Спустя короткое время Гомперц предложил Фрейду еще одну подработку — перевод на немецкий язык 12-го тома сочинений английского философа-позитивиста Джона Стюарта Милля (1806–1873). Том включал в себя такие известные эссе Милля, как «Платон», «По поводу эмансипации женщин», «Изучение рабочего движения и социализма».
Предложение о переводе Милля пришлось как нельзя кстати, так как в 1879 году Фрейда как будущего медика призвали на несколько месяцев в австрийскую армию. Чтобы узнать, что собой представляла такая служба, достаточно перечитать «Бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. Ну а если учесть, что Фрейд к тому времени вообще не имел диплома врача, то вся его работа сводилась к тому, что он должен был просто просиживать по ночам в госпитальной палате и в случае чего вызвать опытного врача. Свободного времени у него было в те дни хоть отбавляй, и Зигмунд с головой погрузился в перевод, стараясь следовать не букве, а духу текста.
Судя по всему, эта работа, которую он успешно закончил в 1880 году, сыграла важную роль в окончательном становлении мировоззрения Фрейда. Как известно, Милль был не только выдающимся экономистом, развившим идеи Давида Рикардо, но и одним из отцов европейского либерализма, выступавшим за изменение отношения общества к женщине, отказ от взгляда на нее как на существо более низшее, чем мужчина. Фрейд, как мы увидим, обсуждал эти идеи английского философа с невестой, причем отнюдь не питал к ним симпатии.
Фрейд вряд ли обошел вниманием и идеи Милля о роли иррационального начала в поведении человека, важность которого он обосновывал, ссылаясь на древнегреческих философов — Платона, Аристотеля, Гераклита.
И, наконец, на Фрейда не могла не произвести впечатления биография Милля, история его отношений с Гарриет Тейлор, неудовлетворенная по моральным соображениям страсть к которой терзала его в течение многих лет. Переписка Милля и Тейлор, безусловно, повлияла на любовные письма Фрейда Марте — первой и, как официально считается, единственной женщине в его жизни. Впрочем, насчет «первой» и «единственной» есть разные версии. Но зато в том, что Зигмунд Фрейд и Марта Бёрнейс были суждены друг другу, сомневаться не приходится.
Время их встречи стремительно приближалось.
* * *
Кстати, в тот же период, в 1879 или 1880 году, Фрейд начинает курить.
Если исходить из его же теории и туманных намеков, разбросанных по письмам и сочинениям, то можно предположить, что с помощью этой новой вредной привычки он пытался отказаться от превратившейся в уже неотъемлемую потребность мастурбации.
Хотя не исключено, что он пристрастился к курению во время службы в армии, как это бывает со многими мужчинами. Правда, первая из этих версий, согласитесь, совершенно не исключает вторую.
Глава восьмая
ДОКТОР МЕДИЦИНЫ
1879–1881 годы прошли для Фрейда под знаком напряженной учебы. Он продолжает заниматься научной деятельностью в институте фон Брюкке (сейчас бы сказали, что Фрейд был активистом НСО — научного студенческого общества), но при этом прослушивает и сдает экзамены по всем курсам, обязательным для получения диплома врача.
Большую часть свободного времени он проводит в доме Йозефа Брейера, отношения с которым становятся всё более и более близкими. «Он стал, — писал Фрейд впоследствии, — мне другом и помощником в трудных условиях моего существования. Мы привыкли разделять друг с другом все наши научные интересы. Из этих отношений, естественно, основную пользу извлекал я».
Брейер, будучи на 14 лет старше Фрейда, был к тому времени известным исследователем и одним из самых модных врачей Вены. Достаточно сказать, что у него лечились вместе со своими домочадцами многие профессора медицинского факультета, включая записного антисемита Бильрота. Его гонорары были так высоки, что Брейер мог позволить себе работать не более трех-четырех часов в день, посвящая всё остальное время науке и семье.
Жил Брейер в огромной квартире, где было место и для большой, уютной, обставленной дорогой мебелью гостиной, и для лаборатории, и даже для клозета и ванной. Последняя в то время была в новинку. В доме Фрейдов, как и в большинстве других венских домов, в банный день огромную ванную доставляли в квартиру на извозчике, а за ней рабочие заносили ведра с горячей водой.
Но ведь дело было не только в ванной!
В доме Брейера чувствовалась та атмосфера достатка и стабильности, которых и в помине не было в доме Фрейдов. Просиживая вечера в квартире старшего друга, Фрейд мечтал о том, что когда-нибудь и он будет зарабатывать не меньше Брейера. Тогда, думал он, у него будут такие же роскошные апартаменты с ванной, и так же, как и Брейер, он сможет позволить себе время от времени выезжать вместе с женой в отпуск за границу, иметь свободное время для науки, отдыха, размышлений…
Словом, Зигмунд Фрейд затосковал по радостям семейной жизни, по самому что ни на есть банальному мещанскому счастью и достатку, но кто может осуждать его за это?!
Отношения между Фрейдом и Брейером то напоминали отношения ученика и учителя, то старшего и младшего брата. Брейер одалживал Фрейду деньги, не оговаривая никаких сроков их возврата; делился с ним наиболее интересными случаями из своей практики и порой брал с собой Зигмунда на вызовы, представляя как своего ассистента.
Именно Брейер и стал первым, кто озвучил для Фрейда мысль о сексуальной этиологии всех или большинства неврозов. «Когда я, еще молодой госпитальный врач, однажды гулял по городу, к нему подошел какой-то человек и хотел сейчас же поговорить с ним, — вспоминал Фрейд. — Я отстал немного, а когда Брейер освободился, он рассказал мне со своей дружелюбно наставнической манерой, что это муж одной пациентки дал ему о ней сведения. Женщина эта держит себя на людях столь вызывающе, что ее направили к нему для лечения как нервнобольную. Это всегда „тайны алькова“, — прибавил он в заключение. — Я с удивлением спросил, что он этим, собственно, хочет сказать, и он объяснил мне значение слова [„брачное ложе“], так как не мог понять, почему его мысль показалась мне такой странной»[62].
Это признание лишний раз доказывает, насколько молодой Зигмунд Фрейд был наивен и несведущ во всем, что касалось вопросов сексуальности, — и это притом что ему было тогда уже далеко за двадцать. Возможно, именно в этой наивности и невежестве и следует искать истоки его будущего учения: открытие силы либидо, роли сексуального влечения в жизни мужчин и женщин произвело ошеломляющее впечатление, прежде всего на него самого. В этом смысле он был подобен ребенку, впервые узнавшему, что Земля — круглая и вращается вокруг Солнца, и спешащего поделиться этой удивительной новостью со всеми знакомыми взрослыми.
Психоаналитик Елена Шпигнер, консультировавшая автора при редактировании этой книги, обратила мое внимание на то, что последний вывод явно вступает в противоречие с предложенным выше описанием детства Фрейда. Того самого, из которого он предстает весьма сексуально осведомленным ребенком. В то же время противоречие это, по ее мнению, отнюдь не неразрешимо. Напротив, из сделанного Фрейдом признания следует, что полученные им в детстве сексуальные травмы были вытеснены в бессознательное, но в тот момент, когда Брейер высказал эту мысль вслух, начался процесс осознания вытесненного, возникло ощущение открытия истины, которую он давно знал, но не мог (а точнее, страшился) выразить словами.
31 марта 1881 года Фрейд взял первый барьер на пути к карьере преуспевающего врача: на торжественной церемонии, в присутствии всех членов семьи Фрейд и их близких друзей (включая и семью Флюс, правда без Жизелы, которая незадолго до этого по-настоящему вышла замуж) он получил диплом доктора медицины.
Потом, разумеется, все отправились на торжественный обед в квартиру Фрейдов, поднимали тосты за «господина доктора», но сам Фрейд прекрасно понимал, что является врачом лишь номинально. Он слишком много времени уделял в университете чистой науке и слишком мало медицинской практике, чтобы немедленно заняться врачеванием. Он был кем угодно — зоологом, биологом, физиологом, но только не врачом!
Между тем надо было подумать и о том, как заработать себе на жизнь и, вдобавок, как-то помочь стареющим родителям, которым, несмотря на помощь старших сыновей Кальмана Якоба, становилось всё труднее сводить концы с концами.
Тем не менее Фрейд решил продолжать научную карьеру и в мае 1881 года принял предложение профессора фон Брюкке занять должность штатного демонстратора в его институте. Зарплата демонстратора была нищенской (примерно такой же, как в наши дни зарплата лаборанта при школьном химическом кабинете), но зато давала возможность с годами дорасти до приват-доцента и профессора, получить международное признание, место преподавателя в университете. Такая перспектива Фрейда вполне устраивала.
