Бышовец и Бразилия
Вечер был мой – только мой и больше ничей. Поздняя осень 1997-го, Питер, в котором я не был больше десяти лет. Да и считай, по большому счету, что вообще не был. Приехать на два дня летом восемьдесят четвертого, пробежаться одним из тысячи туристов по Петергофу, Эрмитажу, Павловску и Гатчине – разве это знакомство с городом? Так, набор объемных открыток.
И тут меня нашел Вася Вахетов, корреспондент «Плюса» в Питере. Как нашел, до сих пор не понимаю. Я же ведь не Штирлиц из старинного анекдота – ни раскрытого парашюта за спиной, ни гармошки в руках у меня не было.
Вася зашел в кафе, где мы пили чай после съемки, сел рядом как ни в чем не бывало и сказал:
– Вы когда с базы уехали, туда из клуба позвонили. Мутко сердится, почему корреспондент приехал интервью с Бышовцем писать, а его никто в курс дела не поставил. В общем, у людей проблемы. У хороших людей. Может быть, ты для сюжета у него интервью возьмешь?
– Люди действительно хорошие? – спросил я.
Вася кивнул:
– Очень.
Он мне всегда помогал. Всегда хотел работать – что-то снимать, писать, продюсировать. Я понимал, что уеду ночным поездом, и может быть, опять лет на десять. А ему тут жить. Снимать, писать, продюсировать.
– Поехали, – сказал я. – А то у меня на вечер планы.
На столе у Мутко стояла лампа. Зеленая, как в музее Ленина. Я не удержался и потрогал ее, пока оператор выстраивал композицию. На президенте «Зенита» была шерстяная кофта на пуговицах, волосы были зачесаны набок, и он был очень серьезен во время интервью.
Я пожелал ему удачи, он мне, и мы поехали. В смысле, мы с оператором. А он остался.
Вечером я сидел с новыми приятелями в баре «Ливерпуль». Старый актив «Зенита», из которых сегодня на футбол ходит только Володя Конета, ВК. Да и как ходит – когда я приезжал в Питер на футбол в последний раз, не со сборной, а на «Зенит», мы встретились с ним и всей этой бандой сорокапятилетних бизнесменов с центральной трибуны в плавучем ресторанчике у «Петровского». За полтора часа до матча я раскланялся. Народ собирался идти на стадион за полчаса до начала игры и пока еще выпивал-закусывал.
– А я опять здесь посмотрю, – сказал Вовка.
«Зенит» был сытый, чемпионский, а ему хотелось видеть на поле ребят из его двора. В этом они были похожи с Мутко.
Володи в тот вечер в «Ливерпуле» не было. Зато под занавес сабантуйчика вошел Вася. Я не удивился. В тот момент всем было так весело, что способность к удивлению пропала.
– Видел Мутко, – сказал Вася. – Доволен, что дал интервью.
– Репрессии отменяются? – спросил я.
– Он сказал, что вопросы у тебя были с подковыркой. Про Садырина, например.
Я тогда болел за ЦСКА. Как же можно было не спросить про Садырина? Хотя та командировка была вызвана интересом к Бышовцу. Вернувшемуся в наш чемпионат после пяти лет жизни за рубежом.
Доолимпийский Сочи был насквозь провинциален. Но туда зимой охотно ехали клубы Высшей лиги. В зиму 1997-го там тренировались «Спартак», «Ротор», «Локомотив», «Зенит», не говоря уже о «Жемчужине» с нижегородским «Локомотивом».
Мы приехали с оператором в Кудепсту. Проехали культовый камень, направляясь к полям. Я был в Сочи впервые, и мне все было интересно. На переднем сиденье синего «Жигуленка» сидел Найденов, тренер «Жемчужины».
– Все к нам едут, – сказал он. – Лучшее место для сборов.
Подумал немного и добавил:
– И для жизни. По сравнению с Сыктывкаром или Карагандой.
Водитель притормозил, выключил мотор. Мы вышли. Перед нами за металлической сеткой было поле, на нем шла тренировка «Зенита». Я постарался найти знакомые лица и не очень преуспел в этом: Кондрашов, Давыдов, Березовский, вот и все. Садырин, уйдя в ЦСКА, увел с собой Бокова, Кулика и Хомуху. Бышовец, придя на его место, комплектовался не самыми известными в России игроками. И в общественном сознании «Зениту» предстояла не самая легкая жизнь.
– Кто вылетать в этом году будет? – спросил меня Найденов.
Я пожал плечами. Сказал неуверенно:
– «Зенит»?
И подвесил паузу. Предлагая Найденову самому продолжить фразу.
– Бышовец? – переспросил он. – Не смеши.
Тренировка кончилась, я пошел через поля к Бышовцу, ощутимо робея. О профессии пресс-атташе тогда никто не слышал, надо было всегда договариваться напрямую. Мобильные телефоны тогда существовали лишь в зарубежных фильмах, приходилось звонить в клуб или ловить человека на месте. Что я и сделал.
Бышовец улыбнулся, кивнул. Я задал первый вопрос, второй. А отвечая на третий, он сказал:
– Только человек, который идет, осилит дорогу.
Поморщился.
– Надо переписать. Задай еще раз вопрос.
Я не понял, но задал.
– Только идущий осилит дорогу, – сказал Бышовец и улыбнулся. Как самому близкому человеку.
Пару недель назад я брал интервью у Садырина. Он матюгнулся мимоходом.
– Пал Федорыч, – возмутился я и не успел ничего добавить, как он сказал:
– Да вырежешь потом! А хочешь – оставь.
И погнал дальше.
Почти через год, когда мы сидели в его большом номере в Удельной, Бышовец сказал в середине интервью:
– Я ждал этого вопроса. И на него я могу ответить словами моего любимого поэта.
Он приподнял голову. Я подумал, что сейчас он встанет, оператор тоже, и напрягся. Но Бышовец остался сидеть, только поза стала величественней:
– Владей собой среди толпы смятенной,Тебя клянущей за смятенье всех,Верь сам в себя наперекор Вселенной,И маловерным отпусти их грех.
– Потрясающе! – воскликнул я искренне.
– Это Киплинг, – ответил он.
Когда интервью закончилось, Бышовец улыбнулся и сказал:
– Там за дверью спальня. И рядом с кроватью на тумбочке всегда лежит книга, открытая на этой странице. Я читаю это стихотворение каждый вечер перед сном, хотя знаю его наизусть. Это и моя исповедь тоже.
– Ой, а можно оператору это снять? Тумбочку, книгу, страницу.
– Я думаю, что здесь нет ничего невозможного, – ответил Бышовец. – Людям это может быть интересно.
Оператор кивнул и пошел в спальню. Потом вернулся.
– Снял? – спросил я.
Тот кивнул. Мы попрощались.
Я вернулся в Москву, приехал в «Останкино». Пошел отсматривать и расшифровывать интервью. Дошел до финальной точки и стал смотреть подсъемку. Вот и спальня, тумбочка, книга.
– О нет! – сказал я вслух и засмеялся.
Оператор снял другую страницу, соседнюю. Во весь экран были строчки:
Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей,Такое изобилие невиданных зверей!Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию,Увижу ли Бразилию до старости моей?
Бразилию Бышовец увидел ровно через год, в ноябре 1998-го. Бразилия раскатала нашу сборную со счетом 5:1, и команду под Новый год принял Романцев.
Капков
Больше других я люблю красную радиальную ветку. Из-за ее старомодной уютности. Из-за мозаики и люстр. Из-за кажущейся узости переходов.
Было время, я путешествовал по ней чаще, чем сейчас. И уж точно дальше.
РФС тогда находился в Олимпийском комитете на Лужнецкой набережной. На метро до Воробьевых гор, потом еще минут десять пешком. Направо от проходной, по лестнице на второй этаж и налево.
Кабинетов было немного. Гусу, например, приходилось сидеть в одной комнате с администраторами, медиками. Два окна, четыре стола.
Он постоянно ловил Прядкина, бывшего тогда гендиром РФС, и спрашивал:
– Когда мы переедем в новый офис? Уже ноябрь, а было сказано – в феврале.
Обаятельный Сергей Геннадьич тянул руку, предлагал «замазать», что переезд будет через пару месяцев, не позже. Гус недоумевал, что и зачем хотят замазать, после разъяснений снова недоумевал, при чем тут пари, и просто просил назвать ему конкретный день, а потом что-то старательно выводил в своем ежедневнике.
Все, вытянув шеи, пытались разобрать, что он пишет.
Хороший метод, если хочешь продлить паузу в разговоре. И уж тем более, если хочешь не забыть каждый из данных тебе ответов и обещаний.
Но был в том офисе кабинет, почти всегда пустовавший. Табличка на нем гласила: «Вице-президент РФС Капков С. А.».
Сергей Александрович заходил в РФС по делу, никогда не засиживался там напрасно и, обсудив важные вопросы, исчезал. Почему-то именно у его двери чаще собирались сотрудники. Может, потому, что знали: никто внезапно не выскочит в коридор, ударив тебя дверью. Может, пытались обрести неведомую духовную силу, чтобы потом идти, окрепнув, на разговор с президентом.
В самолете сборной Сергей всегда садился в первом ряду. Все знали: если он летит, то все будет нормально. Никаких сбоев в логистике, никаких истерик.
На Евро-2008, на следующий день после поражения от Испании 1:4 я поехал по делам из Леоганга в Инсбрук и, направляясь к «Золотой крыше», наткнулся на Капкова. Рядом стоял и совершенно беззвучно разговаривал по телефону Роман Аркадьевич, в демократичных джинсах и еще более демократичном поло.
