Но ведь кто-то должен был дать ей это – слова и голос. И, кроме того, была такая ненастная ленинградская осень, и казалось мне, что времени уже не оставалось. Я поглядела вокруг, на эти страшнейшие и героические могилы, и вдруг подумала, что нельзя сказать проще и определенней, чем:
Здесь лежат ленинградцы,Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.Рядом с ними солдаты-красноармейцы...Всею жизнью своеюОни защищали тебя, Ленинград,Колыбель революции,Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем:Так их много под вечной охраной гранита.Но знай, внимающий этим камням,Никто не забыт, и ничто не забыто!
Из памятников мужеству ленинградцев упомянем также сохраненную на доме № 14 по Невскому проспекту табличку времен войны «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна»; радиорупор на углу Малой Садовой улицы и Невского проспекта; выщербины от снарядов на постаменте одного из «Коней» П. К. Клодта на Аничковом мосту и обелиски городу-герою Ленинграду на площади Восстания и на Московском шоссе. Кроме того, в городе есть три парка Победы – на Московском проспекте, на Юго-Западе и на Крестовском острове. Последнему посвятила стихи А. А. Ахматова:
Еще недавно плоская коса,Черневшая уныло в невской дельте,Как при Петре, была покрыта мхомИ ледяною пеною омыта...
Но ранним утром вышли ленинградцыБесчисленными толпами на взморье.И каждый посадил по деревцуНа той косе, и топкой и пустынной,На память о великом дне Победы.
И вот сегодня – это светлый сад,Привольный, ясный, под огромным небом...
На 1942 год пришлось и еще одно событие, казалось бы, немыслимое для осажденного города: в мае прошел легкоатлетический кросс, а на стадионе имени Ленина (ныне «Петровский») состоялся футбольный матч – ленинградское «Динамо» против команды Балтфлота.
Восстановление города, 1945 год
Даниил Гранин, Яков Шурыгин, Марина Тихомирова
В январе 1944 года было восстановлено движение трамваев, сняли светомаскировку, началось разминирование бывших немецких позиций. 20 марта 1944 года с Московского вокзала вновь отправился поезд «Красная стрела» (первый рейс которого состоялся в 1931 году), один за другим приступали к работе заводы; как вспоминал И. Г. Томкевич в очерке истории завода «Знамя Октября» (ныне «Армалит»): «Станочное и производственное оборудование было почти полностью вывезено, а сеть водопровода, котельные и теплосеть выведены из строя. Крыши и стены зданий были повреждены снарядами, стекла выбиты, во многих зданиях переплеты окон и двери выломаны и использованы на топливо. Дымовая труба одной из котельных была снесена снарядом до основания».
Из эвакуации возвращались беженцы. К началу сентября население увеличилось почти вдвое, до 920 000 человек; при этом свободное жилье в городе практически отсутствовало, поэтому реэвакуацию даже временно приостановили.
Город менялся и внешне. Впервые за годы войны частично отремонтировали и покрасили фасады. Из центра города исчезли огороды, большую часть газонов привели в порядок. Весной и осенью 1944 года на улицах и пустырях, возникших после разборки завалов, было посажено 35 тысяч саженцев деревьев и 243 тысячи кустарников. На площади перед Казанским собором заработал первый фонтан.
Писатель Д. А. Гранин был свидетелем того, как снимали маскировку с памятников.
Я помню, как освобождали от укрытия в 1945 году памятник Петру. Долго и трудно открывали деревянный футляр, отдирали доски. Оттуда сыпался песок, показались рваные мешки, и начал появляться Петр. За ним конь, конская голова. Внизу кругом стояла толпа. Голова Петра была целой, без повреждений. И конь тоже оказался целым, все зааплодировали и стали кричать «Ура!»... На верх полезли мальчишки, принялись доставать из песка осколки снарядов. Ни один из осколков не дошел до статуи. Все-таки она уцелела. И тут из толпы один мужчина в берете, мне сказали, это был скульптор Крестовский, начал рассказывать, как в 41-м году предложили этот памятник Петру как величайшую ценность снять со скалы и для того, чтобы спасти его, осторожно опустить в Неву тут же у набережной. Скрыть под водой. Уже начали готовиться, разыскали кран, но в последний момент в Управление по охране памятников пришел архивариус и сказал, что в архиве 1812 года он нашел интересный доклад императору Александру I – там один петербургский старожил писал про свой сон. Явился к нему Петр Великий во сне и сказал, что «покуда мой памятник стоит в граде сем, ни одна вражеская нога не вступит в него».
Это повлияло на ленинградское начальство, и в последний момент решили памятник не тревожить, укрыть мешками и засыпать песком не только пьедестал, но и весь памятник.
По камню стали забираться женщины со швабрами и сметали прилипший песок с брюха коня и с ног царя.
История, казалось бы, забавная, вовсе не свидетельство о панических суевериях в городе первого военного лета 1941 года. Все не так просто, оказывается, предание сие не миф. В 1812 году, когда появилась опасность вторжения французских войск в Петербург, император Александр I решил снять статую Петра и увезти ее из города.
Отпустил для этого статс-секретарю деньги.
Но некий майор Батургин явился к князю Голицыну Александру Николаевичу и сообщил, что его преследует давно сон, как Петр съезжает со скалы и скачет на Каменный остров ко дворцу, вызывает императора Александра, говорит ему, что «покуда я на месте, моему городу нечего опасаться». Голицын, известный сновидец, передал все это государю, и статую оставили в покое.
Что сообщают сны, мы не знаем. Есть вещие, есть сны-открытия, бывают всякие, что-то они означают. В прежние времена их смысл толковали куда лучше, чем ныне, у людей было сильнее чувствование, они верили себе, своему подсознанию.
На разборе завалов и ремонте дорог трудились и немецкие пленные. Их колонны встречали молчанием, но не отказывали в куске хлеба. Как вспоминала воспитательница детского дома весной 1944 года: «Однажды восьмилетняя Лека играла и грызла сухарь. И вдруг в щели забора увидела чье-то лицо, очень худое. Она знала, что это пленный. Фашист. Но – голодный. Лека вздохнула, отломила половинку сухаря и протянула в щель забора. Потом и другие дети стали поступать так же. Откуда у них сила на жалость?»
Знаменитые пригороды Ленинграда пострадали не меньше, чем сам город: Павловский дворец был разрушен почти полностью, парк вырублен; Пулковская обсерватория лежала в руинах; в Красном Селе не осталось ни одного уцелевшего здания; в развалины были превращены Петродворец, Гатчина и Пушкин. Директор музея «Петергоф» Я. И. Шурыгин вспоминал:
В первые недели Великой Отечественной войны все вещевое убранство дворца эвакуировали в глубокий тыл. При осмотре выяснилось, что состояние Монплезира ужасно, многое оказалось утраченным безвозвратно. Долгие месяцы здесь все систематически и сознательно разрушалось, уничтожалось, сжигалось. Немецкие захватчики оставили память о своей ненависти к другим народам и к их культуре.
Монплезир входил в оборонительный узел, устроенный в прибрежной части парка. На террасе Монплезира была «огневая точка» – крупнокалиберный пулемет, установленный в бетонированном гнезде и направленный в сторону залива. Широкая щель для обстрела, заметная лишь вблизи, выходила через подпорную стенку террасы. В монплезирском садике находилось несколько дзотов. По берегу на запад от Монплезира и до парка Александрия были установлены артиллерийские орудия. В Монплезире оккупанты устроили караульные помещения с нарами. Отапливались они железными буржуйками, трубы которых проходили в камины: для этого пробили стенки каминов, обработанные художественной лепкой. Топливо брали здесь же, в Монплезире. Все, что могло гореть, пошло в огонь: дубовые рамы окон и дверей, дубовая обшивка стен Парадного зала и галерей, паркеты и черные полы, панно и резные полочки Лакового кабинета. Остались только подпорные столбы в галереях. Если бы фашисты их выбили, перекрытия бы рухнули. Но они не успели: сожгли только два столба в восточной галерее, отчего перекрытие несколько провисло, после чего фашистам пришлось бежать под ударами советских войск. Захватчики перебили на мелкие части все кафели в Морском кабинете Петра I, в секретарской, в кухне. У стен лежали груды осколков, среди которых случайно оказались несколько уцелевших кафелей. Видимо, гитлеровцы, развлекаясь, разбивали их. Они также стреляли в цель по фигурам античных богов на плафонах. Там остались следы от пистолетных пуль.
История разрушения Монплезира – один из впечатляющих примеров агрессии, искажающей личность, подавляющей интеллект и ведущей к душевному опустошению.
