Серсее не хотелось этого слышать.
— Так вот эта Мейега мне кое-что напророчила. Тогда я посмеялась над ней, но… она также предсказала смерть одной девочке, которая мне прислуживала. Той было всего одиннадцать лет, и она просто цвела здоровьем. Однако вскоре она упала в колодец и утонула. — Мелара умоляла ее никому не рассказывать о том, что они слышали в шатре у Мейеги. Если не говорить, то все скоро забудется, как дурной сон, говорила она. Мудрые слова для их тогдашнего возраста.
— Вы до сих пор грустите о подруге вашего детства? Именно это тревожит ваше величество?
— О Меларе? Нет. Я ее едва помню. Но эта Мейега знала, сколько у меня будет детей, и о бастардах Роберта тоже знала — задолго до того, как он зачал самого первого. Ты будешь королевой, сказала она, но после придет другая… — Моложе и красивее… — Придет другая и отнимет все, что тебе дорого.
— И вы хотите этому помешать?
Еще бы. Больше всего на свете.
— А разве это возможно?
— Вполне возможно.
— Но как?
— Думаю, ваше величество знает как.
Да, она знала. Всегда знала — еще тогда, в том шатре. «Пусть только попробует — я велю моему брату убить ее».
Однако знать, что нужно сделать, — одно, а знать, как это сделать, — другое. На Джейме больше полагаться нельзя. Внезапная болезнь была бы лучше всего, но боги редко бывают столь милостивы. Что же тогда? Нож, подушка, чаша с ядом? Во всем этом есть свои трудности. Когда старик умирает во сне, все принимают это как должное, но если шестнадцатилетнюю девушку найдут утром мертвой, это вызовет нежелательные вопросы. Притом Маргери никогда не спит в одиночестве, и даже после смерти Лораса ее будут охранять денно и нощно.
Но у каждого лезвия две стороны, и вчерашний страж может завтра обернуться орудием ее гибели. Нужны лишь доказательства — столь бесспорные, что даже лорд-отец Маргери вынужден будет дать согласие на ее казнь. Это непросто, совсем непросто. Какой же любовник сознается, понимая, что это будет стоить головы и ему? Разве что…
Назавтра королева вышла во двор, где Осмунд Кеттлблэк бился с одним из близнецов Редвинов — Серсея не умела их различать. Понаблюдав немного за поединком, она отозвала сира Осмунда в сторону.
— Пройдемся. Мне нужна правда без пустой похвальбы о том, что каждый Кеттлблэк втрое лучше любого другого рыцаря. От твоего ответа зависит многое. Насколько хорошо владеет мечом твой брат Осни?
— Вы сами видели. Он не так силен, как я или Осфрид, но убивает весьма проворно.
— Сможет он в случае чего победить Бороса Блаунта?
— Бороса-пузана? — хмыкнул Осмунд. — Сколько там ему — сорок или все пятьдесят? К тому же этот толстяк почти всегда под хмельком. Если он и любил когда-то подраться, то давно потерял к этому вкус. С Боросом, если таково желание вашего величества, Осни справится без особого труда. Только зачем? Разве Борос повинен в измене?
— Нет. — Зато Осни повинен, добавила она про себя.
Бриенна
В миле от перекрестка дорог они увидели первый труп.
Мертвец висел на черном, опаленном молнией дереве. Вороны исклевали его лицо, волки объели ноги ниже колен — теперь там болтались лишь кости, лохмотья да один недожеванный, заплесневелый башмак.
— Что это у него во рту? — спросил Подрик.
Бриенна заставила себя посмотреть на серое с прозеленью лицо повешенного. Кто-то засунул ему в рот белый камень или…
— Соль, — сказал септон Мерибальд.
Второй мертвец отыскался в пятидесяти ярдах от первого. Этого пожиратели падали стащили с дерева. Бриенна даже не заметила бы оставшейся на вязе веревки, но Собака учуял что-то и нырнул в густую траву.
— Что там такое, Собака? — Сир Хиль спешился, пошел следом и принес полушлем, в котором застрял череп, кишащий червями. — Хорошая сталь и даже не слишком помялась, хотя лев головы не сносил. Хочешь тебе отдам, Под?
— Не хочу. В нем черви.
— Червей можно вытряхнуть. Что ты как девчонка.
— Шлем ему велик, — сердито вмешалась Бриенна.
— Ничего, дорастет скоро.
— Я не хочу, — упорствовал Подрик. Сир Хиль пожал плечами и зашвырнул шлем с львиным гребнем обратно в траву. Собака гавкнул и задрал лапу у вяза.
После этого мертвецы стали попадаться через каждые сто ярдов. Они висели на ясенях и ольхах, березах и буках, старых ивах и стройных каштанах, и каждый держал во рту комок соли. Дожди и солнце так потрудились над их плащами, что трудно было понять, какого цвета те были прежде — красные, серые или синие. Кое у кого на груди сохранились эмблемы. Бриенна различала топоры, стрелы, лосося, сосну, дубовый лист, жуков, петуха, голову вепря, с полдюжины трезубцев. Недобитки, подонки различных войск, маленькие люди великих лордов.
При жизни они были лысыми и бородатыми, молодыми и старыми, высокими и низенькими, толстыми и тощими. Теперь они, раздувшиеся, с оплывшими лицами, ничем не отличались один от другого. Виселица всех делает братьями. Бриенна прочла это в книге — она уже забыла, в какой.
Хиль Хант наконец высказал вслух то, что все они давно уже поняли:
— Это те самые, что напали на Солеварни.
— Да рассудит их Отец по всей строгости, — откликнулся Мерибальд — он дружил с пожилым септоном из Солеварен.
Бриенну не слишком занимало, кто такие эти повешенные, — гораздо важнее было, кто их повесил. Говорили, что веревка, — излюбленный способ казни приверженцев Берика Дондарриона. Если так, то лорд-молния вполне может быть где-то рядом.
Собака залаял, и Мерибальд, тревожно поглядев вокруг, предложил:
— Не прибавить ли ходу? Солнце скоро сядет, а мертвецы ночью — плохая компания. При жизни они были злодеями и вряд ли стали лучше, когда умерли.
— Тут я с вами не соглашусь, — возразил сир Хиль. — Такие ребята, как они, после смерти становятся гораздо, гораздо лучше. — Тем не менее он ударил коня каблуками, и все стали двигаться чуть быстрее.
Деревья понемногу стали редеть, но мертвых не убавлялось. Когда лес уступил место заброшенным полям, деревья сменились виселицами. Тучи ворон с криками взмывали в воздух, завидев путников, и вновь опускались, когда те проходили. Они были дурными людьми, напоминала себе Бриенна, но эта мысль не делала пиршество смерти менее мрачным. Она заставляла себя смотреть на каждого из казненных, ища знакомые лица. Кое-кого она как будто знала по Харренхоллу, но не могла быть уверенной из-за состояния тел. Шлема в виде собачьей головы нигде не было видно — впрочем, мало на ком из них сохранились шлемы. Почти со всех висельников перед казнью сняли оружие, доспехи и сапоги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
