщут старуху.
Тем временем, каркающим голосом старуха прокричала:
— Один пусть с девкой остается, а второй идет ко мне, как только отпустите её, я отдам образ.
Митяй хмыкнул, сжав в руке спрятанный в кармане кастет, и оглянулся. Захара нигде не было, он, словно растворился в лесной чаще. Сейчас он прикончит старуху, а потом закончит с девкой. Уязвленное самолюбие мучило его еще больше, чем неудовлетворенная похоть. Он уже рисовал в уме изощренные картины предстоящих плотских утех с Настей. Нетерпеливо поигрывая плечами, он шагнул вперед. Каким-то чудом он некоторое время шел по топи совершенно невредимый, только удивляясь пружинящей почве под ногами. Внезапно он ушел по пояс в трясину. Его глаза округлились от ужаса. Он закричал второму:
— Я тону, вытащи меня! Васька! Вытащи! — он пытался повернуться к нему. Его компаньон лежал на земле лицом вниз. Настя, обернувшись, ошарашено смотрела на вернувшегося с того света Анику, уложившего бандита ударом ствола выломанной молодой березы по затылку.
— Спасите! Тону! — черная жижа затягивала тело Митяя все глубже.
— Спаси меня, девка, спаси! Ну, прости ты меня, бес попутал, все отдам, а вину свою перед тобой искуплю, спаси меня! — истошный вопль утопающего нисколько не трогал старуху, словно воробышек она перепрыгивала с кочки на кочку, пока не оказалась рядом с Аникой и Настей.
— О чем он? — Аника вопросительно глядел на Настю. Старуха заглянула ей в глаза. Подернутые старческой пленкой непонятного бурого цвета зрачки старухи пронизывали Настю насквозь. Аника побледнел от мыслей, пришедших ему в голову. Настя выходила из зыбкого оцепенения, и произошедшее ужасающей картиной встало перед её глазами. Она замотала головой и закрыла лицо руками. Плечи её затряслись. Старуха понимающе закивала:
— Э, да он над тобой снасильничал, детка?
— Как! — Аника задохнулся от гнева, — Он это сделал?
Настя расплакалась. Аника вскипел:
— Ах ты, мразь, он протянул Митяю палку, у него было огромное желание вытащить его, чтобы задушить собственными руками, — я до тебя сейчас доберусь!
Митяй тянулся к березе. До конца обломка оставались считанные миллиметры, он почти касался пальцами дерева. Раздался то ли стон, то ли вздох, трясина охнула, и голова Митяя резко скрылась под ряской. Пузыри воздуха лопались, поднимаясь на поверхность.
— Нееет! — Аника кричал, в бессилии сжав кулаки. — Нет! Это слишком легко для него! Я должен достать эту тварь! — он рванулся к трясине.
Настя вцепилась ему в руку.
— Стой, Аника, пожалуйста, стой! — Кричала она сквозь слезы.
— Гиблое место! — старуха покачала головой, — нечего соваться, куда не следует. Вот, ваши вещи, — она протянула котомку. Икона там. Ты не плачь, милая, не плачь, — она утешала Настю, — бог он не в силе, а в правде, а она на твоей стороне. Ты видишь, обидчика твоего господь покарал, ждет его суд страшный, на нем он за тебя ответит, а ты забудь, не было ничего. Так легче, поверь мне. Вон, какой богатырь за тобой стоит, — она подмигнула, кивнув на Анику, — ты держись его, он — настоящий.
Аника подошел и обнял Настю, прижав её к себе. Хриплым, сорванным голосом она прошептала:
— Они сказали, что убили тебя. Я жить не хотела…
— Я боялся, что тебя убили. Я и предположить не мог, что с тобой случится то, что случилось, прости меня, если сможешь. Спасибо господу, что ты жива, — это главное.
Неведомо откуда взявшийся Захар водрузил на плечо Василия, до сих пор не пришедшего в себя, и понес его в глубь леса. Старуха спросила:
— Куда ты его, Захарка!
— Занесу поглубже, бабаня, мы чай не душегубы какие, очнется, бог даст — выберется, а нет — туда ему лиходею и дорога.
Аника поклонился в ноги старухе:
— Спасибо тебе, добрая душа, не знаю, как бы мы без тебя…
— Полно, голубь, ступайте, по дороге верст десять до Мурома, а там уж как бог даст.
Аника обнял Настю за плечи и, вскинув котомку на плечо, направился с ней в сторону дороги.
— Счастливо вам, голуби. — Старуха повернулась и запрыгала по кочкам к избе.
* * *
Четвертые сутки Аника с Настей ехали в дилижансе по Сибирскому тракту. Аника каждый раз вскипал, когда видел синяки на её запястьях и шее, которые она пыталась прикрыть косой и рукавами. Взгляд побитого щенка, который не понимает, за что наказан, но со страхом и надеждой вглядывается в глаза хозяину, каким она смотрела на него, переворачивал все в его душе. Она упорно молчала, а он не знал, что сказать, как успокоить её. Она прятала взгляд, а он отводил глаза всякий раз, когда случайно встречался с её глазами. По-прежнему менялись попутчики, но их по-прежнему не узнавали и не досматривали, не смотря на обилие расклеенных розыскных объявлений. Пермь встретила их проливным летним дождем, и Аника повлек за собой Настю к ближайшей придорожной гостинице. Впервые за четыре дня он заговорил с ней:
