— У нас с матерью хорошие отношения, — сказал Хассель.
Йельм сделал вид, что удовольствовался этим ответом, для нового нападения нужно иметь больше информации. А напасть еще раз придется.
Они поблагодарили и ушли. На лестнице Чавес спросил:
— Какого черта ты меня с собой брал?
— Черстин сказала, что тебе нужно подышать воздухом, — с напускной бодростью объяснил Йельм.
— В этой квартире воздухом не подышишь.
— Если честно, мне был нужен человек, который может посмотреть на Ларса-Эрика Хасселя без предубеждения. Ну и как он тебе?
Они направились по лестнице вниз, в сторону Пиперсгатан. Клочковатые облака закрыли солнце, северная часть Ратуши погрузилась в тень и словно бы отодвинулась назад.
— Направо или налево? — спросил Чавес.
— Налево, — ответил Йельм. — Нам нужно в Мариеберг.
Они молча шли по Пиперсгатан. На Хантверкаргатан они повернули налево, миновали площадь Кунгсхольм и притормозили возле автобусной остановки.
— Интересно, — прервал молчание Чавес. — Как он учится?
— Проверь, — коротко ответил Йельм.
Автобус уже почти доехал до Мариеберга, когда Чавесу наконец удалось дозвониться до Стокгольмского университета и узнать телефон кафедры литературоведения, соединиться с которой тоже оказалось непросто. Йельм наблюдал за происходящим со стороны, как режиссер, который из зала следит за стараниями актеров. Автобус был переполнен, Йельм стоял у задней двери, Чавеса оттеснили в середину, рядом с ним покачивалась детская коляска. Каждый раз, когда Чавес что-то кричал в трубку мобильного телефона, из коляски ему с утроенной громкостью отвечал ребенок, а вслед за тем раздавались причитания издерганной мамаши, которые с каждым разом становились все громче. Когда на площади Вестербруплан Чавес вышел из автобуса, ему казалось, что он побывал в аду.
— Ну и как? — снова спросил Йельм.
— Ты злой человек, — прошипел Чавес.
— Такая у нас работа, — ответил Йельм.
— Лабан Хассель записался на базовый курс литературоведения три года назад. Ни одного экзамена не сдал. На другие курсы не ходит.
Йельм кивнул. Они оба пришли к одному и тому же выводу, но с разных сторон. Такое совпадение его порадовало.
На этот раз лифт работал. Они вошли в отдел культуры с видом людей, знающих, что им нужно. Если все получится, результат не замедлит себя ждать.
Эрик Бертильссон возился с факсом и не заметил гостей. Стоя в нескольких сантиметрах от его покрытой красными прожилками лысины, Йельм откашлялся. Бертильссон вздрогнул, словно увидел привидение. Что, в общем-то, было не очень далеко от истины, подумал Йельм.
— Нам нужна ваша помощь, — произнес Йельм с бесстрастием, которое сделало бы честь самому Хультину. — Откройте нам, пожалуйста, почту Хасселя. Если она сохранилась.
Бертильссон дико уставился на человека, прочитавшего его сокровенные мысли, человека, которого он уже надеялся никогда больше не увидеть. Мгновение он не мог произнести ни слова. Наконец выдавил из себя:
— Я не знаю его пароль.
— А кто-нибудь знает?
Бертильссон не двигался. Постепенно где-то в глубинах его разорванного сознания сформировалась некая мысль. Оставив гостей, он стал пробираться к компьютеру, стоящему в десятке метров от них. За ним сидела полная женщина лет пятидесяти. Длинные черные как смоль распущенные волосы, полосатые очки овальной формы, летнее обтягивающее фигуру платье с крупным цветастым рисунком. Обменявшись с Бертильссоном несколькими словами, она пристально посмотрела на нашу героическую парочку и вновь обратилась к компьютеру.
Он вернулся. Набрал слова пароля. Чавес внимательно следил за клавиатурой.
Открыть почту не удалось. Access denied[29]. С неожиданной яростью Бертильссон стукнул по экрану и в несколько шагов оказался опять возле дамы. Между ними разыгралась короткая сцена. Слов полицейские не слышали и с интересом наблюдали за пантомимой. Дама развела руками, уголки ее губ опустились, весь ее облик выражал непонимание. Затем вдруг ее лицо просветлело, она подняла палец в воздух и произнесла некое слово. Бертильссон вернулся. В полном молчании он забил в компьютер пароль, и на экране открылась электронная почта погибшего Хасселя.
— Теперь вы нас можете оставить, — с непроницаемым видом проговорил Йельм. — Однако не покидайте здание редакции, вы нам можете понадобиться.
Чавес тут же устроился перед экраном. Сразу было видно, что здесь он чувствует себя как дома. Он покопался в папке “Входящих” и “Отправленных”, проверил удаленные сообщения, но ничего не нашел.
— Ничего нет, — сказал он.
— Нет так нет, — ответил Йельм и поманил к себе Бертильссона, который подошел к нему с видом побитой собаки.
— Почему в почте Хасселя не осталось ни одного сообщения? — спросил он.
Бертильссон смотрел на экран, стараясь не встречаться глазами с Йельмом. Он пожал плечами.
— Наверно, Хассель их удалил.
— Может быть, здесь кто-то чистил компьютер?
— Не знаю. Имеет смысл либо сразу удалять и ящик, и адрес, либо все оставлять. Я думаю, это все, что у него было. Может, он сам чистил ящик?
— Есть какой-то другой способ? Можно узнать, кто удалил всю информацию? — спросил Йельм Чавеса.
— Нет, — ответил Чавес. — В корпоративной сети до сервера так просто не доберешься.
Йельм ничего не понял из сказанного Чавесом и, решив поверить ему на слово, без объяснений снова обратился к Бертильссону:
— Кто такая Элизабет Б.? В редакции есть такая сотрудница?
— Есть. — И раздраженно бросил: — У нас всегда все на месте. — Потом добавил уже более спокойно: — Я думаю, вы имеете в виду Элизабет Бернтссон.
— Наверно, — сказал Йельм. — Она сегодня здесь?
— Я только что с ней разговаривал.
Йельм бросил взгляд в сторону черноволосой дамы, которая в поте лица работала на компьютере.
— Какие у нее были отношения с Хасселем? Бертильссон затравленно оглянулся, его волнение не могло ускользнуть от взгляда любого мало-мальски внимательного наблюдателя. Но никто не обращал на него внимания. Мёллер сидел за стеклянной стенкой и смотрел в окно. Казалось, с момента прошлого визита Йельма он не сдвинулся с этого места ни на шаг.
— Лучше спросите у нее, — твердо проговорил Бертильссон. — Я и так сказал больше, чем нужно.
Они оставили его и перешли к сидящей за компьютером даме. Она подняла на них глаза.
— Элизабет Бернтссон? — спросил Йельм. — Мы из полиции.
Женщина молча смотрела на них поверх очков.
— Ваши фамилии? — наконец буднично спросила она хрипловатым голосом курильщика.
— Я инспектор Пауль Йельм, а это инспектор Хорхе Чавес. Мы оба из уголовной полиции.
— А-а-а, — протянула она, услышав имена, еще недавно не сходившие с первых страниц газет. — Значит, в смерти Ларса-Эрика не все так просто, как нам говорят…
— Мы можем где-нибудь побеседовать?
Она удивленно приподняла бровь, потом поднялась и направилась к стеклянной двери. Там находилась пустая комната, точная копия кабинета Мёллера.
— Садитесь, — предложила она, усаживаясь за письменный стол.
Отыскав среди нагромождения бумаг пару стульев, они тоже сели. Йельм сразу задал вопрос:
— Зачем вы позвонили в родильное отделение Дандерудской больницы во время книжной ярмарки 1992 года и сообщили матери новорожденного сына Ларса-Эрика Хасселя о том, что ее супруг ведет активную половую жизнь в Гётеборге в то время, как она находится в роддоме?
У Бернтссон земля должна была уйти из-под ног. Но этого не произошло, женщина продолжала сидеть так же спокойно, как сидела, и смотреть так же твердо.
— In medias res[30], — проронила она. — Очень эффективно.
— Должно было быть эффективно, — отреагировал Йельм, — но, судя по всему, вы ждали этого вопроса.
— Когда я вас увидела, я поняла, что вы до всего докопались, — сказала она. Если бы не тон, можно было подумать, что она хочет им польстить.
— Зачем вы это сделали? — спросил Йельм. — Месть?
