Нет, это не так. Я выполнил своей долг. Я отлично умею делать свою работу.
Но ведь тебе отлично известно, что ты лжешь. Ты годами можешь делать то, что, как тебе кажется, ты делаешь на „отлично“. Но стоит появиться настоящей беде, как становится понятно, что ты ни черта не стоишь и боишься себе в этом признаться.
Блин, да я не знаю, почему пытался…
Знаешь, все ты прекрасно знаешь. Эта пустота внутри. Этот бакалейный магазин. Ты им должен был показать.
И это чистая правда».
Он стоял в чистенькой маленькой кухоньке и смотрел на два охладителя, целиком заполненные льдом и пивом, думая о том, что одну банку следует открыть сейчас же. Но таким образом он публично признается в своей слабости — открытая банка в руке, пока выносит охладители на крыльцо — не-ет… Может быть, его ребята и не заметят в этом проявления слабости, но в его собственных глазах это будет именно так и выглядеть. Слотер поднял охладитель, пронес его мимо дивана в гостиной и принялся открывать дверь.
Но на него никто не обратил внимания: все сконцентрировались на охладителе, его откинутой крышке, и мерцающем пространстве льда с банками «Бадвейзера». Это уже стало ритуалом: одновременно хлопнуть крышечками, и поднять дружно банки и затем выпить.
— Прелесть, что за пиво, правда? — спросил Слотер у Аккум а, чувствуя, как влага холодит горло. Он надеялся, что это поможет ему расслабиться.
— Мне совершенно неважно, что вы мне говорили. Все равно, я хочу осмотреть эту кошку. Я уже предупредил ваших людей, чтобы присматривались к животным и сразу же сообщали о странном поведении зверей. Я же буду держать связь с больницей и тщательно осматривать всех покусанных. — Аккум уставился на свое пиво. — Просто не так уж много можно сделать, пока не поступит сообщение об очередном несчастном случае.
— Не пока, а если. — Какое-то время Реттиг молчал, поэтому при звуке его голоса все повернулись к нему.
— Верно. Не пока, а если. По крайней мере, нужно на это надеяться. — Пиво охладило слотеровский желудок.
— Нельзя ждать, пока засекут животное с пенящейся пастью. Потому что эти симптомы появляются в последнюю очередь, — объяснил Аккум. — Необходимо знать обо всех случаях беспричинного нападения животных. Абсолютно иррационального поведения. Агрессии.
Что-то щелкнуло у Слотера в мозгу.
— Это забавно.
— Что?
— Вы говорили то же самое о собаках, живущих в горах.
И все промолчали.
Это чересчур, понял Слотер. Дело не только в них, но и в окружающей обстановке. Точно. Его ребята прекратили стрелять. Они обходили амбар, засовывая пистолеты в кобуры, перебрасывались шутками и смеялись, подходя ближе к людям возле крыльца, потирая руки в предвкушении пива.
— Кто умер? — спросил один из них.
— Нет, никто. Все в порядке. Просто у нас возникла небольшая проблема.
— Пустые гильзы мы подобрали.
— Отлично. Зарядите их снова. Нам понадобится много патронов.
Они замерли, держа в руках банки с пивом.
— Мне нужно проверить, как там мои лошадки. Можем прогуляться. И я расскажу вам все, что об этом знаю.
Он сошел с крыльца.
— Да не так уж и много там рассказывать, — услышал Натан и увидел, как Реттиг отступил на шаг назад и теперь беседует с Данлопом.
Реттиг поймал краем глаза взгляд Слотера.
— Ты уверен, что я могу поговорить с ним по поводу того лагеря в горах?
— Мне все равно. — «Хватит дергаться», — сказал он себе и отправился с остальными к лошадям.
38
Реттиг наблюдал за тем, как они удалялись. Несмотря на разрешение начальника, говорить о прошлом ему не хотелось. Он прекрасно помнил степень секретности этого дела. На город нахлынула такая волна бедствий, и в ту зиму это дело получило столь дурную огласку, что городской совет для обсуждения своих проблем устраивал тайные заседания. Тогда мэром — как впрочем и сейчас — был Парсонз, и полиция с советом пришли к полюбовному согласию, что следует все держать в тайне. Убийство — дело нешуточное. Иначе все эти хиппи вернутся, а с ними репортеры, и все завертелось бы с самого начала. Был тихий неприметный суд, скандал не вынесли за пределы долины, все окрестные горные городки выказали полное понимание, и жизнь в долине стала постепенно налаживаться. И хотя полиция штата могла вмешаться в ход дела, они не стали этого делать, понимая, что долина и город — одно целое, и Реттигу, который в то время был обычным полицейским, было приказано держать язык за зубами. Нет-нет, никто и никогда не говорил ему об этом открыто, но намек был столь ясен, что приходилось вести себя с чрезвычайной осторожностью. С тех пор прошло семь лет, но он хорошо помнил, как все было тогда и поэтому не мог так легко отказаться от давней привычки молчать об этом деле.
— Нет, серьезно. Почти ничего. Вы практически уже все знаете. Я был наверху и осматривал место преступления.
— Красный «корвет». Вы его обнаружили? — спросил Данлоп.
— Чего?
— Красный «корвет». Классический образец 69-го года, который вел Куиллер?
— Об этом я слыхал. Нет, его мы не нашли. А, там был фургон и грузовичок-пикап. И все… Никаких «корветов». Можете мне верить.
— Что же, черт побери, происходит?
Реттиг уставился на Гордона.
— Я навел кое-какие справки и выяснил, что Куиллер его не продавал. Но я прекрасно знаю, что он в горы приехал на нем. Скажите же: что он сделал с машиной?
— А кто его знает? Я ведь рассказываю вам о том, что видел собственными глазами. Если бы я специально искал эту машину, то, может быть, и нашел бы ее. Но я-то искал парнишку.
— Нашли?
— Не сразу. Если честно, то совсем не сразу. Я проверил лагерь и лес. Если бы не остановился отлить, то, видимо, вообще бы его не обнаружил. Но когда обошел кругом уборную, то наткнулся на него в канаве, которую рыли, судя по всему, для другого. Он был такой грязный. Я помню… И страшно напуган: про то, что с ним случилось в лагере, он не рассказывал. Больше всего он боялся своего отца. Даже когда я привел парнишку к полицейским машинам, он отказался сесть в один автомобиль с папашей. Так что нам пришлось везти их по раздельности.
— А что по этому поводу сказал Куиллер?
— Простите?
— Куиллер?
— Реттиг пожал плечами.
— А его никто никогда не видел.
— Что? Вы обыскали лагерь, но не нашли Куиллера?
— Никто его не видел…
— Так где же он, черт, скрывался? И почему он скрывался, вот в чем вопрос?
— Меня спрашивать бесполезно. Вполне возможно, что он сидел где-то в лесу. Не вижу, почему это должно было меня заботить…
— Я этого сам не вижу, — ответил Данлоп нахмурившись, и заметил, что остальные продолжают также настороженно смотреть на него. — Но хотелось бы мне все это увидеть. И понять.
39
— Уоррен!
Он заливался криком. Она бегом выскочила из гостиной в кухню и высунулась из-за проволочной сетки на экранной двери, заметив, как он мчится через задний двор прямо к ней.
— Уоррен!
Он вцепился пальцами в руку. Она увидела кровь, рваную рану и выскочила на крыльцо, чтобы подхватить сына.
Он кричал, не переставая.
— Уоррен! Боже мой, что случилось?
Она схватила его, испачкав кровью рукав, почувствовала, как неистовые слезы заливают блузку.
Ничего не говоря, мальчик продолжал кричать.
— Уоррен! Ну, пожалуйста! Ты должен…
— Это все стекло!
— Но…
— Разбитое стекло!
— Ты должен показать!
Она смотрела на него, на кровь. И не знала, что же делать. Пожалуй, следовало остановить кровь. Но откуда она взялась? Что это за рана? И насколько она глубока?
— Покажи, где стекло, Уоррен.
Мальчик кивнул в сторону заднего двора. Она взглянула через двор на металлическую бочку во дворе старика, что жил через переулок. Увидела на неровном краю кровь и побежала. Она так внимательно всматривалась в бочку, что не заметила возле кустов игрушечный грузовичок, споткнулась и грохнулась на гравий, которым была усыпана тропинка, разбив руки в кровь, но быстро вскочила на ноги и пошатываясь направилась к бочке.
— Боже, мой, кровь.
Она покрывала все: ржавые банки, битое стекло, горелые остатки мусора, который сжигал старик-сосед, пока муниципалитет не запретил подобные кострища. Видимо, Уоррен забрался на пепельно-угольный блок, пытаясь до чего-то дотянуться, но потерял равновесие и порезался.
Она резко обернулась, чтобы посмотреть на него. Парнишка, придерживая раненую руку, уже взобрался на крыльцо и рванулся к задней двери и прежде, чем мать успела его позвать, вскочил в дом. Она побежал вслед за ним между кустами, по тропинке, смотря на приближающуюся дверь, и вот она уже добралась до ручки и ввалилась внутрь. Кровь была разлита по полу, и мать ринулась по коридору в ванную комнату, но там никого не оказалось. Куда он подевался? Она кинулась назад: сын сидел в спальне, рыдая и заливая кровью простыни. Она бросилась к нему. Черт с ними, с простынями, она схватила одну и, навернув ее мальчишке на руку, быстро повела его в ванную.
