— В общем, так ли, этак ли, на одной работе или на другой, вы заняты весь год и не зарабатываете даже на тарелку супа в день. Понимаете вы это или нет? И это, по-вашему, правильно? А вы думаете, хозяин беспокоится, хватит ли у вас муки до нового урожая или сала на весь год?
— Не всем же быть господами, дочка. Одни родятся богатыми, другие — бедными, — объяснял Цван, — одни — хитрыми, другие — дураками…
— Ай да дедушка! Хорошо сказано! А вы каким родились, как вы думаете?
— Я? Да уж таким, как видишь…
— Значит, не больно умным. Запомните это хорошенько.
И Сперанца, встав из-за стола, повернулась к нему спиной.
Цван досадливо махнул рукой. Всегда у него так получалось. Когда он хотел допрашивать, дело всякий раз кончалось тем, что допрашивали его самого. Но он должен был добраться до истины.
— Сперанца!
— Что, дедушка?
— Что там затевает Таго?
Девочка с удивлением обернулась.
— Таго? А что такое? Я уж давно его не видела… Все собиралась сама к нему сходить. Я ему обещала… Почему вы спрашиваете, дедушка? Что-нибудь случилось?
— Я ничего не знаю, дочка, но ходят нехорошие слухи. Ты и сама, верно, знаешь, что твой двоюродный братец — горячая голова…
— Что вы хотите сказать?
— Когда еще тебя здесь не было, он, как только вернулся с фронта, поднял какую-то заваруху, и многие за ним сразу пошли… Потом, правда, поняли, что лучше все это бросить. Ты ничего не знаешь? Говорят, он будоражит людей, требует повышения заработной платы… Просто срам!..
Сперанца внимательно слушала.
— Завтра пойду поговорю с ним.
— Думаешь, он тебя послушает?
— Меня послушает? Да ведь не в этом дело! Если верно то, что вы говорите, я сама его послушаюсь.
Она с видом превосходства бойко прошла мимо Цвана, высоко подняв голову, легкая и гибкая, как тростинка.
— Сопля паршивая… — пробормотал старик. — Другой такой не сыщешь! Посмотрите только на нее: от горшка два вершка, а уже воображает о себе невесть что!.. Походка-то, походка! Подумаешь, англо-прусская королева… Ремня бы ей, вот что! Святое дело — ремень! Но теперь, видно, все на свете пошло по-новому. Не поймешь, что творится,
Он со вздохом прислонился к косяку и, стоя в дверях, не переставал следить за ней.
Сперанца бегала по гумну, развешивая выстиранное белье и что-то напевая.
«Подрастает, — сказал про себя Цван. — Вот только малость худа, а так повзрослела. Впредь надо будет за ней присмотреть: она уже не девочка».
Старик почесал голову и повернулся было, чтобы войти в дом, но прежде еще раз посмотрел на Сперанцу.
«И надо будет заставить ее снять эти штаны, — пробормотал он напоследок. — Кой черт! Где это видано, чтобы женщина ходила в штанах?»
Глава двадцать первая
На рассвете Сперанца отправилась к Таго. Цван долго окликал ее, чтобы дать ей последние указания.
— Сперва забирай вправо, а как подойдешь к ивняку, сворачивай на восток…
Сперанца уже не слушала и, не оборачиваясь, быстро шагала по дамбе.
Цван вернулся, покачивая головой.
— Втемяшится же такая блажь! Впрочем, Сперанца пошла в отца: когда Берто бывало заберет себе что-нибудь в голову, с ним ничего не поделаешь.
Сперанца легко и спокойно шла и шла извивами дамбы, с любопытством озираясь по сторонам.
У нее из-под ног с пронзительным криком взлетали диковинные птицы, и в такт ее шагам тихонько колыхался камыш. Ей начинали нравиться эти места, будившие столько далеких воспоминаний.
Дойдя до болота, она нашла плоскодонку там, где ей сказал дед, прыгнула в нее и отчалила, упираясь шестом в дно. Лодка медленно и бесшумно заскользила по зеркальной глади, искрившейся золотом в лучах восходящего солнца. Сперанцу вдруг охватило радостное и умиротворенное чувство.
Стоя в лодке, она все дальше и дальше отталкивалась шестом и пела. Лодка поравнялась с островком, заросшим кустарником, и оттуда до Сперанцы донеслись голоса. На берегу лежали два парня; у обоих в руках были ружья.
«Охотники», — сказала себе Сперанца и поздоровалась:
— Добрый день.
— Эй, душка… — крикнул один.
Сперанца не обернулась, но про себя рассмеялась. В первый раз к ней обращались не как к ребенку; она не раз слышала, как парни окликали так девушек.
С берега кричали ей вслед, и Сперанца явственно расслышала похабную фразу. Она быстро нагнулась, схватила пук водорослей и, обернувшись, бросила его туда, где лежали парни, обдав их брызгами воды и грязи.
Она посмеялась над их проклятиями и поплыла дальше.
Скоро она нашла протоки, о которых говорил ей Цван, и ее охватило какое-то волнение при мысли о том, что в этих местах родился и жил Таго.
Когда она добралась до противоположного берега болота, солнце уже стояло высоко. Она привязала лодку к стволу ивы и спрыгнула на землю. Хибарки не было видно, но из-за деревьев поднимался дымок.
Сперанца нашла торную тропку, пошла по ней и вышла на полянку перед дощатой лачугой. Возле дома старик обстругивал заостренные колышки, а у его ног спал пес.
Сперанца столько слышала о Джузеппе, что ей казалось, будто она всегда его знала.
Однако она в нерешимости остановилась, не зная, как привлечь его внимание.
— Таго! — крикнула она наконец.
Она понимала, что его, должно быть, нет дома, но не могла обратиться прямо к старику.
Джузеппе с живостью поднял голову, потом поднес руки ко лбу, чтобы солнце не било в глаза.
Пес тоже поднял голову и смотрел то на Сперанцу, то на хозяина, словно спрашивая у него, как поступить.
Молчаливый осмотр явно затягивался, и Сперанца решила положить ему конец.
— Таго дома?
— А кто его спрашивает?
— Я спрашиваю…
— А кто ты будешь?
— Я Сперанца. Внучка Цвана.
— Подойди-ка поближе, покажись…
Сперанца подошла. Джузеппе продолжал ее разглядывать. Старику, повидимому, спешить было некуда, и она уже начинала смущаться.
— Сроду не видел подобного фрукта… — изрек наконец старик и засмеялся беззвучным смехом.
У Сперанцы захватило дух.
— Ну-ка повернись, я тебя получше рассмотрю…
Девочка повернулась, немного отступив, но при этом сказала:
— Вы же не портниха… Вам ведь не надо снимать с меня мерку.
— А ты знаешь, кто я?
— Конечно, знаю: вы — Джузеппе, тот самый… — Она во-время остановилась.
Старик на мгновение, казалось, поник головой, но сразу оправился.
— Боишься?
— Нет.
— Что тебе сказали про меня?
— То, что все знают.
— А ты не боишься…
— Нет. Я даже, представьте себе, один раз исповедовалась за вас…
Она тут же пожалела, что у нее вырвались эти слова, но старик, повидимому, не придал им значения.
— Что ты хочешь от Таго? — спросил он неожиданно ласково.
Сперанца улыбнулась.
— Дядя, вы всегда так принимаете родственников?
Старик с проворством мальчишки вскочил на ноги и, обняв Сперанцу за плечи, со смехом втолкнул ее в дом.
В хибарке все было так, как описывал Цван.
На гвоздях висели ружья и охотничьи ножи, а возле лавки стоял топор. Сперанца из деликатности поскорее отвела от него глаза.
Но дедушка ничего не говорил о книгах; их либо не было раньше, либо он не обратил на них внимания. Книг было много; они грудой лежали в углу и высокой стопкой на столике у стены.
— Ну, садись, только сразу скажи одну вещь, уж очень мне интересно: ты всегда так одеваешься?
Сперанца сухо ответила:
— Я одеваюсь, как мне нравится и как мне удобнее. Пусть люди говорят и думают что хотят… Я не могу жить чужим умом.
— Правильно! — одобрил Джузеппе. — Правильно! Вот это называется рассуждать.
Он протянул ей чашку с вином, и Сперанца из вежливости выпила.
— А теперь скажи мне: что тебе надо от Таго?
— По правде говоря, я и сама толком не знаю… Прежде всего, я хотела его видеть, а потом, раз уж я здесь, послушать его мнение насчет некоторых вещей…
Сперанца не сказала, о чем именно она хочет поговорить с Таго; впрочем, старик ее и не расспрашивал.
— Ты мне нравишься, право слово, нравишься, — неожиданно заключил Джузеппе. Потом без всякой видимой связи спросил:
— А стрелять ты умеешь?
— Нет, — призналась Сперанца. — Никто мне не показывал. А то бы, может, я и смогла научиться…
Через несколько минут оба они уже стояли перед домом, приложившись к двустволкам.
Таго еще издали услышал, как они кричат, и узнал голоса.
Потом у него над головой просвистел заряд дроби, и тогда он осторожности ради крикнул, чтобы дать знать о себе:
— Вы что, рехнулись?
Выстрелы прекратились, и послышался звонкий голое Сперанцы:
— Таго, я научилась стрелять…
Только подойдя к ним, Таго увидел, как досталось высокой плакучей иве, что росла перед домом. Вокруг нее земля была усыпана ветками и листьями. Джузеппе перезаряжал ружье.
