– Убей его! Убей его, милый Мовпен! Убей мне этого мерзкого монаха!
Мовпен недурно фехтовал, но монашек защищался с отчаянием и решимостью и так отчаянно вертел шпагой в воздухе, что оружие Мовпена не могло коснуться его. Наоборот, бешенство, видимо, побеждало выучку, так как Мовпен два раза оказался тронутым шпагой Жака, хотя и незначительно.
Но на стороне Мовпена все же была привычка к оружию. Монах начал уставать, и, заметив это, Мовпен пустился на финт, выбил шпагу из рук Жака и приставил свою острием к его груди. Увидев это, король с новой силой закричал:
– Убей его, Мовпен, убей!
Но шут не успел привести в исполнение королевское приказание. Герцог Крильон прорвал круг зрителей и, ударом шпаги выбив оружие из рук шута, сказал:
– Разве вы не видите, что его величество шутит! Французский король знает, что в честном бою безоружного противника не убивают!
Генрих III закусил губы и крикнул:
– Вы-то чего суетесь не в свое дело, герцог?
– Простите, ваше величество,- спокойно ответил Крильон,но ограждение королевского достоинства и есть как раз мое дело!
Король повернулся к нему спиной и сказал одному из гвардейцев:
– Связать сейчас же этого мерзкого монаха, привязать его к седлу и отправить в монастырь!
Гвардеец так и поступил, и через три часа они подъехали к монастырю. Опять бедный Жак начал думать, что он и в самом деле монах, что над ним лишь посмеялись. Это подозрение перешло почти в уверенность, когда во дворе монастыря он увидел о. Антония, спокойно прогуливавшегося в обычном монашеском платье.
Но тут же ум начал мутиться у бедного юноши. Ну хорошо, положим, над ним действительно посмеялись! Но… о. Антоний! Ведь он еще утром был капитаном и предводительствовал эскортом герцогини! Ведь он оставался в гостинице, близ города Мо! Каким же образом он попал теперь в монастырь, да еще в монашеской одежде?
Гвардеец грубо сбросил Жака на землю и крикнул о. Антонию:
– Получайте-ка, вот тут один из ваших монахов!
Отец Антоний подошел и сказал:
– А! Это брат Жак! Наверное, у него опять был припадок безумия!
Отец Антоний кликнул монахов, Жака взяли и увели в келью, где переодели в монашеское платье. Оставшись один, Жак долго плакал и молил Бога лучше убить его, чем мучить так долее. В конце концов, разбитый усталостью и огорчениями, Жак заснул крепким сном.
Проснулся он в конюшне на вязанке сена. Перед ним стоял о. Антоний, снова одетый капитаном.
– Ну и мастер же ты спать, племянничек! – воскликнул он.Да, знаешь ли, ведь ты проспал добрых три часа!
Жак протер глаза, оглянулся по сторонам и вдруг отчаянно завопил:
– О, теперь не может быть сомнений, я сумасшедший! Отец Антоний ласково взял "племянника" под руку, вывел его из конюшни и сказал:
– Наверное, тебе что-нибудь приснилось, Амори?
– Я сумасшедший, я сумасшедший! – продолжал рыдать бедный юноша.
В этот момент по дороге мимо гостиницы проходил какой-то монах, при виде плачущего Жака он остановился и внимательно посмотрел на него.
XVI
Приказав отправить Жака в монастырь, король вернулся в гостиницу и опять взялся за Серафина.
– Так ты не желаешь сообщить мне имя своей хозяйки? – спросил он.
В этот момент дверь приотворилась, и в щели показалась прелестная белокурая головка. Правда, лицо незнакомки прикрывала небольшая полумаска, но все же можно было сразу определить, что белокурая женщина очень красива. Блондинка появилась лишь на краткое мгновение, и притом лишь для того, чтобы, положив палец на губы, знаком предписать Серафину молчать и далее. Затем дверь захлопнулась, и незнакомка скрылась.
– Вы сами видите, государь,- сказал тогда Серафин,- что от меня требуют полного молчания!
– Хорошо! – великодушно согласился король.- Но, если ты не смеешь сказать ее имя, ты снесешь ей письмо от меня!
– Желание короля – священный закон для меня! – ответил Серафин.
– Эй, Мовпен! – крикнул король. Шут сейчас же вбежал: он на скорую руку перевязывал царапины, нанесенные ему монахом.
– Ты взял с собою письменные принадлежности?
– А как же,- ответил шут,- вот они! – и он показал на висевший сбоку маленький кожаный мешочек.
– Ну, так садись к столу и пиши! Мовпен присел к столу, развернул пергамент, достал чернильницу и перо.
– Ну, готово? – спросил король.- Пиши… Он заходил взад и вперед по комнате, почесав затылок и наконец смущенно закрякал: – Гм… гм… гм…
– Так и записать? – спросил Мовпен.
– Болван! – крикнул Генрих III.
– Какое короткое письмо! – воскликнул Мовпен.- Можно запечатать?
Генрих III не обратил внимания на дерзость шута и досадливо сказал:
– Сестра Марго сочинила бы в течение этого времени целую поэму, да и брат Карл тоже не был бы поставлен в тупик!
– Может быть, вы посвятите меня, государь, в это дело?
– Я хотел бы послать любезную записочку прелестной блондинке, сообщить ей, как…
– Хорошо, хорошо! – бесцеремонно перебил короля Мовпен, и его перо быстро зашуршало по пергаменту.
– Кроме того, чтобы…
– Готово!
– Неужели! А ну-ка, покажи!
Мовпен подал королю письмо, и Генрих начал читать:
"Милостивая государыня и очаровательная незнакомка! Увидев Вас, я впервые понял, насколько я мал и незначителен".
– Да что ты наплел тут? – удивленно воскликнул король.
– Ладно уж! Вы только читайте!
Король продолжал:
"Быть королем – мало, если он не любим, и, по- моему, любой из моих подданных станет выше меня, если ему удастся найти доступ к Вашему сердцу!"
– Очень хорошо! Отлично! – воскликнул король. "Я стал бы самым счастливым монархом во всей вселенной, если бы вы даровали мне права и позволение увидеться с Вами. А пока позвольте мне, прекрасная незнакомка, подписаться смиреннейшим и вернейшим из Ваших подданных!"
– Черт возьми! Но из тебя вышел бы отличный протоколист! – воскликнул король.- Твоя записочка прелестна!
– Я счастлив, что мне удалось угадать и схватить мысли вашего величества! – скромно ответил Мовпен.
Король взял записку, сложил ее, запечатал своей печатью и, вручив Серафину, сказал:
– Возьми и возвращайся с благоприятным ответом! Ты не раскаешься, что был моим вестником!
Вскоре Серафин вернулся с маленькой надушенной записочкой. Вскрыв ее, Генрих прочел:
"Государь! Вы оказываете высшую честь и дарите величайшим счастьем такую ничтожную женщину, как я, говоря ей о своей любви, в то время как двор изобилует молодыми и прекрасными дамами". Прелестная незнакомка сильно ошибается, при моем дворе дам уже давно не видано! – заметил король и продолжал читать: – "Но король Генрих III, внук короля-рыцаря, наверное, не захочет позабыть, что он – первый дворянин Франции и что в качестве такового просьба дамы о сохранении ее имени в тайне для него должна быть священна. У меня имеются достаточные основания умолять Ваше Величество не расспрашивать и не допытываться, кто я такая, а спокойно продолжать путь. Завтра Вы, государь, прибудете в Шато- Тьерри; я живу там, и если за сутки Ваш каприз не улетучится, то любопытство Вашего Величества будет удовлетворено. Вечером в замок явится этот самый паж, который передаст Вам сейчас мой ответ, и проведет Вас к той, которая почитает себя смиреннейшей из верноподданных Вашего Величества".
– Но ведь это свиданье! – воскликнул Мовпен.
– Ты думаешь?
– И я не удивлюсь, если до истечения двух суток ваше величество выиграете сражение, не менее серьезное, чем при Жарнаке!
Король фатовски улыбнулся и кликнул Крильона, чтобы приказать ему готовиться к отъезду.
– Как? – воскликнул Мовпен.- Значит, вы, государь, отказались от мысли настоять на своем и узнать имя пленившей вас красавицы?
– Друг мой, разве можно отказать женщине, которая взывает к рыцарским чувствам мужчины? А потом, видишь ли, Мовпен, в тайне имеется своя хорошая сторона. Теперь я целые сутки буду во власти упоительных грез. А действительность… как знать, какова она?
Мовпен прикусил губы, чтобы не рассмеяться, и подумал:
"Честное слово! Король, видимо, совсем забыл, что едет в Шато-Тьерри за чем-нибудь другим, кроме любовного приключения!"
Через десять минут королевский кортеж двинулся в дальнейший путь. Тогда герцогиня Монпансье приподняла шторы окон своей комнаты и, глядя вслед удалявшемуся поезду, пробормотала:
– Положительно все, даже простой случай, складывается к моей пользе! И как удачно вышло, что этот глупый шут вызвал Жака на ссору!
XVII
В Мо король остановился на ночлег. Он долго проговорил на сон грядущий с Мовпеном о белокурой незнакомке, грезил о ней всю ночь напролет, встал рано бодрым и свежим и сейчас же приказал двинуться дальше.
Герцог Крильон во все время пути не разжимал рта, но по его лицу было видно, что хорошее расположение духа короля доставляло ему немалое удовольствие и даже несколько удивляло.
