Тот согласился. Как и коллеги.
Мы собрались, закрылись на три часа в отдельном кабинете, и он рассказал всю ту историю. Совершенно откровенно. Его услышали. А главное, поняли, почему он закрылся и почему так реагировал.
По-моему, это был единственный случай, когда Слуцкий не общался с прессой.
– Тебя же постоянно недооценивают, – сказал я ему однажды. – По-моему, это такое счастье для тренера.
Он пожал плечами. Как будто это утверждение было не совсем для него. Будто оно существовало как-то совершенно параллельно.
– Я вообще об этом не думаю.
Я сразу вспомнил его фото в «Макдональдсе». И машину, на которой он ездил на первых порах работы в ЦСКА. И то, как мы однажды заговорили о деньгах, и оказалось, что он путает понятия «банковский счет» и «вклад».
Каждый раз, когда я сталкивался с этим, я испытывал какую-то удивительную радость. От того, что в его жизни есть футбол, есть обычные правильные человеческие принципы, и нет места какой-то искусственности. Игре в кого-то, кем он на самом деле не является.
– Слушай, – однажды сказал я Леониду. – Вот тебе пятнадцать лет, это восемьдесят шестой год. В Москве есть было нечего; представляю, какими были магазины в Волгограде. Какими были больницы. Ты полез на дерево, упал. Почти год пролежал в больничной палате. Каково это было? Это ведь не только отчаяние, но и заряд прочности на всю жизнь.
Леонид опять пожал плечами:
– Тяжело было. Но ко мне постоянно весь класс приходил. Друзья, девчонки.
И я понял, что в той истории давно уже нет никакой рефлексии. Было, ну и было. Прошло.
Когда прошла жеребьевка последней Лиги чемпионов, я сразу же хотел написать ему что-то остроумное, про космос. Потом вспомнил довлатовское «будь здоров, школяр» – и удержался. Подумал немного и накатал: «Когда ты на дерево за кошкой лез, поди, и мечтать не мог о таких матчах».
И получил в ответ три восклицательных знака.
– Ну, понравилось тебе? – спросил я, когда мы заговорили об «Историях футбола».
Я гордился тем, как все получилось – от кастинга и идеи до ее реализации. И вдвойне было приятно, когда разговор выруливал на эту тему сам, без какой-либо моей инициативы.
– Я в восторге от серии про Аршавина, – ответил он.
Мы ели рыбу и обдумывали десерт. Когда мы обедаем вдвоем, то всегда обедаем по-настоящему. И вышучиваем за глаза Диму Федорова, который постоянно уверяет нас, что у него лишний вес. Когда мы обедаем втроем, то Дима заказывает себе только салат – и больше ничего. Тогда мы вышучиваем его в глаза. У нас с Леонидом на боках «запас прочности» побольше Димкиного. Это уже ритуал, как и шутки над ним на эту тему.
– А про тебя? – спросил я. – Маме понравилось?
– Понравилось, – признался он. – Но мне про Аршавина смотреть было интереснее.
Когда я его снимал, мне пришлось ждать оператора. Я не переживал.
Мы прошлись по его квартире. Присели на кухне. Я полюбовался коллекцией тарелочек из городов, где он брал свои шесть трофеев. Его мама хотела меня накормить, я отнекивался. Слуцкий-младший показал мне свою коллекцию лего из «Звездных войн». Я был впечатлен.
Наконец в домофон позвонили. Это был оператор. Когда он вошел в дверь, вместе с ним в коридоре распространилось благоухание. Я только никак не мог понять, оно свежее или вчерашнее. Он был хмур, поэтому я склонялся ко второму варианту. Леонид постоянно был рядом, поэтому я не «психанул», а после интервью было поздно.
Мама все поняла и предложила:
– По рюмочке?
Мы отказались, а оператор нет. Он выпил, ему стало хорошо, и он внезапно разговорился. Леониду на следующий день надо было улетать, уже был вечер. Поэтому я оператора подгонял. Он с недоумением посмотрел на меня и сказал:
– Так вы езжайте, я сам доберусь.
Пришлось поторопить. Слуцкий смотрел на нас веселым взглядом, и я в который раз поражался его терпению. Сказался год, проведенный в больнице, не иначе.
Третьего мая 2011 года я позвонил ему и прокричал:
– Я тебя поздравляю!
Он удивился, начал раздумывать вслух – с чем бы это. Вспомнил о недавнем поражении от «Спартака». Потом о походе в театр. Я его познакомил с Сергеем Семеновичем, директором ДК Зуева, к их общему удовольствию, и ходить на «Квартет И» тренеру-театралу стало проще.
– С последним днем твоего тридцатидевятилетия, – объяснил я. – С сороковым днем рождения не поздравляют же.
Он засмеялся, назвал меня выдумщиком.
Однажды я понял, что все мои друзья-тренеры – удивительные оптимисты. А Леонид – один из самых главных.
– «Спартак» в заднице, – сказал ему Миша Ефремов. – К сожалению, который уже год.
Мы сидели в «Гудмане» небольшой компанией в честь моего дня рождения. Только мужики, без женщин. В обеденное время. Естественно, говорили только о футболе.
– Я вас прошу, – продолжил Миша. – Обыграйте «Зенит»! Станьте чемпионами. Я болею за вас.
И притих, сам себя поймав за язык. Притихший Ефремов – это, я вам скажу, что-то.
– Никогда не думал, что буду болеть за «коней», – сказал он и засмеялся. Мы тоже.
– Но я не болею за ЦСКА, – продолжил Миша, посерьезнев. – Я болею за Слуцкого.
Здесь следовало было написать, что он сказал Леониду: «Вам надо возглавить «Спартак». Когда-нибудь. И сделать его чемпионом».
Но этого не было. А вот тот чемпионат ЦСКА действительно выиграл.
Шопинг
Я присел с утренней чашкой чая за стол и стал рассматривать висящую на стене большую керамическую тарелку, купленную в Израиле. Рядом на каминной полке сидела белая керамическая девочка на лавочке, привезенная из Испании.
Чай был горячим, я ждал, пока он остынет. Наколол на вилку сырник, повозил его по сметане… Мои еще спали, а мне почему-то ни читать, ни писать, ни думать совершенно не хотелось. Такое вот ленивое майское утро в череде праздничных и полупраздничных дней.
Я смотрел на израильскую тарелку, где краснели гранаты, и вспоминал, как мы с Сережей Овчинниковым пили кофе на продуваемой ветрами террасе отеля. Смотрел на статуэтку и вспоминал магазин при фабрике на окраине Валенсии. Пупсик бегал от одной открытой витрины к другой, я бегал за ним, стараясь не произносить слово «нельзя» слишком часто. Потом, на мое счастье, ему стало скучно, и он улегся на пол перед кассой, позволив отцу провести с пользой несколько минут.
Я улыбнулся, потом улыбка стала шире, когда я вспомнил, как купил там фигурку Дон Кихота в подарок Газзаеву на юбилей. Вроде бы никакой прямой ассоциации, хотя…
Пять минут на то, чтобы поглазеть. В таком магазине. Обидно, конечно. Но, с другой стороны, была возможность почувствовать себя игроком советского периода. Что поколение семидесятых, что следующее – все они сейчас с усмешкой вспоминают те загранпоездки.
Однажды автобус подкатил к огромному торговому центру, и, прежде чем выйти, один из «стариков» спросил у Лобановского:
– Валерий Васильич, сколько нам даете времени? Час?
Лобановский посмотрел на часы и сказал голосом, отметающим любую возможность споров:
– Семь минут!
Он не шутил. Команда понеслась, сметая с полок все, что попадалось под руку. Уложилась в норматив.
Как-то один из игроков скатал доллары в маленькие комочки и проглотил во избежание таможенных неприятностей, а в самолете ему стало плохо. Он держался, не шел в туалет. Дотерпел до гостиницы, но ходил до следующего утра мрачный:
– Три купюры вышли, а одна еще нет.
Потом аккуратно стирал их, боясь чтобы не размокли. Сушил феном.
В магазине продавец смотрел на деньги с подозрением. Крутил их в руках, смотрел на свет.
– Таких долларов не бывает. Они желтые, а должны быть зеленые.
Игрок перегнулся через прилавок и сказал ему:
– Бери, сука. Хорошие доллары, настоящие. Советские доллары, понимаешь?
Или другой случай. Однажды группа игроков пошла гулять по городу и увидела магазин дубленок и шуб по смешным ценам – пять-десять долларов. Зашли, увидели, что мех и кожа настоящие, не синтетика, и стали срывать с вешалок, из чехлов. При этом спорили, кому какую. Кто-то заметил, что не все вещи новые. Поняли, что это была комиссионка, но цена все равно радовала.
Хозяин бегал, кричал, вырывал вещи из рук. Ему объясняли:
– Слышь, чудак, не кипеши! Это не грабеж, мы при деньгах.
Он отталкивал деньги, они не понимали. Время поджимало, пора было назад в отель. Кто-то предложил:
– Давайте деньги оставим и уйдем. Вон цены написаны, фиг с ней со сдачей.
Так и сделали, пошли к дверям. Хозяин обезумел, стал кричать. Среди незнакомых слов постоянно звучало знакомое – «полиция». Подбежал к телефону.
И вдруг кто-то понял. Сказал:
– Погодите, хлопцы.
Заглянул в соседнюю комнату. Хозяин подскочил, начал махать руками, показывать на что-то.
– Забираем деньги и уходим! – негромко сказал понятливый.
