И больной в кремлевской квартире коменданта я слышал весь гам и шум торжества, сосредоточенного в этой местности. Днем неслись передо мною кареты и коляски с пестрыми господами в перьях и золоте, с госпожами, разряженными в пух, стуча по мостовой; мелькали мундиры, ленты, аксельбанты в неописанной суете, которая на измученный организм производила род тяжелого кошмара. Квартира была почти всегда пуста, братья беспрестанно находились на службе. На воспаленные глаза болезненно действовала сама великолепная осень, стоявшая в то время на дворе. Ночью, в бессоннице, слышал я протяжные крики часовых, расставленных по всем углам. Тогда была роскошь на гауптвахты и часовых. С первыми лучами дня подымался опять весь чиновный и придворный люд, стонала земля, метались люди, производя что-то такое, что понять было трудно тогда усталому моему мозгу. Помню хорошо только две сцены. Проезжал мимо моих окон император, с кем-то из генерал-губернаторов, провожаемый неистовыми кликами толпы. На подножке его коляски стоял ободранный мужичок и, несмотря на повелительные жесты императора, видимо не хотел покинуть места, держался одною рукою за откинутый верх коляски, а другою все крестился, все крестился, пуча глаза и раскрывая рот. В другой раз рано утром прискакало троек шесть или семь и остановились у подъезда ордонансгауза. В каждой тележке сидело по одному жандарму и по одному поляку. Помню одного молодого человека, с длинными волосами, озиравшегося кругом с выражением сильного любопытства, между тем как жандарм его рысью побежал в канцелярию, вероятно расписаться в прибытии. Тележки простояли минут десять около подъезда и тотчас ускакали далее.
Выздоровев в октябре месяце, я вместе с братом Федором, получившим отпуск, уехал в Петербург в мальпосте. Москва уже опустела и опять затихла.
Зима 1851–1852 года в Петербурге. Я пишу свои воспоминания на память, не справляясь с книгами и документами. Теперь уже прошло много времени, и некоторые второстепенные подробности, может быть, стоят у меня несколько прежде или несколько позднее, чем в самом деле случилось, но главные и общий характер годов этих сохранены в точности записками.
Тургенев, приехавший на осень из деревни, останавливается в Малой Морской, в квартире госпожи Дюме, откуда его и взяли на съезжую [504]. Человек этот выработывал себе нравственный характер с чрезвычайным трудом. Он явился из Парижа такой амальгамой любезнейших качеств души и ума с ребяческими пороками — лжи, кокетничанья собою и вранья при всяком случае, что не давал возможности остановиться на себе с определенным чувством и определенным суждением. Мы были тогда далеко не друзьями; одно время он даже положительно возымел отвращение ко мне, благодаря моей нескрываемой подозрительности к каждому его слову и движению и особенно к тем, которым он хотел придать вид искренности и увлечения. Я был груб и не прав перед ним; он мстил мне насмешками и эпиграммами, что было только неприятно по радости, которую доставляло общим противникам нашим. Только после многих годов сменяющегося благорасположения и холодности мы поняли, что есть какая-то непреодолимая связь, мешающая нам разойтись хладнокровно в разные стороны. Так или иначе, всякий раз мы возвращались друг к другу с заметной радостью, чтоб опять начать старую историю горького высматривания истин друг друга, пока года и успехи в свете и литературе не сделали его гораздо спокойнее относительно себя выставления, а у меня те же годы и жизненная усталость не отбили дерзкой, ничем не оправдываемой охоты к глумлению над людьми. Впрочем, ни он не освободился вполне от тайного индифферентизма, дозволяющего невинное предательство друзей при случае и потворство безобразию знакомых, почему-либо занимательных ему или нужных, ни я не освободился окончательно от наклонности считать пустяками чужую душу и относиться к ней с молодечеством. Такова исповедь: у обоих нас исправление идет медленно и вряд ли когда завершится.
Условные обозначения
Анненков и его друзья — «П. В. Анненков и его друзья», СПб. 1892.
Белинский — В. Г. Белинский, Собрание сочинений в тринадцати томах, изд. Академии наук СССР, 1953–1959.
Воспоминания и критические очерки — «Воспоминания и критические очерки. Собрание статей и заметок П. В. Анненкова», отд. I–III, СПб. 1877–1881.
Герцен — А. И. Герцен, Собрание сочинений в тридцати томах, изд. Академии наук СССР, тт. I–XX, 1954–1960.
Гоголь — Н. В. Гоголь, Полное собрание сочинений в четырнадцати томах, изд. Академии наук СССР, 1937–1952.
Гоголь в воспоминаниях — «Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников», Гослитиздат, 1952.
ЛН — «Литературное наследство».
Стасюлевич — «М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке», т. Ill, СПб. 1912.
Тургенев — И. С. Тургенев, Собрание сочинений в двенадцати томах, Гослитиздат, 1953–1958.
Примечания
После смерти П. В. Анненкова его основные мемуарные работы в различном составе под условным названием «Литературные воспоминания» публиковались дважды — в 1909 г., С.-Петербург, и в 1928 г., Ленинград, издание Academia, редакция и примечания Б. М. Эйхенбаума.
Первое из названных изданий включало не только литературные воспоминания Анненкова, но и критико-биографические и историко-литературные его работы, такие, например, как биография Н. Станкевича, «Идеалисты тридцатых годов» и другие.
Издание 1928 года было осуществлено с более строгим отбором статей Анненкова, в соответствии с наименованием: литературные воспоминания. Оно включало три его мемуарных работы: «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года», «Замечательное десятилетие», «Молодость И. С. Тургенева». Издание сопровождалось предисловием Н. Пиксанова и критико-биографическим очерком Б. Эйхенбаума «Павел Васильевич Анненков».
В настоящем издании печатается пять наиболее ценных и законченных мемуарных работ Анненкова: «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года», «Замечательное десятилетие», «Молодость И. С. Тургенева», «Шесть лет переписки с И. С. Тургеневым», «Художник и простой человек. Из воспоминаний об А. Ф. Писемском». Принцип расположения мемуаров в сборнике в основном хронологический. Исключение сделано для двух работ о Тургеневе, которые помещены до воспоминаний о Писемском на том основании, что по теме и содержанию прямо примыкают к «Замечательному десятилетию».
В приложении печатается конспективный набросок мемуаров о пятидесятых годах «Две зимы в провинции и деревне», который Анненков намеревался развить в мемуарный очерк самостоятельного значения, как бы продолжающий «Замечательное десятилетие».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
