Своими впечатлениями о поездке он спешит поделиться в письмах Зильберштейну. Фрейд не скрывает, что после увиденного «предпочел бы жить там, а не здесь, несмотря на дождь, туманы, пьянство и консерватизм». При этом он подчеркивает, что по-прежнему считает карьеру ученого куда привлекательнее карьеры врача. Но сам стиль письма не оставляет сомнений в его внутренних колебаниях.
«Если бы я хотел повлиять на большое количество людей, а не на малое число читателей или коллег ученых, Англия была бы самым подходящим для этого местом», — говорится в письме.
По мнению Фрица Виттельса, поездка в Англию так важна для биографии Фрейда прежде всего потому, что она внесла некоторое спокойствие в его душу. «Его судьба еврея в кругу немецкого культурного общества заставила его с молодых лет испытать болезненное чувство недооцененности, чувство, которого не может избежать ни один немецкий еврей. Молодой Фрейд познакомился в Англии с частью своей семьи, которая избежала там этой опасности. Беседы со старшим братом научили его более справедливо и с большей нежностью относиться к их общему, уже стареющему отцу. Таким образом, это важное путешествие положило счастливый конец некоторым конфликтам юности, которые редко кому удается избежать»[59].
Впрочем, те фрейдофобы, которые стремятся выставить Фрейда неким моральным уродом, высказывают и другие, куда более скабрезные предположения о том, что помогло ему «снять напряжение» во время поездки в Англию. Они намекают, что во время пребывания в Манчестере Фрейд соблазнил свою племянницу — ту самую Полину, с которой он когда-то играл на одуванчиковом лугу. Некоторые доходят даже до мысли, что Фрейд мог изнасиловать девушку. Надо заметить, что браки между кузенами, а также между дядей и племянницей не считались у евреев запретными. Очень возможно, что, отправляя сына в Англию, Кальман Якоб не исключал такого союза и даже втайне надеялся на него. Но никаких оснований и тем более доказательств того, что Фрейд потерял девственность именно с Полиной, у нас нет. И уж тем более спекулятивно и беспочвенно выглядит версия всё того же Олега Акимова об изнасиловании.
Прошло не больше месяца со времени его возвращения из Англии, и в октябре 1875 года Фрейд посылает Зильберштейну письмо со стихотворной сатирой… на свадьбу Жизелы Флюс. Между тем, шестнадцатилетняя Жизела тогда замуж явно не собиралась, и вообще это событие произойдет только шесть лет спустя. Но Зигмунд изображает ее в сатире типичной мещанкой, которая с годами превратится в обычную толстую грудастую еврейку, умеющую ловко резать селедку.
Если следовать теории психоанализа, то разгадка письма таится в его постскриптуме: «Теперь я похоронил магический жезл, способствовавший ее обучению, и пусть начнется новая эра — без тайных сил, без потребности в поэзии и фантазии». «Магический жезл» — это, безусловно, фаллос, а сама фраза, видимо, намекает на попытки Фрейда покончить с онанизмом, в ходе которого он вызывал в воображении образ Жизелы. Но для того, чтобы достичь этой цели, Фрейд попытался деромантизировать образ любимой девушки, доказать себе, что она больше не может быть для него сексуальным объектом.
Черновик письма, в котором есть строки о бритве и цианиде, наводит на мысль, что неспособность прекратить мастурбировать приводила Фрейда в отчаяние и даже порой наводила на мысли о самоубийстве.
Судя по всему, сатира о придуманной свадьбе Жизелы помогла Зигмунду избавиться от мыслей об этой девушке, но не от тяги к мастурбации. Как уже говорилось, анализ писем и сочинений Фрейда наводит на мысль, что он онанировал еще довольно долго — вплоть до своей свадьбы с Мартой, а возможно, и несколько лет после нее.
Глава седьмая
КТО ВИДЕЛ ЯИЧКИ УГРЯ?
1875/76 учебный год прошел для Фрейда под знаком упорных занятий анатомией и зоологией. Долгие часы он проводил в морге и лаборатории, учась искусству препарирования трупов и тканей. Думается, его упорством двигало прежде всего стремление убедить себя, что эти предметы ему действительно интересны и что он способен стать первоклассным врачом и естествоиспытателем; что это и есть его призвание.
Что ж, надо заметить, что судьба Фрейда в этом смысле отнюдь не является исключением. История трех последних столетий изобилует примерами, когда многие из тех, кто по самому складу своей души должен был стать писателем, художником, философом, в силу тех или иных обстоятельств выучивались на медиков, физиков, химиков, инженеров и достигали немалых успехов на этом поприще, дорастая до профессоров, а то и до академиков.
Судя по всему, упорство Фрейда принесло свои плоды. Его знания и, главное, недюжинная трудоспособность были замечены профессором сравнительной анатомии, известным зоологом Карлом Фридрихом Вильгельмом Клаусом (1835–1899). В качестве поощрения и, одновременно, в знак веры в его способности ученого Клаус делает талантливому студенту поистине сказочный подарок: в марте 1876 года Фрейд отправляется на Адриатическое побережье, в созданный Клаусом в Триесте Институт зоологических исследований.
В задачу Фрейду вменялось провести исследование половой жизни угря и, в частности, определить, есть ли у самцов угрей семенники. Следует заметить, что если бы Фрейд и в самом деле нашел бы ответ на этот вопрос, его имя золотыми буквами было бы вписано в историю науки.
Система размножения угря — это одна из самых больших биологических загадок, волновавшая еще Аристотеля. Так как никому не доводилось видеть самцов угря, то древние греки, к примеру, были уверены, что таковых нет вообще и угри рождаются из грязи. В просвещенном XIX веке в это, понятно, никто не верил, но вопрос, каким способом размножаются угри, от этого яснее не становился. Не суждено было найти на него ответа и Зигмунду Фрейду. Да это было и невозможно: лишь в XX столетии, с появлением новых методов исследования, станет ясно, что таинство размножения происходит у угрей в глубинах Саргассова моря, но и по сей день с этим вопросом не всё ясно. И всё же нельзя не удивиться еще одному странному совпадению в жизни Фрейда: его первая научная работа так или иначе оказалась связана с половой сферой.
О том, как проводил Фрейд время в Триесте, нам опять-таки известно из его писем к Зильберштейну. Каждое утро он отправлялся в порт, чтобы купить у подошедших рыбаков свежие образцы для препарирования. Затем спешил в лабораторию и с восьми до двенадцати работал со скальпелем и микроскопом. Потом следовал часовой перерыв на обед — и снова работа, на этот раз до шести часов.
«Все угри, которых я разрезаю, оказываются самками», — констатирует Фрейд в письмах. Затем он подробно описывает другу свой распорядок дня и свой кабинет. Его главный рабочий стол, как выясняется, расположен напротив окна; в его левом углу стоит микроскоп, в правом анатомическое блюдо, а вся передняя часть стола заставлена целым рядом склянок с образцами для препарирования, а на столе лежат инструменты, иглы, предметные стекла, карандаши и бумага для зарисовок. Кроме того, в кабинете есть еще один стол, заваленный книгами, полки с пробирками и необходимыми инструментами и т. д.
Словом, при чтении письма перед взором встает прелестный натюрморт «Кабинет подлинного ученого». Для этого всё и писалось: чтобы показать другу, что он теперь самый что ни на есть настоящий ученый, из тех, про кого пишут в журналах и газетах.
Но юный Зигмунд на этом не останавливается. Он пишет, что мысли о поставленной перед ним задаче не оставляют его даже во сне; что он весь поглощен «великими проблемами, связанными со словами „протоки“, „семенники“ и „яичники“». И снова трудно отделаться от чувства, что Фрейд опять рисуется; что он явно любит не столько зоологию в себе, сколько себя в зоологии.
Вместе с тем у него оставалось достаточно свободного времени, чтобы бродить по Триесту и его окрестностям, заглядывать в таверны и кафе, и эти страницы его писем написаны настолько живо и увлекательно, что не оставляют сомнений в его писательском даровании.
От его внимания не ускользает повешенная в соседнем городке мемориальная доска в честь мэра, который «выгнал всех евреев и избавил город от грязи», но очень быстро он переключается на восторженное описание местных женщин, которых он называет не иначе как «великолепными образчиками» и «итальянскими богинями». Он обращает внимание на то, что в городе живет не меньше трех врачей, предлагающих «акушерские услуги», и иронически замечает, что «может, на местных женщин так действует морская фауна, что они плодоносят круглый год, или же они делают это лишь в определенное время и вместе».
Однако при этом в письмах почему-то ни слова о борделях и проститутках, которых в Триесте, как и в любом портовом городе, было немало. Между тем Пол Феррис убежден, что в опубликованном в 1919 году очерке «Сверхъестественное» Фрейд рассказывает именно о событиях, происшедших с ним во время пребывания в 1876 году в Триесте.
