— К сожалению, дитя мое, на все воля господа, надо принять, надо смириться.
Настя опустилась на пол рядом с телом Аники. Народ, покачивая головами и тихо переговариваясь, стал расходиться. Прошло не меньше получаса, когда она подняла поникшую голову:
— На все воля господа, Настя ошалело оглядывалась вокруг, — вы правы, на все его воля… — она кинулась к иконе, от которой исходило слабое сияние и, прижав свои ладони к поднятым ладоням Богородицы, шепотом переходящим в срывающийся крик, глядя на священный лик, взмолилась:
— Матушка, пресвятая царица небесная, родная моя, прости меня грешную. Помоги, матушка, сотвори чудо, сын твой говорил, будет каждому по вере его. Пусть и мне будет по вере моей. Ты великая и чудотворная, ты заступница и просительница, умоли сына своего вернуть ему жизнь, я не могу без него. Он — лучшее, что было в моей жизни, он стена моя необоримая, сотвори чудо матушка, сотвори чудо, яви милость божью, дай мне по вере моей!
… Верую!
Настя прижалась лбом к образу. Прошла минута, другая. Вспышка яркого света ослепила немногих оставшихся в храме, собиравших обломки двери и осколки с пола храма. Свет то становился ярче, то угасал, а икона словно растворялась в стене храма. Настя упала на пол без чувств.
* * *
— Настя, Настенька, очнись, очнись, хорошая моя, — словно из ниоткуда, голос Аники возвращал её из небытия, — Настенька!
— Аника! — не веря своим глазам, Настя кинулась ему на шею, — мой Аника. Ты живой, она все-таки помогла!
— Мне казалось, я просто спал…
— У тебя не билось сердце, ты был мертв, мы все это видели, все и люди и батюшка, а потом я попросила образ сотворить чудо и вот — ты жив!
Настя обнимала Анику, не обращая внимания на вновь собиравшихся людей, отца Герасима, творившего молитву у алтаря, на женщин, прикладывавшихся лбом к стене, в которой словно растворилась чудотворная икона, свершив свое последнее чудо.
— Аника, мой любимый, ты снова со мной. Все закончилось.
— Да, но икона снова исчезла.
— Исчезла, но вернуть её оттуда теперь, увы, не в нашей власти.
— Мне кажется, ты и оттуда ее вернула бы. Ты невероятная, таких больше нет, Настенька, ты…ты… Ты человек редкой души и редкой красоты. Ты мое чудо.
Аника поднял её на руки, и понес к выходу. Она робко спросила:
— Все кончено, что же теперь? Ты поедешь в Москву?
— Мы поедем в Москву, даже не думай, я больше ни на секунду не выпущу тебя из поля зрения.
— Ты берешь меня с собой?
Аника расхохотался:
— Ты вернула меня к жизни светом своей души. Ты умеешь воскрешать мертвых, ты думаешь, кто-нибудь отказался бы от такой спутницы.
— Не я, господь, и икона Пресвятой Богородицы, а я просто верила, и мне было дано по вере моей.
— Такой веры я не встречал в жизни. Так ты поедешь со мной? — его глаза смотрели на неё с нежностью и любовью.
— В качестве спутницы?
— Есть предложение получше…
— Предложение?
— Стань моей женой, — он взволнованно кусал губы, выглядя, как мальчишка на первом свидании, — я никому и никогда не говорил этих слов, и думал что не скажу никогда. А тебе хочу сказать: я люблю тебя. Настенька, если тебе не претит быть женой циркового акробата и наездника, выходи за меня.
— А как же это — она кивнула, указав на свой наряд послушницы, — ведь я обещала…
— Но ведь еще не поздно, и, я думаю, став женой и матерью, ты не меньше принесешь пользы, чем, уйдя в монастырь. — Он погладил её по щеке и обнял, прижав к себе:
— Я просто никуда тебя больше не отпущу, я буду с тобой, слышишь! А ты будешь со мной, и по-другому просто не может быть. — Он опустил её на пороге храма. Жандармы, прибывшие на вызов, грузили в карету Луку и его дружков, которые лежали с переломами и ушибами неподалеку от ворот, не в силах двинуться с места. Отец Герасим подробно описывал все случившееся их начальнику, заодно припомнив, что именно Луку видел еще пару месяцев назад, когда была похищена чудотворная икона.
Аника прижал Настю к себе и поцеловал её.
— Обвенчаемся здесь или в Москве? А может быть в Петербурге?
— Выбирай сам, я просто счастлива, быть с тобой рядом. — Настя оглянулась. В зияющем проеме храма, в каменной стене на месте исчезнувшего образа, рельефом камня ей одной видимый, улыбался лик прекрасной женщины, с поднятыми кверху ладонями, держащей на коленях младенца.
